Это было как бы частное дело нескольких человек.
Накануне этого события, 13 мая, отцу Леониду Сафронову позвонила жительница Кирса Тамара Валентиновна Едигарева, в девичестве – Волокитина. Она рассказала, что давно мечтала установить на месте родной деревни Волокитино поклонный крест. И вот теперь он готов, осталось только привезти и поставить на место. Батюшка сразу согласился ехать освящать крест.
Утром подъехала «буханка», и наша небольшая паломническая группа направилась к месту бывшей деревни. Отец Леонид, супруги Едигаревы: Тамара Валентиновна, Сергей Борисович; хозяин машины Владимир Федорович Чугаев и я, псаломщица, и, по совместительству, корреспондент, так сказать, два в одном....
Крест был сделан Сергеем Борисовичем из мощного ствола громадной лиственницы, который 20 лет пролежал в сарае у его отца и, казалось, ждал своего часа. Древесина вылежалась, была как железо. Обрабатывать было не просто. Цепи у пилы рвались как тряпочные.
Едва заметная заросшая отворотка налево от разбитой лесовозами трассы на Кай начиналась у развалин бывшей деревни Пальшино. Владимир Фёдорович, опытный водитель, а также охотник и рыбак, то есть человек, умеющий преодолевать самые непроезжие места, смело направил машину через заболоченный перелесок. Лично я уже продумывала варианты, как станем выбираться, если застрянем. Вариантов было немного и все они были безрадостными. Для лесовозов трассы на весеннее время закрыли, а легковые машины ездят нечасто по этим вымершим местам.
Наконец заболоченный участок пройден, пошли заросшие поля. Одинокий тополь показался впереди на угоре. «Здесь была деревня Частиково», – прокомментировала Тамара Валентиновна. От Частиково проехали 200-300 метров и немного свернули налево. Большая, ещё не заросшая мелколесьем поляна. «Вот это наше Волокитино». Кругом пустота, какая-то безжизненность и тихая грусть, хотя место очень красивое. Волокитино, как все верхнекамские деревни, стояло на возвышенности, на самом Екатерининском тракте, который проходил параллельно реке Волоснице. Под горой журчал ключ и протекала маленькая речушка, в которой водилась рыбёшка такого сорта, что на местном рыбацком диалекте именуется нехорошим словом. У каждого дома был колодец, но вода в колодцах была мутной и жёсткой – для стирки и бани воду носили из речки, что было, на мой взгляд, далековато.
Что же заставило людей поселиться именно здесь, если с водой дело обстоит не очень хорошо? Почему бы не построиться чуть ниже, у самой речки? Но это 400-500 метров от тракта – невыгодно, ведь верхнекамцы промышляли извозом в Сибирь. И почему деревня называлась Волокитино? От слова «волок»? Но речушка и воробью по колено, тут и волочь нечего. А может, первый житель был человеком обстоятельным, неспешным, вот и проволокитился, все места с речками и хорошей водой были заняты – и достался ему безводный косогор?
Но, думается, что всё же это не так просто: взял и поселился, где приглянулось или где жизнь заставила. А так ведь и объясняют учёные мужи заселение территорий той же Вятской губернии. Но территория территорией, не понятно только одно: как земля может делаться родной, как она становится родиной? Почему плач по родине или любовь к родине – самые сильные человеческие чувства? Можно иметь шикарнейший особняк, окружённый едва ли не райским садом, но это не будет родиной, хотя голову отвернут всякому, кто неосторожно вступит в заветные пределы. Но точно так же и собака бросается на любого, кто покусится не её плошку.
Родину не выбирают, Родину берегут, за Родину умирают, но Родину не продают и Родину не покупают. Есть в Библии немало мест, где Бог прямо говорит: «Дам тебе землю эту», «наследуйте землю». Слово Божье – это не инструкция к захвату территорий и не декларация прав собственности. Без божьего благословения, которое есть любовь именно к этому месту, именно к этой речке, родины нет и не будет, а будет всего-навсего территория, которую можно захватить, огородить, распределить, это будет чужбина – место плача и сетования, как ни украшай её. Родина – это дар Божий.
Только неизъяснимым чувством Родины можно объяснить, почему трое самых обыкновенных русских людей, как бы даже и недостаточно церковных людей, вовсе не богатых, решили тратить время и деньги на сооружение и водружение креста. Не делая из этого никаких политических демаршей, не бравируя перед кинокамерами, а просто решили поставить крест на месте деревни – и всё. И поставили.
…Деревня была большая: ещё и к началу семидесятых – как бы центр целой волости. Двухэтажный клуб, несколько улиц домов, магазин. Начальная школа, где мать Тамары Валентиновны работала уборщицей.
– В непогоду ученики, жившие в соседних деревнях, оставались ночевать в школе. Мама их всех накормит и уложит спать, – рассказывает Т.В. Едигарева. – После окончания начальной школы мы учились в школе-интернате в селе Пушья. Там кормили нас всё киселём и киселём. А после восьмого класса мама настояла, чтобы я пошла в девятый, а это надо было в Лойно, за двадцать километров ходить, но это только раз в неделю, потому что там тоже был интернат. Приходилось ходить одной – больше никто в девятый не пошёл.
Сеяли у нас кукурузу. Вырастала выше человеческого роста. Конечно, не вызревала. На силос…
– Так силос-то тоже хорошо, – говорю я.
– Но нам-то зачем? У нас и так столько вокруг травы было!
Печи в домах были глинобитные. Кладутся они так. Деревянный каркас обкладывается мокрой глиной. Несколько здоровых мужиков специальными битами начинают бить – утрамбовывать глину, пока не выбьют из неё воду, и глиняный монолит сделается твёрдым, без единой трещинки. Тогда печь начинают топить едва ли не докрасна. Такие печи могли стоять веками.
Сергей Борисович рассказал, как разбирали дом, сложенный дедом Тамары Валентиновны:
– Пол в доме был настолько ровным, что невозможно было понять, как настланы половицы: вдоль или поперёк. Наконец, разобрали, перевезли; сколько потом не бились, никак не могли подогнать доски друг к другу, чтобы щелей не оставить. А крыльцо было сложено без единого гвоздя. Паз в паз. Как головоломка какая-то. Пока крайний элемент не отыскали – не разбиралось, а как нашли, вынули: всё само собой рассыпалось.
– А ещё у нас в деревне конюшня была. Лошади были некрупные...
– Уж не «Вятка» ли?
– Да, вятской породы. С чёрным ремнём вдоль спины; хвосты и гривы тоже чёрные.
«Вятка» – это удивительная старинная порода лошадей, выведенная именно в этих краях. По своему виду – это боевая монгольская лошадь, но приспособленная к гужевым перевозкам в далёкую Сибирь, с более покладистым характером, однако такая же выносливая и неприхотливая: может из-под снега добыть себе еду. Табунчик этих лошадок с успехом может отбиться от волчьей стаи. Увы, от людей они отбиться не смогли... К восьмидесятым годам практически всю породу уже извели на колбасу...
Тамара Валентиновна указывает рукой на высящееся вокруг угоры: там было Потапово, там Новосёлово, Лупшер, Лупья, Чепурино, Романово, Мизево, Дягилево, Селево, Першина Гора – одна деревня начиналась на окраине другой – все по Екатерининскому тракту. Увы! Всё это сейчас пустые сенокосные косогоры... Линия партии не брала в расчёт, что все эти неперспективные деревни – чья-то милая сердцу родина. «Как тяжело люди отсюда уезжали! Как не хотели! Уже перед концом деревни, в начале семидесятых, стало как-то тревожно. Среди бела дня над деревней стала летать сова. В школе вдруг завелись летучие мыши, которых здесь отродясь никто не видал».
– А где покойников хоронили? – интересуюсь я.
– В Пушью возили. Даже во время войны, хоть на коровах, но в Пушью – за шесть километров.
В Пушье до тридцатых годов стояла большая каменная церковь Ильи Пророка и несколько деревянных часовен. А где церковь – там и кладбище, место освящённое. Поэтому своих покойников люди и после разгрома церквей хоронили не где попало, как падаль какую-нибудь, а по-человечески, на освящённых местах. То же было и в Рудничном: до начала сороковых, пока не открылась в посёлке церковь и не освятили место под кладбище, хоронили в селе Волоснице, почти за десять километров (до тридцатых годов в Волоснице действовала Георгиевская церковь).
Установили крест на месте бывшей деревни, отслужили молебен... Многие думают, что крест – это обозначение места, где зарыт в земле мертвец. Крест – это не символ смерти, а знамение победы над смертью. Крестом привлекаются Ангелы и все небесные силы. Это начало жизни и созидания. Мы приложились ко кресту – потому что мы возвращаемся на Родину из далёких странствий неверия, лени, бестолковости, эгоизма, пьянства, разврата. Рано ещё духу разрухи торжествовать над Россией!
Матушка Фотинья (Софронова).
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев