Предыдущая публикация
В те баснословные года
Нам пиво воздух заменяло,
Оно, как воздух, исчезало,
Но появлялось иногда.
За магазином ввечеру
Стояли, тихо говорили...
Как хорошо мы плохо жили,
Прикуривая на ветру!
И не лишенная прикрас,
хотя и сотканная грубо,
жизнь отгораживалась тупо
рядами ящиков от нас.
И только небо, может быть,
Смотрело пристально и нежно
На относящихся небрежно
К прекрасному глаголу – жить!
* * *
Маленький, сонный, по чёрному льду
в школу вот-вот упаду, но иду.
Мрачно идет вдоль квартала народ.
Мрачно гудит за кварталом завод.
Песня лихая звучит надо мной.
Начался, граждане, день трудовой.
«…личико, личико, личико, ли...
будет, мой ангел, чернее земли.
Рученьки, рученьки, рученьки, ру...
будут дрожать на холодном ветру.
Маленький, маленький, маленький, ма... —
в ватный рукав выдыхает зима:
Аленький галстук на тоненькой ше...
греет ли, мальчик, тепло ли душе?»
Всё, что я понял, я понял тогда —
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был — на чёрном ветру
в чёрном снегу — упаду и умру.
Будет завод надо мною гудеть.
Будет звезда надо мною гореть.
Ржавая, в чёрных прожилках, звезда.
И — никого. Ничего. Никогда.
1995
* * *
Мотивы, знакомые с детства,
про алое пламя зари,
про гибель, про цели и средства,
про Родину, чёрт побери.
Опять выползают на сушу,
маячат в трамвайном окне.
Спаси мою бедную душу
и память оставь обо мне.
Чтоб жили по вечному праву
все те, кто для жизни рождён,
вали меня навзничь в канаву,
омой моё сердце дождём.
Так зелено и бестолково,
но так хорошо, твою мать,
как будто последнее слово
мне сволочи дали сказать.
1998
Следующая публикация
Комментарии 7
Саша, спасибо, никогда особо его не читала. Такие честные и открытые, стихотворения. Спасибо!!!!!
Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.
На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.
Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.
Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.
Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.
Последний дождь осени
Была осень. Вечер. Над тротуаром, как переспелые мандарины, висели фонари. Был конец сентября.
Я шел домой. Я шел мимо разнообразных ателье, мастерских, магазинов, из которых давно вышли последние покупатели и заказчики. Было пусто. Шел дождь. Шел последний дождь осени.
Я глядел на витрины.
Пальмы. Фонтаны. Какие-то картины. Фотографии.
И вдруг я увидел мужчину. В витрине стоял мужчина. Он был омерзительно бледен. На нем был дорогой черный костюм. Он смотрел на меня синими холодными глазами.
Я остановился и достал сигарету. Я хотел прикурить, но руки мои дрожали. «Что это?» — прошептал я.
Здесь должна стоять девушка.
Сквозь размытое дождем стекло на меня смотрел синими холодными глазами омерзительно бледный мужчина.
Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Ее чуть опущенная головка со спадающей на глаза белой прядью. Ее хрупкие руки. Вернее — ручки. Ладошки. Чуть приподнятые плечи. Нежные, бесконечно нежные черты. Что-то больно вонзилось в сердце.
«Что э...ЕщёБорис Рыжий
Последний дождь осени
Была осень. Вечер. Над тротуаром, как переспелые мандарины, висели фонари. Был конец сентября.
Я шел домой. Я шел мимо разнообразных ателье, мастерских, магазинов, из которых давно вышли последние покупатели и заказчики. Было пусто. Шел дождь. Шел последний дождь осени.
Я глядел на витрины.
Пальмы. Фонтаны. Какие-то картины. Фотографии.
И вдруг я увидел мужчину. В витрине стоял мужчина. Он был омерзительно бледен. На нем был дорогой черный костюм. Он смотрел на меня синими холодными глазами.
Я остановился и достал сигарету. Я хотел прикурить, но руки мои дрожали. «Что это?» — прошептал я.
Здесь должна стоять девушка.
Сквозь размытое дождем стекло на меня смотрел синими холодными глазами омерзительно бледный мужчина.
Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Ее чуть опущенная головка со спадающей на глаза белой прядью. Ее хрупкие руки. Вернее — ручки. Ладошки. Чуть приподнятые плечи. Нежные, бесконечно нежные черты. Что-то больно вонзилось в сердце.
«Что это?» — прошептал я.
«Что это?» — прошептал я и бросился бежать в ту
сторону, откуда только что возвращался.
Я глядел на витрины.
Пальмы. Фонтаны. Какие-то картины. Фотографии.
Дождь заливал глаза. Розовый дождь. Будто сок лился из фонарей.
Пальмы. Фонтаны. Какие-то картины. Фотографии.
Не помню, как я снова оказался рядом с синеглазым мужчиной. О, это отвратительное лицо. Будь он человеком, я все равно не дождался бы объяснений по поводу исчезновения девушки. Мокрый, я молча глядел на него. Каждый вечер, три года подряд, я ходил по этой улице и глядел на витрины. Так.
Пальмы. Фонтаны. Какие-то картины. Фотографии. Девушка. Милая девушка в витрине ателье.
Но я никогда не задерживал на ней взгляда. Почему же так больно и грустно? Почему что-то вонзилось в сердце?
«Что это?» — прошептал я и встал на колени.
На бледном лице мужчины была глупая ярко-красная улыбка.
Нет больше девушки. Ее нет, и жизнь потеряла какую-то дольку смысла. Очень маленькую. Но сколько их всего? Кто мне ответит?
Милая девушка. Почему я никогда не останавливался возле нее? Почему не глядел на нее, прижавшись теплой щекой к витрине? Ее больше нет.
Я посмотрел на небо. Были звезды. Дождь кончился. Но что-то щекотало щеку и падало на ладони.
Неужели я ошибся?
Неужели дождь все еще шел?
Шел последний дождь осени.
снимает очки, закуривает сигару.
Александр Блок стоит у реки.
Заболоцкий запрыгивает на нары.
Анненского встречает царскосельский вокзал.
Пушкин готовится к дуэли.
Мандельштама за Урал
увозит поезд, в окне — снежные ели.
Слуцкий выступает против Пастернака, Пастернак
готов простить его, а тот болен.
Боратынский пьет, по горло войдя во мрак.
Бродский выступает в роли
мученика, Александр Семенович смотрит в
окно — единственный солдат разбитого войска —
отвечая жизнью за тех, в чьей смерти вы
виноваты.
Б.Рыжий
да сплыла надежда на гениальность.
— Нет трагедии необходимой, мила
тебе жизнь. А поэзия — это случайность,
а не неизбежность.
— Но в этом как раз
и трагедия, злость золотая и нежность.
Потому что не вечность, а миг только, час.
Да, надежда, трагедия, неизбежность.
Борис Рыжий