ИНДИЙСКИЙ ГОРОСКОП: часть 2

"ЛЮБОВЬЮ СЫНА ЖЕРТВУЯ"

– Жив, здоров! Жив, здоров! Видишь, Поль. Знать, приедет. Как не приехать-то? Дом тут родной.
Только сейчас Вера взглянула на лицо Полины. Сначала, увидев письмо в руках Веры, Поля несказанно обрадовалась. Начала читать, и по ее лицу пробежала неуловимая тень.
Она взглянула на обратную сторону листка, вернула письмо и продолжила развешивать белье.
– Хорошо, что жив, здоров! Вот и ладно, – сказала как-то растерянно.
Вера моментально поняла в чем дело, и удивилась сама себе – она так обрадовалась долгожданной весточке от сына, что даже не подумала о том, почему ж Иван ни единым словом не обмолвился в письме о Полине.
Вера посмотрела на девушку, и начала оправдывать сына.
– Ну, так смотри, дочка. Он же на скору руку писал...просто, чтоб весточку кинуть. Может и тебе напишет вскорце.
– Может, теть Вер. Спасибо, что прибегли. Сейчас довешаю, пойдёмте отобедаете. Бабуля такую кашу в печи сварила, пальчики оближешь. Меня ждала.
Но то ли от нахлынувшей с письмом новости, то ли от неловкости за сына, есть не хотелось. Вера обедать не пошла, направилась домой.
Весь вечер она перебирала строчки сыновнего письма, вчитывалась, подносила к лицу, хотела почуять его запах. Делала это и через неделю, и через месяц.
Сын у Веры был единственный. Рано умер муж – придавило на лесопилке ещё по молодости, в больницу ехать отказался, а когда увезли – уж поздно было.
Иван рос на радость матери. Откровенный и ласковый. Любил музыку, песни. И в хозяйстве был спор. Случалось, вернётся она поздно, а он уж и свиней покормил, и дров нарубить, и кашу сварил. А на столе – цветы.
Любил он цветы. Ещё маленьким перепало ему однажды за то, что ветки яблоневые наломал и в вазу поставил.
С Полей они дружили ещё со школы. Уже в школе оба подрабатывали в колхозе, бегали вместе в клуб. Поля как дочка уже была. В школе ль проблемы, или драка какая у Ваньки – мать все от Полины узнавала.
Жила Полинка с бабушкой Дусей. Мать ее уехала когда-то на заработки, да там и осталась, другую семью завела. Дочь забрать хотела, но бабка Дуся – суровая, не отдала, сказала, что сама вырастит. Так Полина тут в поселке и осталась.
А четыре года назад проводили Ивана в армию. Как положено провожали – полон дом гостей. Ох, и устала Вера в тот день. Но рядом была Полинка, летала, как синичка, и нет-нет, да и появлялись на лице её лёгкие девичьи слезы – парня в армию провожала, в морфлот на три года.
Все знали, уверены были – Полина дождется. Правильная она, и про любовь их в поселке знали, искренняя и красивая любовь. Никто не сомневался. Никаких сплетен вокруг их не было, ничей недобрый взгляд не пересекал их пути.
Да и пара была красивая. Иван – светловолосый, широкоплечий, с открытым весёлым взглядом, а Полина – высокая, стройная, с дугообразными бровями, карими глазами, приятной черной родинкой сбоку на подбородке, прямым ровным пробором смолистых черных волос над высоким лбом.
Такая красота, как у Полины, могла б и зародить излишнюю уверенность в себе, надменность, но этого у Поли не было. Она была приветлива, мила, хозяйственна, вела себя ровно и просто.
Прибегала к Вере на дела огородные, то ягоды собрать, то грядки прополоть.
Первый год Иван писал часто. И матери писал, и Полине. А через год вдруг пропал месяца на три. Полевая почта получала запросы и письма от матери и невесты, но ответа не было. И только через три месяца – короткое сухое письмо матери.
Письма шли реже и реже. Стали они какими-то скупыми, скучными, как отписки. Особенно расстраивалась Полина. Она решила, что у него депрессия, усталость от тяжёлой службы, заваливала его посланиями, отправляла посылки и даже собиралась ехать сама, но так и не уехала – Иван написал, что ехать не надо, он сменил место службы.
Почему не пишет подробности? Неужели уж такая тайна – место службы, чтоб писать не на полевую? Удивляло и то, что Иван пишет так мало, он был большим охотником к письму с описанием деталей, и первый год именно такие письма от него и шли, подробные и очень душевные.
Три года пролетели, а сын не вернулся и писем опять нет. Вера забила тревогу.
Помог председатель, повез сам лично её в областной военкомат.
– Как не помочь, Вера Григорьевна? На таких как ты все наше хозяйство держится.
Вера засмущалась от таких слов. Она ведь и не ради помощи этой работала, не ради похвалы. Просто на рассвете выходила первой на участок, а за ней тянулись и другие бабоньки, а управившись со своей нормой, помогала тем, кто не успевал, у кого дети, кто приболел. В этом и видела смысл всей своей жизни – работа, помощь людям и сын, его счастье.
В военкомате выяснили – со срочной службы сын уволился, но поступил на сверхсрочную. Обещали посодействовать – сына найти, сообщить его адрес.
– Теть Вера! – кричала со двора Катя– дочка почтальонши, – Вам письмо там, вроде от Ивана. Я принесу.
Но Вера уже бежала впереди Катюхи. Схватила на почте конверт и тут же раскрыла. Письмо было неприятное. Иван ругал мать, писал, что досталось ему от начальства за жалобу материнскую в военкомат, прослыл он там плохим сыном.
Сердце Веры забилось, так, что пришлось за него ухватиться, обмякли ноги.
– Что с Вами, Теть Вер? Сядьте-ка вот, – Катерина кружила над ней, подскочила и Шура – почтальонша.
– С Ванькой что?
– Да нет, нет! – Вера отдышалась, – Все в порядке с ним. На сверхсрочную службу пошёл. Только вот навредила я ему ... не надо было, а я ....
Почти год писем не было никому. Ни Полине, ни матери. Что только не передумала за это время Вера, тысячу раз перечитывая письма сына.
Обиделся? Но предпринимать что-то уже боялась.
И вот, наконец, письмо. Хорошее. Просит прощения за предыдущее, сообщает, что все у него хорошо, служба идёт успешно.
Вера, получив его по дороге с работы, забежала домой, бросила поросёнку на скорую руку, загнала кур и метнулась в Высоково к Полине. Знала, та как раз дома, на каникулах институтских.
– Жив, здоров! Жив, здоров! Видишь, Поль. Знать, приедет. Как не приехать-то? Дом тут родной.
– Хорошо, что жив, здоров! Вот и ладно, – сказала как-то растерянно.

"МАТЬ И МАЧЕХА"

– Вот хороша твоя Светка! Ниче не скажешь... Только вот... Галина качала головой. Ясно было и без слов – опять про это... Светка – не беременеет. Эта была семейная глобальная проблема. Родня заглядывала наперёд, предрекала развал их союза, рассуждала о том, что жить без детей и вовсе бессмысленно. Что это за жизнь? Что за семья, если детей нет? Казалось, что Дмитрий слушает свою мать довольно равнодушно. На лице его не было заметно ни малейшего волнения. Но сердце его сжималось. Он любил свою Светку, хотел иметь детей, но в этой ситуации был бессилен. И каждое подобное материнское слово жгло душу. А родня у Дмитрия была обширная – у матери было три сестры. Все жили в одном пригородном поселке, который уж прирос к городу частью своих новостроек. В одной такой новостройке и жили Дмитрий и Светлана. Светлана серела лицом, бегала по врачам, проходила курсы лечения практически все семь лет замужества. Даже ее гинеколог уже как-то охладела к назначениям, пропал у нее первый запал, назначала все по кругу. А Света все думала о своих нерождённых детях, о неприходящей к ней беременности, о словах монахини из монастыря, куда съездила она специально, чтоб приложится к мощам благоносящим. Монахиня сказала: "Бога проси, он подарит младенца, и не одного." Праздники, когда семейство Дмитрия традиционно собиралось в большом родительском доме, где жили его родители и бабушка, Светлана не любила. Конечно, все родственники мужа были людьми вполне себе тактичными, тему бездетности Светы громогласно вслух не обсуждали. Но как только разговор заходил о детях, о счастье материнства, о детских проблемах и будущем, все косились на нее. Ощущение недоговоренности витало в воздухе. Мать Дмитрия не могла нарадоваться на внуков от старшей дочери, без конца рассуждала – кто в кого пошел. Малышей был полон дом, сюда сходились и двоюродные, и все внимание, конечно, детям. Света чувствовала себя здесь лишней. Она, хоть и старалась быть приветливой с племянниками мужа, но вид милых материнских радостей наполнял ее острой тоской. В последнее время Дмитрий увозил жену с таких посиделок пораньше. Чувствовал – горюет она там. И Светлана была практически уверена – сразу после их отъезда хор родни затягивал песню жалости к Дмитрию, к ней, песню рассуждений об их будущем. Особенно в этом вопросе усердствовала двоюродная сестра мужа – Валентина. Они с Дмитрием были ровесниками, жили рядом, всё детство и юность провели вместе, и когда-то он встречался с ее подругой Дианой. Но женился на Свете. – Дим, представляешь, Дианка второго ждёт. Теперь девочку. Счастли-ивая... А Светлана тоже улыбалась. Хотя хотелось убежать, хлопнув дверью. Отдельную небольшую квартиру Дмитрий и Света приобрели не без помощи родни. – Мать же я, вот и настояла, чтоб вам помочь, – говорила свекровь, – Чай, мы не чужие. Мачеха ведь не поможет... Это был камень в огород Светы, боль Светы. Мама умерла, а через пару с небольшим лет отец женился на другой. Долг свёкрам они отдавали. Для Дмитрия это было важно – долг должен быть отдан, хоть мать и отец не сильно настаивали. Мать махала руками, говорила, что подождут, но Дмитрий настойчиво долг возвращал. Работали они оба. Света – бухгалтер, бралась за всевозможные подработки. Отдать долг они могли. Дома тишина и уют, порядок и благоденствие. Оба – в работе. Они уж и перестали говорить о детях. Устали от этой темы ... Для обоих она была тяжёлой. Но, однако, Света надежды не теряла. Она проходила серьезное обследование в области, ждала диагноза. И вот поехала за результатом. Вердикт врачей был жесток – – процент того, что беременность наступит один из ста. Лучше бы – ноль. Этот один процент будет давать надежду, будет томить. Гинеколог добавила – "Лучше не ждите. Очень мала вероятность." И вышла Света из кабинета на ватных ногах, и проехала, почему-то, свою остановку, направляясь дальше, в родную родительскую квартиру. Сейчас так хотелось к маме! Но маму три года назад похоронили. Ушла за три месяца от навалившейся неоткуда страшной болезни. И эта была ещё одна боль. Она усилилась вдвойне, когда отец женился. В дом их, где жила она всю жизнь с отцом, матерью и младшим братом Витькой, отец привел другую. Витя – студент, принял женщину довольно легко. А вот у Светы все трепетало. Как это вдруг – в постели родительской, вместо мамы, теперь чужая женщина! Ясно же для чего. Отец – жених завидный, у него – трешка. Конечно, она совсем небольшая по площади, хрущевка, но все равно – отдельная квартира. А эта Ирина жила с матерью в старом доме. Света была уверена – женщина решила урвать кусок их площади. Ирина, новая жена отца, была в отношениях спокойна, даже как-то хладнокровна. Неприятие Светы она почувствовала, в друзья и матери не навязывалась. Разница в возрасте была у них – всего-то шестнадцать лет. Внешне она совсем не была похожа на маму. Худощавая, но с большим бюстом, делающим ее фигуру слегка округлой. Короткая стрижка крашена темным. – Свет, ну чего ты? Мы давно работаем вместе. Оба теперь одиноки. Чего? – Так ты давно что ли с ней...? – Света сжимала губы. – Ну, что ты? – отец говорил спокойно и как-то устало, – Разве я мог? Мы лишь месяц, как ... Но знаем-то друг друга сто лет. Чего тянуть? И маму Ирина знала. – Интересно, что бы сказала мама? – шипела Света. – Думаю, она рада бы была за меня ... Света смотрела на мамин портрет, висящий у них в зале. Мама улыбалась, глядя на сердитую дочь. Светлане казалось, что мама с ней солидарна – простить отцу эту женщину она никогда не сможет. А вот теперь, после того, как вынесли вердикт врачи, повели ее ноги в родительскую квартиру. Нужно было отлежаться, выреветься. Не хотелось, чтоб Дмитрий видел ее слезы. Ирина встретила ее приветливо. Она куда-то уже собиралась и ушла, оставив Свету одну, а когда вернулась и застала ее с красными глазами, конечно, спросила причину. Света опять бросилась в рыдания. А Ирина оставила ее в покое, пошла ставить чайник. Света все рассказала чуть позже. Они пили чай, расставив чашки на журнальном столе в зале. На центральной стене – мамин портрет. Ощущение – сидят они втроём. – Ирина, а Вы не просили отца мамин портрет убрать? Ирина искренне удивилась. – Неет... Ну, что ты. Даже мысли не было. – А разве Вас не гнетёт ее постоянное присутствие? – Меня? Да нет, не гнетёт. Наоборот, иногда смотрю на нее и хочется поговорить. Особенно, когда повздорим с твоим папой. Спрашиваю ее: "Как ты терпела его, болвана?" И папе память дорога. Зачем снимать портрет? – А ревность? Мне кажется, у родителей была настоящая любовь. И папа до сих пор маму любит. – Это говорит только о том, что он умеет любить. И я очень надеюсь, что любит и меня. Ты пойми, Света, мы с мамой твоей не можем быть соперницами. – Да, это факт... Ир, а почему у Вас нет детей? – Света ещё шмыгала носом, утирала глаза. – Была... Дочка была. Родилась больная. Врачи говорили сразу – не выживет. А я знаешь, как надеялась... Боролась. И победила бы. Но вдруг сама с почками слегла. Отказали. Меня на скорой увезли, прооперировали. За это время моя девочка умерла. И я теперь себя виню – ведь я тогда сама виновата была. Почки у меня давно больные. А я напала на куст красной смородины, ела и ела..., вот почки и прихватило. Я лично вырубила потом этот куст. Знаешь с какой злостью его с корнями уничтожала! О! Ты бы видела... А ведь куст, в общем-то, и не виноват... – Я б тоже вырубила. Только вот мне и кусты винить не придется. Просто нет детей, и все. Они долго болтали. Света уже успокоилась. – Дети – не все! Можно реализовать себя в профессии, в работе, – уговаривала Светлану Ирина. Света все понимала, и даже начала строить планы по этой самой реализации, но вид мамочек с колясками, беременных вселял в нее неимоверную тоску. Почему именно с ней такое? Она готова была к материнству. Всегда готова. Ещё лет в десять решила, что будет у нее двое или трое детей. Она представляла их – непременно блондинистых и голубоглазых. Ей казалось, что она и Дмитрия выбрала именно потому, что он соответствовал образу ее будущих детей. Она играла в детстве в куклы, нянчила котят. Она умела шить, вязать, обожала печь и готовить так, что Дмитрий у нее в последнее время раздался, несмотря на то, что работа у него была нелёгкая – он работал в автомастерской. Тему детей они просто закрыли. Нельзя же всю жизнь жить в страданиях. Эта тема осталась в сердце, по ночам трепетала душу, но днём о ней забывали. Или делали вид, что забывают. Работа и небольшой карьерный рост – утешение. Совместные встречи с родней, охи и ахи о бездетности выдерживаются стойко, и лишь по дороге домой, боль закрывается деланной улыбкой. Всё хорошо. Семь лет...семь лет детей не было. И вот... Мужу не говорила. Пошла на УЗИ втихаря. Да... Светлана из женской консультации домой не шла – она несла себя, как лебедь по воде. Она оглядывалась на окружающих, улыбалась всем и удивлялась, что они не замечают такого очевидного – она – женщина беременная!