Предыдущая публикация
Надо простить?
Когда Наде было 13 лет, она влюбилась. Он был старше ее на 20 лет, холостой опытный ловелас, приехавший в деревню, что бы присмотреть дом. И присмотрел…
Светловолосая, синеглазая Надежда выглядела лет на 16-17. Сладкие слова - таких она никогда не слышала, подарки – маленькие золотые сережки-винтики, колечко, новое платье. Много ли надо деревенской девочке, не избалованной лаской.
3 месяца Надежда цвела и сияла. А потом вдруг начался токсикоз. Ухажер испарился мгновенно. А она то осталась. В крошечной деревне, где все друг друга знают. В 6 месяцев поняла и мать. Лупила она Надю армейским ремнем, драла за волосы. А та терпела.
Родная тетка – врач, сделала справку о болезни и мать увезла Надю к бабушке и деду. Дед был лесником и жил у черта на куличках. От захудалой грунтовки еще 7 километров пешком. Никого рядом.
В работе по хозяйству подошло время родов. Рожала она тяжело, больше суток, Мальчик закричал сразу, крошечный, светловолосый. Мать забрала ребенка и унесла, сказала – надо помыть. А она так устала. Бабка и мать разговаривали и гремели в сенях, мальчик перестал плакать, все стихло. Но потом словно кто-то ударил ее в самое сердце. Она вскочила и выбежала в сени. В ведре, полном ледяной воды, лежал ее сыночек. Она вытащила мальчика, стала растирать, делать искусственное дыхание. Все было напрасно. Надя схватила новорожденного и в одной рубашке, босиком, побежала в лес. Кружила и кружила по лесу, оставляя за собой капли крови, не выпуская из рук ребенка. Через несколько часов по этим каплям ее нашел дед. Забрал малыша и пошел к дому. Он похоронил ее первенца под рябиной. С маху ударил ногой бабку и избил мать.
- Дуры бабы. Что наделали? Что удумали, паскуды?
- А ты, старый, о чем думаешь,- закричала бабушка, - Надьке 13 лет, ее никто замуж не возьмет с приплодом.
Мать прятала глаза.
- На себя бы ты Светка записала. Надюха у вас с Петей единственная, приписали бы еще пацана.
- Нет папа, мне чужой спиногрыз не нужен, самим жрать нечего, работы нет, сам знаешь.
- Паскуды! – закричал дед, и снова ударил бабушку и мать.
А Надя сидела и смотрела в одну точку. Все в ней умерло, сгорело. Она ела, ходила, что-то делала словно неживая, как робот. Ждала, хотела утопиться. А бабке и матери дела до нее не было, только отобрали золотые сережки и колечко. Когда они ушли за ягодами, дед позвал ее.
- Вот что девка, заканчивай 8 классов и беги от них без оглядки. Я денежку сложил. Как экзамены сдашь, поедем в город, поступишь в училище, любое, где дадут общежитие.
И показал, где спрятал деньги.
У Нади появилась цель. Она догнала пропущенное и училась, училась…
Наконец сдала экзамены и получила аттестат.
Пока мать и бабка гуляли на свадьбе соседей, они с дедом сбежали. Поступила она в техникум и заселилась в общежитие. И снова училась, училась… Занимала себя чем угодно, мыла полы в поликлинике, убирала снег, таскала почту. Что бы ни секунды не было свободной, что бы не думать об убитом сыночке. Девчонки встречались с парнями, а она - отворачивалась. Слишком больно. Наконец закончила с красным дипломом и поступила на работу. Ту, где дали общежитие. Кажется, ей стало чуть легче дышать. Дед навещал ее иногда. А бабка и мать – ни разу. Как-то дед передал записку от матери: «Живи как хочешь, домой не возвращайся. Ты – отрезанный ломоть» Вот и все. Ни здравствуй, ни прощай.
А потом пришла любовь. Та самая – настоящая, взаимная. Чем ей понравился рыжеватый сероглазый мегрел, она и сама не знала. Невысокий, горбоносый, красавцем он точно не был, зато мужем стал замечательным. Построил для Нади маленький рай. Одна за другой родились дочки – светловолосые, голубоглазые. Родня мужа помогла, купили квартиру…
Наши дети гуляли вместе, ее девочки и мои сын и дочь.
- Знаешь, - сказала Надя, - я ведь обманула мужа, сказала, что родители умерли. На свадьбе был только дед. Я хочу рассказать ему о своем сыночке. О том, что сделали мать и бабка.
- Зачем? – спросила я.
- Он должен знать правду.
- Зачем? Это твоя ноша. Неси ее сама. Ты расскажешь, а что будет дальше? Ты подумала?
- Значит не говорить?
- Делай, что хочешь. Но мне кажется, что он не должен об этом знать.
И Надя ничего не сказала. Вскоре я переехала…
Встретились мы спустя 17 лет. Случайно, в «Севере», на Невском. Надежда выглядела великолепно, стройная, красиво и со вкусом одетая. И отстранённо-холодноватая. Словно часть ее находилась где то не здесь. Она работала бухгалтером, ее девочки учились в институте, сыну исполнилось 15. Муж занимался бизнесом, жили они в большом кирпичном доме в ближнем пригороде.
- Представляешь, - сказала Надя, - и мать и бабка умерли, угорели пьяные в бане 16 лет назад. А я и на похороны не ездила. Дед живет с нами, дряхлый совсем. Мы с ним, как два разведчика. Так и храним свою тайну. Дом не продаем. Ездим к той рябине. Муж ничего не знает, и хорошо. Мне с этим жить. Зачем вешать на него такую страшную ношу. Сколько лет прошло, а я до сих пор забыть не могу, как плакал мой первенец. Думала, детей рожу, станет легче. Нет, не легче. Чуть меньше больно и то не всегда. Глаза закрою, и вижу его кричащего,маленького, с влажными светлыми волосиками на макушечке, а потом холодного. Крошечные ладошки, маленькие пяточки, синие губки. До сих пор помню, как пыталась согреть. И бабку с матерью не простила. Не получается. Даже мертвых – не простила. Хочу поехать в один монастырь, помолиться, вдруг поможет. Как ты думаешь, поможет? Ведь надо простить. Надо…
© Copyright: Елена Андрияш,
Следующая публикация
Нет комментариев