Оловянные кольца

Любовь никогда не перестает...
(1 Кор. 13:8)
Духовное родство выше плотского.
(пословица)
Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако когда семья в полном составе сидела за завтраком, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная дама лет пятидесяти, недовольно поморщилась и покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, дородного тридцатилетнего брюнета с оттопыренными чувственными губами и скучающим взглядом. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру, девятнадцатилетнюю Женю, мотнув головой в сторону звонившего телефона. Вскочив с места, Женя подняла трубку:
— Алло! Здравствуйте... Мам, это тебя...
Зоя Ивановна поднялась из-за стола с видом человека, которого оторвали от крайне важного дела:
— Кто это еще там? Да. Я вас слушаю. Кого вам нужно? Елену Николаевну? Нет ее. Она уже год как умерла.
Она говорила сухо и раздраженно, явно желая поскорее закончить разговор и вернуться к прерванной трапезе. Но вдруг изменилась в лице, и в голосе ее послышалось нескрываемое удивление:
— Что-о? Неужели? Хорошо, приезжайте. Когда? Да хоть сейчас. Конечно, конечно, мы будем ждать. До свидания.
— Что такое? — лениво поинтересовался Рубен, когда мать, закончив разговор, в растерянности застыла у телефона, забыв положить трубку. — Что-то на рынке стряслось? Опять проверка нагрянула?
Обычно Зоя Ивановна, как говорится, не лезла за словом в карман. Однако на сей раз она ответила не сразу. Похоже, только что услышанная новость повергла ее в замешательство:
— Это журналистка звонила. Та, которая про бабку статью писала. Она говорит, что хочет встретиться с нами. Причем как можно скорей. Мол, у нее есть для нас какая-то важная новость.
Последнюю фразу она произнесла с нескрываемым ехидством. И добавила:
— С чего бы это вдруг такая спешка? Уж не родственнички ли наши английские объявились?..
* * *
Надо сказать, что у Кругловых имелся свой семейный «скелет в шкафу»: отец Зои Ивановны был англичанином, одним из тех военных, что во времена ленд-лиза оказались в Михайловске. И дочь оного военного то и дело поминала своего родителя недобрым словом, дабы в очередной раз напомнить собственным детям, сколь многим они обязаны матери. Ведь благодаря ей они живут на всем готовом, в избытке имея те жизненные блага, которых она сама в их годы была лишена. А все потому, что ее мамаша имела глупость во время войны спутаться с каким-то английским моряком. Англичанину что — «поматросил и бросил», уплыл восвояси и поминай, как звали! А страдать пришлось ей! Сколько она натерпелась из-за того, что ее отцом был иностранец! И в школе-то ее дразнили: «янки, гоу хоум!»...сколько она тогда наплакалась! И в мединститут, о котором она мечтала, (да что там — даже в медсестринский техникум!) ее не приняли — и виной тому все тот же отец-англичанин! Вот и верь, будто дети за родителей не в ответе! Правда, она все-таки ухитрилась окончить институт, но не медицинский, а ветеринарный, в соседней области. Да и приняли ее туда лишь потому, что в тот год там первый набор был, студентов не хватало, оттого и брали всех желающих. Пять лет она в общежитии промыкалась, в голоде да в холоде, днем училась, вечером работала, чтобы кое-как прокормиться да жилье оплатить. Другая бы на ее месте давно спилась или руки на себя наложила. А она, мало того, что высшее образование получила, так еще и устроиться хорошо сумела — ветеринарным инспектором на городском рынке. Как? А вот так, уметь надо! Жаль, Рубен не в нее уродился — тогда заместителем директора рынка и правой рукой своего отца был бы он, а не его сводный брат Нариман! Да и дочь не лучше: тихоня, все за книжками сидит, вместо того, чтобы отыскать богатенького парня или мужика и женить его на себе, как все умные девушки делают. Так нет же! Избаловались на всем готовом! Видать в своего английского деда пошли...
Эти рассказы Женя слышала с детства. Надо сказать, что исключительным правом говорить о пресловутой «английской родне» в их семье обладала лишь Зоя Ивановна. Ее матери Елене Николаевне, дряхлой старушке, всю жизнь проработавшей на местном лесопильном заводе, а теперь доживавшей век под негостеприимным кровом дочери, как и всем остальным домочадцам, была отведена роль безмолвных слушателей нравоучительных монологов хозяйки дома. Лишь однажды бабушка осмелилась нарушить молчание. Возможно, потому, что предчувствовала скорую смерть. Увы, среди всех родных бабы Лены единственным человеком, которому она могла и осмелилась довериться, была лишь внучка Женя, в ту пору еще не студентка, а школьница. Девочка была привязана к ласковой и кроткой бабушке куда больше, чем к суровой и властной матери. Еще бы! Ведь Елена Николаевна любила ее и была с ней по-матерински ласкова. В то время, как Зоя Ивановна требовала от дочери прежде всего безоговорочного и полного послушания. Она добилась своего — Женя, как говорится, не смела и слова молвить супротив матери. Но покорность и любовь редко уживаются друг с другом. И потому Женя боялась Зои Ивановны. Зато бабушку — любила горячо и безраздельно.
В тот день Женя, придя из школы, первым делом зашла в комнату Елены Ивановны. Старушка лежала на кровати с открытыми глазами. Казалось, она бодрствовала. Однако, к изумлению девочки, не отозвалась на ее приветствие...да и лежала она слишком уж неподвижно, словно неживая... Разумеется, Женя знала, что бабушка умирает. Разговоры об этом велись у них в доме уже давно, причем Зоя Ивановна не скрывала, что с нетерпением ждет смерти матери, вот только старуха, по своей всегдашней вредности, не торопится убраться... Но чем сильнее злилась мать, тем больше Женя надеялась — бабушка проживет еще долго-долго. А когда она окончит институт, то уедет работать в другой город и заберет бабу Лену с собой. Вот только, похоже, она зря надеялась на это...
Подбежав к бабушке, Женя склонилась над ней...и обрадовалась, услышав ее слабое дыхание. В этот миг старушка словно очнулась от забытья и вгляделась подслеповатыми глазами в лицо внучки.
— Как же ты, Женюшка, на него похожа. — прошептала она. — Вылитая он...
— Кто «он», баба Лена? — спросила девушка, ласково касаясь тянущейся к ней дрожащей старческой руки.
— Твой дедушка. — послышалось в ответ. — Его звали Биллом. А я его звала Беллом, по-ихнему Звоночком. Потому что голос у него был звонкий-звонкий, прямо как колокольчик. У тебя такой же. Как слышу тебя, всегда его вспоминаю... Как же он меня любил! Помню, однажды они с нашими на стадионе в футбол играли...и выиграли. А все потому, что в самом конце игры Белл еще один мяч забил... После того матча ему вручили букет цветов: большой-пребольшой, целую охапку красных астр. И вдруг он как перескочит через загородку! Взбежал ко мне по лестнице...я-то в самом верхнем ряду сидела... и подает мне букет. А сам целует меня и шепчет: «Люблю тебя! Люблю!»
Бледное лицо старушки озарилось улыбкой, даже в тусклых глазах, казалось, вспыхнул живой огонек.
— То был самый счастливый день в моей жизни. — призналась она. — Никогда больше не было у меня такой радости. Никогда...
Потрясенная Женя не могла вымолвить ни слова. Никогда еще она не видала бабушку такой счастливой, как сейчас, когда та находилась во власти воспоминаний. Но почему она так радуется, вспоминая о своем Билле? Ведь он же бросил ее!
Однако улыбка сошла с лица бабы Лены так же внезапно, как и появилась: словно набежавшая туча скрыла солнце, робко проблеснувшее на небе в пасмурный день:
— Это я во всем виновата... — прошептала она. — Бедный Белл!
И такая скорбь слышалась в этих загадочных словах умирающей, что Женя, объятая жалостью к бабушке, склонилась над ней и обняла ее... Некоторое время обе они молчали. Вдруг Елена Николаевна заговорила вновь, и в голосе ее послышались непривычные властные нотки:
— Вот что, Женюшка: поверни-ка меня...Тут у меня в головах под матрацем лежит сумка. Достань ее...
Женя привычным движением повернула бабушку на бок. Затем приподняла матрац в изголовье ее постели. Действительно, там обнаружилась клеенчатая дамская сумочка старомодного фасона, вдобавок, изрядно потрепанная. Но почему бабушке вздумалось прятать ее здесь, а не в шкафу или в тумбочке? Как видно, в этой сумке находились какие-то ценности, самым надежным хранилищем для которых Елена Николаевна, подобно другим старым людям, считала свою кровать.
— Нашла? — спросила старушка. — А теперь открой ее.
Раскрыв сумку, Женя увидела внутри тонкую пачку пожелтевших бумаг. Ничего себе ценности!
—Там где-то должно быть кольцо. — уверенно промолвила бабушка.
Действительно, во внутреннем кармашке сумки обнаружилось колечко из серебристого металла. И все-таки с первого взгляда Женя поняла — оно не серебряное, а оловянное.
— Дай его мне. — попросила бабушка. Она зажала кольцо в кулаке, словно не решаясь с ним расстаться, прижала его к груди... А затем осторожно, словно в шкатулку, вложила его в руку внучки.
— Возьми его себе, Женюшка... — торопливо зашептала она. А затем протянула ей сумку. — И сумку тоже забери — это он мне подарил. Иначе, когда я помру, они все выбросят... Как же ты на него похожа!..
По правде сказать, Жене были совершенно ни к чему ни эта старомодная сумка, ни оловянное кольцо. И все-таки она взяла их...ради того, чтобы не огорчать бабушку. Пусть та верит, что внучка сохранит ее сокровища в целости-сохранности. А там будет видно, что с ними делать...
Придя к такому решению, девушка спрятала бабушкину сумку в дальний ящик своего письменного стола, где хранила рукописный песенник, украшенный картинками, вырезанными из поздравительных открыток, маленькую костяную лошадку с приклеенным хвостом, бусы из пестрого бисера...одним словом, всевозможные уже ненужные, но памятные вещицы, с которыми она не решалась расстаться. И вскоре забыла о ней.
А спустя три дня после их разговора баба Лена умерла. Сразу же после похорон Зоя Ивановна выбросила все вещи матери и сделала в ее комнате ремонт, словно спеша избавиться от памяти о людях, которые дали ей жизнь...и к которым она не испытывала ничего, кроме ненависти.
* * *
...Журналистка (насколько помнила Женя, ее звали Ириной) приехала к Кругловым спустя полчаса после своего звонка. Она вошла...точнее, впорхнула в их квартиру, овеянная пряным запахом духов и сигарет. И сразу же приступила к расспросам:
— Значит, Елена Николаевна умерла? А когда это случилось? А от нее ничего не осталось? Ну, каких-нибудь там вещей, фотографий? Может быть, что-то из военных времен... Вы не могли бы мне показать?
Однако Зоя Ивановна оборвала ее на полуслове:
— А что показывать-то? Нет у нас ничего!
Впрочем, столь резкая отповедь не смутила журналистку. И она тут же защебетала вновь:
— Видите ли, Зоя Ивановна, я спрашиваю об этом не случайно. В свое время я написала цикл статей о северных девушках, которые во время Великой Отечественной войны дружили с моряками из английских и американских военных конвоев. А сейчас готовлю к печати книгу под названием «Война, любовь, разлука». Когда она выйдет, я Вам непременно ее подарю... Мое призвание — поведать о трагических судьбах наших землячек, бросивших вызов тоталитарной системе, боровшихся за право любить и быть любимыми. К этой теме я шла всю жизнь...
Ирина любила говорить о своем призвании (да что там — о своем избранничестве)! Предпочитая не распространяться о том, как она нашла тему для своих будущих статей и книги. И с какой целью их писала.
* * *
...В преддверии шестидесятилетнего юбилея прихода в Михайловск первого союзнического конвоя «Странник-1» юная выпускница филфака Ирочка Блинова, в ту пору внештатная корреспондентка областной газеты «Двинская волна», маялась поисками темы для будущей статьи. Причем не просто темы, а выгодной темы, которая в одночасье принесла бы ей известность и место постоянного сотрудника «Двинской волны». Увы, все старания Ирочки были напрасными. Возможно, потому, что в жизни ее не интересовало ничего, кроме собственной выгоды...
Коллеги по перу наперебой подтрунивали над бесплодными попытками честолюбивой девицы обрести искомое:
— Да где мне взять такую тему — и о любви, и о судьбе... — фальшиво напевал фотокорреспондент Лешка Ларин, насмешливо косясь на насупленную Ирочку, отправлявшую в уже наполовину заполненную мусорную корзину очередной скомканный бумажный лист. — И чтоб никто не догада-а-ался, что эта тема о тебе! И чтоб никто не догадался, и чтоб никто не догадался, что эта тема — о тебе, что эта тема — о тебе!
— Ты вот о чем напиши. — криво ухмыляясь и обдавая Ирочку густым запахом сигарет и перегара, заявил Игорь Юрлов, пожилой журналист, который некогда подавал большие надежды, однако имел несчастье увлечься богемной жизнью, незаметно и бесцельно растратив в ее угаре и свой талант, и свою жизнь. — Напиши о том, как после войны в Михайловске арестовали всех девушек, друживших с иностранными моряками, посадили на баржу и утопили в Белом море. Слыхала про такое? Кстати, об этом даже братья Стругацкие писали. Будто бы потом из воды долго торчали головы этих девушек! Прямо кино про «Титаник»! Ну, как тебе такая тема?! Ха-ха-ха!
«Писучая братия» вторила ему дружным хохотом. Но перед мысленным взором Ирины стояла страшная картина: белоснежные льдины, а среди них — мертвые девичьи головы: рыжие, черноволосые, русые... И впрямь, как в «Титанике»! Хотя...с чего бы этот пьянчуга Юрлов так смеялся, когда рассказывал об этом? Уж нет ли тут какого подвоха?
Разумеется, Ирочка принялась расспрашивать о пресловутой «барже смерти» родственников и знакомых. И что же? Все они в один голос твердили, что тоже слышали об этом. А кое-кто, ссылаясь на неких сведущих людей, говорил, будто утопленные девицы были проститутками. Понятно, Михайловск — город портовый. А какой порт без гулящих девиц? Да только откуда их столько набралось — на целую баржу! Опять же, какой прок был их топить? Лучше бы на лесоповал отправили — куда больше пользы бы было! В общем, дело давнее, темное: поди, теперь, узнай, где правда, а где враки!
Чем больше Ирочка слушала эти рассказы, тем больше убеждалась — вот она, тема, которая прославит и вознесет ее! И какая тема! Тут не статью впору писать, а роман про несчастную девушку, русскую Джульетту, уходящую на дно морское с именем любимого на устах! Да у нее этот сюжет кинорежиссеры с руками оторвут! Она прославится на всю страну...на весь мир! Эти мечты кружили Ирочке голову и заставляли ее сердце радостно трепетать в предвкушении грядущей славы...
...Пока ее не угораздило обратиться к Борису Леонидовичу Черепанову, старейшему из михайловских журналистов, тихо и одиноко доживавшему свой век на пенсии в окружении любимых книг, комнатных цветов и аквариумных рыбок, к которым он пристрастился на старости лет. Ирочка наведалась к маститому журналисту в надежде выведать что-нибудь про пресловутую «баржу смерти». Уж кто-то, как ни Борис Черепанов, работавший в ту пору в областной газете «Прибой», должен был знать все подробности этой страшной истории!
— Ерунда все это! — буркнул старик, едва Ирочка завела разговор об утопленных девицах. — Сказки!
— Как же так? — жалобно пискнула Ирочка. В этот момент она чувствовала себя ребенком, который сквозь слезы смотрит, как уплывает в небо упущенный им воздушный шарик его мечты. — Но ведь люди же говорят...
— Говорят, что в Москве кур доят. — сурово изрек старый журналист, нахмурив кустистые седые брови и сплющив в лепешку недокуренную сигарету. — Эх, молодо-зелено! Все бы вам сказки да побаски! А нет бы поискать правду! Вот что, голубушка — посмотри-ка ты газету «Прибой» за конец 1945 года. Тогда и поймешь, что там на самом деле случилось...
Заказав в областной библиотеке ветхую подшивку «Прибоя», Ирочка без труда нашла нужный материал. После чего приступила к поискам тех, чьи имена сохранили полуистлевшие страницы старой газеты. В том числе — Елены Кругловой...
* * *
...-С тех пор тема, так сказать, «любви по ленд-лизу» стала моим призванием — щебетала Ирина, прихлебывая горячий чай из кружки с изображением юной китаянки, задумчиво гуляющей под зонтиком среди цветущих вишен. — Я несколько раз выступала на английском и американском телевидении с рассказами о судьбах русских подруг иностранных военных моряков. После этого бывшие участники северных конвоев стали обращаться ко мне с просьбами разыскать в России их любимых девушек. Например, отставной сержант Колин Гэлбрайт искал соломбалку Тоню, с которой он познакомился в михайловском интерклубе6. Я обшарила вдоль и поперек весь город. Несколько раз мне казалось, что я нашла Тоню...но это оказывалась совсем другая женщина. И все-таки через три года я отыскала ее! Как она радовались, что Колин не забыл ее! Между прочим, они собираются встретиться... Вот оно, мое призвание — соединять любящие сердца, разлученные войной!
Ирина тараторила, театрально возводя глаза к потолку. Казалось, она упивалась рассказами о собственных успехах. Но чем дольше она говорила, тем больше мрачнела Зоя Ивановна. А Рубен с трудом сдерживал зевоту и с тоской косился на выключенный телевизор — в это время он обычно смотрел свой любимый сериал «Возвращение братков-2». Что до Жени, то она вполуха слушала историю англичанина, которому на старости лет вздумалось разыскать свою подругу из России. Выходит, все эти годы он помнил и любил ее! Вот и ее бабушка так же любила своего Белла...а он, поди, и забыл о ней!
Однако в этот момент журналистка наконец-то вспомнила о том, зачем она пришла к Кругловым:
— Так вот, уважаемая Зоя Ивановна, как раз этот самый этот Колин Гэлбрайт рассказал мне о своем друге Вильяме Гордоне7. Да-да, о Вашем отце. Они прибыли в Михайловск на одном корабле. Хотя Билл, в отличие от Колина, был не моряком, а инженером-связистом. Поэтому он прожил в Михайловске полтора года. И в это время познакомился с Вашей мамой. Колин рассказывал, что Билл был просто без ума от Елены...
Журналистка сделала эффектную паузу и покосилась на Зою Ивановну. Однако лицо хозяйки было суровым и непроницаемым, словно у пристрастного и немилосердного судьи, с чьих губ уже готов сорваться заранее предрешенный обвинительный приговор. Тогда Ирина поспешила завершить свой пространный рассказ:
— Колин сказал мне, что Билл Гордон жив, и они с ним часто встречаются. Тогда я дала ему вашу фотографию — помните, Зоя Ивановна, я фотографировала вас всех вместе... Я попросила Колина передать снимок Биллу Гордону. А на обороте фотографии написала свой адрес. Я надеялась, что Билл Гордон пришлет мне письмо. Но ждать мне пришлось почти два года...
Ирина раскрыла свой черный портфельчик и извлекла оттуда конверт:
— Это письмо написала дочь Билла Гордона, леди Хелен.
— Его дочь? — желчно повторила Зоя Ивановна. — И что же она пишет?
— Она пишет, что хотела бы приехать в Россию и познакомиться с вами. — ответила Ирина. — У меня есть перевод ее письма... — С этими словами она принялась рыться в своем портфельчике. Однако, как это часто бывает в подобных случаях, нужный листок куда-то запропастился...
— Не ищите. — снисходительно промолвила Зоя Ивановна. — Женька прочтет. Она ведь у меня на инязе учится. А ну-ка, Женя, переведи, что там нам пишет эта...родственница!
Женя взяла в руки лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, напомнившим ей почерк ее первой школьной учительницы. И принялась читать вслух, на ходу переводя письмо с английского языка на русский:
«Дорогие леди Хелен (при этих словах Зоя Ивановна презрительно ухмыльнулась), леди Зоя, Рубен и Эжени! Трудно выразить словами мои чувства, когда я узнала о том, что у меня есть родня в России. К сожалению, папа не может разделить мою радость, потому что два года назад он умер. Я очень хотела бы приехать в Россию и встретиться с вами. С любовью — леди Хелен Гордон».
— И это все? — недоверчиво спросила Зоя Ивановна, когда дочь смолкла.
— Все. — подтвердила Женя, отдавая матери письмо.
Зоя Ивановна пробежала глазами текст на листе бумаги:
— Похоже, что и впрямь так. — сказала она. — Значит, ее отец умер. Вот оно что... И все-таки странно: с чего это ей вдруг вздумалось встретиться с нами? Кто мы ей?
— Так Вы не хотите познакомиться с леди Хелен? — спросила Ирина, которую явно начинала раздражать грубость хозяйки. Разве на такой прием она рассчитывала, спеша порадовать Кругловых вестью о том, что нашла их английскую родню?
— Если хочет — пускай приезжает. — бесстрастно ответила Зоя Ивановна. — Нам-то что?
Журналистка поняла, что разговор окончен. И, сославшись на неотложные дела, поспешила откланяться. Едва она упорхнула прочь, как Рубен со счастливой ухмылкой человека, наконец-то получившего возможность заняться любимым делом, включил телевизор. А Женя отправилась на кухню мыть посуду, на ходу размышляя о том, почему Билл Гордон, в отличие от своего друга Колина, не захотел найти бабу Лену. Или он стыдился своего предательства?
* * *
Едва Женя водрузила на сушилку последнюю вымытую чашку, как в кухню вошла погруженная в раздумья Зоя Ивановна.
— Как же все это понимать? — спросила она, обращаясь не то к дочери, не то к самой себе.
Женя молчала. Потому что Зоя Ивановна не терпела, когда ее прерывают. Тем временем ее мать продолжала размышлять вслух:
— С какой стати она хочет нас видеть? Странно... Да, тут явно что-то не так... Постой-ка! Как ее зовут?
— Леди Хелен Гордон. — напомнила Женя.
— А фамилия-то у нее отцовская! — радостно воскликнула Зоя Ивановна. — Так вот оно что!
Она торопливо вышла из кухни. А через несколько минут до девушки донеслось:
— Алло! Добрый вечер, Ирина Валерьевна! Да-да, это я... Я Вам не помешала? Простите, может, я была резковата с Вами. Но это от волнения. Сами понимаете, какая неожиданность — вдруг узнать, что нашлась твоя сестра. Как я Вам благодарна, что Вы ее отыскали! Я в долгу перед Вами... Так вот, у меня к Вам просьба: не могли бы Вы сообщить леди Гордон, что я жду ее в гости. Нам непременно нужно увидеться. Ведь мы же с ней сестры...
Зоя Ивановна рассыпалась в любезностях и извинениях, ворковала голубкой. Разумеется, Женя давно знала — ее мать умеет быть любезна с нужными людьми. Но с какой стати Зоя Ивановна вдруг возгорелась страстным желанием увидеть леди Гордон? Причем именно потому, что ее сводная сестра-англичанка носит отцовскую фамилию. Странно...
Впрочем, не менее странно и другое — почему не Билл Гордон, а его дочь хочет познакомиться с ними? Причем лишь после смерти отца?
* * *
...Встречу леди Хелен Зоя Ивановна продумала до мельчайших подробностей, словно полководец — план предстоящей битвы. В день ее приезда они с Рубеном отправятся в аэропорт и привезут гостью к себе. Ее сестра непременно должна жить у своих родственников. И достопримечательности Михайловска они ей покажут сами. Ирина Валерьевна может не беспокоиться — они сделают все, чтобы леди Гордон почувствовала себя окруженной любовью родных. Да, переводчик тоже не нужен: ее дочь Женя вполне способна его заменить. Зачем делать постороннего человека посредником чужих семейных тайн?
Все эти заверения предназначались для журналистки Ирины, с которой Зоя Ивановна теперь едва ли не каждый день общалась по телефону. Но чем дольше Женя слушала оные разговоры, тем больше ей казалось: мать хитрит. Она что-то затевает... причем так, чтобы никто из окружающих не заметил подвоха.
В самом деле, что странного в том, что Зоя Ивановна отказалась от помощи переводчика? Вполне объяснимый поступок, если принять во внимание, что ее дочь — студентка иняза. Вот только почему Зоя Ивановна настояла на этом после того, как Рубен, дурачась, напомнил ей один старый анекдот:
— Едут в поезде русская и француженка, а с ними переводчица-еврейка. Вот вздумалось мадаме порыться в своем чемодане: глядь — кофточка пропала! Вот-те-на! Не иначе как русская попутчица втихомолку стащила! За такими, как она — глаз да глаз нужен... Вот она еврейку локтем в бок — спроси, мол, эту Машу-Дашу, не она ли мою кофточку стибрила? Признается-вернет, так и быть — прощу.
Переводчица русской — бла-бла-бла: мол, мадам желает знать, не ты ли ее кофточке ножки сделала? А та руки в боки:
— Здрасьте, я ваша тетя!
Еврейка француженке пересказывает:
— Она говорит, что приходится Вам родственницей.
Та, как это услышала, аж рот разинула:
— Вот как! А я и не знала, что у меня в России есть родня! Что ж, пусть тогда хоть половину стоимости вернет. Так сказать, по-родственному...
Переводчица опять: бла-бла-бла... Русская аж вскинулась!
— Да хрена я ей дам!
— Она говорит, что согласна вернуть Вам половину стоимости овощами...»
Как видно, Зоя Ивановна сделала из этого старого пошлого анекдота некие выводы. Вот только какие именно?
* * *
В день приезда леди Гордон Женю оставили дома. Зоя Ивановна поручила дочери завершить начатые несколько дней тому назад приготовления к торжественной встрече иностранной гостьи. А сама отправилась в аэропорт, взяв с собой сына в качестве водителя. По дороге к ним намеревалась присоседиться и журналистка Ирина. В самом деле, могла ли она пропустить встречу двух сводных сестер, более полувека не ведавших о существовании друг друга? Ведь это — отличный сюжет для статьи, призванной упрочить и приумножить ее славу в России и в Англии. Разве не так?!
Накануне прибытия леди Хелен Женя стала свидетельницей странного разговора между матерью и Рубеном.
— Слушай, ма, а, может, ты такси возьмешь? — несмело предложил Рубен (надо сказать, что это великовозрастное чадо Зои Ивановны было по-младенчески послушно ей, и лишь изредка и робко осмеливалось капризничать). — А то уж больно рано вставать придется. Не высплюсь...
Обычно Зоя Ивановна снисходительно относилась к слабостям своего любимца. Однако на сей раз она резко оборвала Рубена:
— Еще чего! Встанешь, как миленький! Забыл, о чем я тебе говорила?
— Не-а... — пробасил мгновенно присмиревший Рубен. — Я все помню...еще б не помнить!
Теперь, накрывая на стол, Женя вспоминала этот разговор. И хотя он касался незнакомой женщины, о которой она знала лишь понаслышке и потому не испытывала к ней никаких родственных чувств, девушке было жаль леди Гордон. Ведь той было невдомек, что ее родня втихомолку плетет против нее какие-то козни...
И все-таки — что же задумала мать?
* * *
Размышления девушки прервал резкий звонок в дверь. Первым в квартиру ввалился Рубен, волоча за собой туго набитый чемодан на колесиках. За ним, как всегда, что-то щебеча на ходу, впорхнула журналистка Ирина. Следом вошла женщина средних лет в сером джемпере и кремовых брюках. Шествие замыкала Зоя Ивановна в бордовом костюме с блестками и массивными бусами из поддельного муранского стекла на шее.
Женя с удивлением переводила взгляд с гостьи на мать. Надо сказать, что у леди Хелен были такой же лоб, такой же небольшой прямой нос, те же темно-русые волосы, что и у Зои Ивановны. Совпадал даже цвет глаз. Однако за аристократической сдержанностью англичанки угадывались искренность и доброжелательность. Зато любезная улыбка на лице Зои Ивановны никак не вязалась с привычным злым прищуром ее серых глаз, и от этого казалась особенно фальшивой и отталкивающей.
— Проходите, проходите, госпожа Гордон! — ворковала Зоя Ивановна. — Располагайтесь, будьте как дома («но не забывайте, что Вы в гостях!» — ехидно шепнул Жене на ухо Рубен). Вы, наверное, проголодались с дороги? Тогда прошу к столу. Скромно, конечно, но уж как могли...
Скромно! Да обеденный стол, накрытый в большой комнате, которую хозяйка называла гостиной, просто ломился от кулебяк с палтусом и форелью, заказанных в лучшем ресторане Михайловска, от бутербродов с семгой и красной икрой! Казалось, Зоя Ивановна задумала сразить гостью хваленым северным хлебосольством. Или, скорее, богатством сервировки стола...
Между прочим, и сама пресловутая гостиная в квартире Кругловых была обставлена в соответствии с представлениями Зои Ивановны о роскоши. Слева от двери возвышалась монументальная чешская «стенка»8, полки которой гнулись под тяжестью фарфора и хрусталя. Справа на стене висел большой синтетический ковер, испещренный алыми и голубыми розами. Еще один цветастый ковер лежал на полу. Впрочем, на самом деле, в гостиной имелся и третий ковер, за недостатком места скатанный в рулон и помещенный под диван, где им втихомолку лакомилась моль. Убранство гостиной составляло предмет особой гордости Зои Ивановны. В ее глазах все эти ковры и сервизы были наглядным свидетельством высокого положения, которого она добилась благодаря своему умению жить. И, надо сказать, что едва ли не каждый ее гость робел при виде оного показного великолепия, чувствуя себя пресловутой вороной, которую неладно угораздило залететь в царские хоромы...
Однако леди Гордон, похоже, не обратила на внимания на хозяйские ковры и хрусталь. Пройдя к своему месту, она уселась за стол. Рядом разместилась Зоя Ивановна, явно раздосадованная тем, что гостью не впечатлил вид ее гостиной. Рубен и Ирина заняли места по сторонам от двух сестер. Жене, как самой младшей, досталось место с краю, что позволило ей наблюдать за всеми едоками. По правде говоря, это было весьма любопытное зрелище. Рубен, не замечая текущего по подбородку жира и изо всех сил пытаясь не чавкать, торопливо уминал кулебяку с палтусом, украдкой косясь на мать, которая накануне напомнила ему о правилах поведения за столом. Журналистка Ирина делала вид, что смакует кофе, однако при этом сквозь полуопущенные ресницы внимательно следила за леди Хелен и ее сводной сестрой, ловя каждое их движение, каждое слово. Зоя Ивановна неестественно, но весьма старательно изображала радушную и хлебосольную хозяйку. Лишь леди Гордон вела себя просто и естественно, как человек, не привыкший лукавить...
После завтрака началось вручение подарков. Зое Ивановне досталась большая жестяная банка английского чая и фарфоровая кружка с видами Лондона, Рубену — клетчатый шерстяной шарф, журналистке Ирине — коробка английских конфет, а Жене — фигурка голубоглазого шотландского гвардейца в прозрачной слюдяной коробочке. Надо сказать, что Зоя Ивановна едва скрыла досаду — судя по всему, она ожидала иных, более богатых, даров. Хотя сама и не подумала подарить что-нибудь своей гостье.
Постепенно завязалась беседа. Женя едва успевала переводить: с русского на английский, с английского на русский. Надо сказать, что Зою Ивановну прежде всего заинтересовал вопрос — как леди Гордон узнала о том, что у нее есть родня в России.
— Я давно знала об этом. — сказала англичанка. — А после смерти папы...
Жене показалось, что при этих словах голос леди Гордон чуть дрогнул. Впрочем, эта женщина прекрасно владела собой — спустя мгновение она заговорила так же ровно и спокойно, как прежде:
— ...В его бумагах я нашла вашу фотографию. На обороте ее был написан адрес Ирэн (леди Гордон улыбнулась журналистке, и та расплылась в ответной улыбке). И тогда я решила отыскать вас.
— А у Вас есть другие родственники? — поинтересовалась Зоя Ивановна.
— Нет. — ответила леди Гордон. — Только вы одни.
На миг лицо Зои Ивановны исказила гримаса злобного торжества. Но к счастью, а может, к несчастью, ее сводная сестра не заметила этого...
* * *
Следующие три дня Кругловы всей семьей колесили по Михайловску и его окрестностям, показывая леди Гордон местные достопримечательности: краеведческий музей, картинную галерею и еще с полдесятка разбросанных по городу мелких музеев, бывшую кирху, переоборудованную в органный зал, трофейный английский танк времен гражданской войны, Набережную, музей деревянного зодчества... Рубен был за водителя, Женя — за переводчицу, а Зоя Ивановна с грехом пополам исполняла роль гида. Леди Гордон внимательно осматривала все достопримечательности, которые ей показывали, не забывая после каждой экскурсии поблагодарить родственников за заботу. Но от наблюдательной Жени не укрылось, что из многочисленных экспозиций, которые их гостья обозрела за эти два дня, англичанку больше всего заинтересовала выставка в краеведческом музее, посвященная северным конвоям. Леди Гордон долго ходила между ее витрин, внимательно рассматривая экспонаты. И лишь заметив, что Зоя Ивановна, стоя возле входа в соседний зал, нетерпеливо переминается с ноги на ногу, последовала за ней...
Обедать Кругловы ездили в лучшие городские рестораны. Зоя Ивановна старательно играла роль любящей родственницы, потчуя гостью самыми изысканными блюдами северной кухни: семгой, палтусом, отборной беломорской селедкой, морошкой, каргопольскими рыжиками — всем, чем искони славился Михайловский край. И хотя все эти яства стоили немалых денег, Зоя Ивановна бестрепетно отсчитывала купюру за купюрой, не замечая, с какой тоской косится Рубен на соблазнительные бумажки, перекочевывающие из материнского кошелька в ресторанную кассу.
Почти два дня сын Зои Ивановны стоически выносил это мучительное для него зрелище. Но на исходе третьего дня он возроптал:
— Ты что, сдурела, ма?! Зачем ты эту козу в «Соловецкое подворье» потащила? В «Якоре» дешевле... Лучше бы мне эти деньги дала...
— Цыц, дурак! — вполголоса огрызнулась Зоя Ивановна, с любезной улыбкой покосившись на леди Гордон, листавшую купленный накануне иллюстрированный путеводитель по Михайловску. — Наше счастье, что она по-русски не понимает. А насчет денег — скупой платит дважды. Понял?
— Понял. — промямлил Рубен. — Как не понять...
Женя покосилась на англичанку. Как хорошо, что леди Гордон не знает русского языка, а потому не догадывается, что скрывается за мнимой любезностью ее родственников! Однако...как внимательно она рассматривает фотографии в путеводителе! Словно что-то ищет. Хотя с какой стати? Ведь прежде она никогда не бывала в Михайловске. Здесь был лишь ее отец, Билл Гордон...
В этот миг Жене подумалось... Возможно, она так и не решилась бы проверить правоту своей догадки, если бы в этот миг до нее не донесся разговор матери со старшим братом:
— А завтра куда поедем? — спросил Рубен.
— Надо подумать. — произнесла Зоя Ивановна. — Вот ведь незадача: кажется, мы ей уже все, что можно, показали. Поторопились. Вот видишь, что бывает, когда торопишься... Да где тебе это понять? Живете на всем готовом, не то, что я в ваши годы. Мне-то не на кого было рассчитывать...
продолжение следует...