Когда жёны уходили от других — от друзей, знакомых, коллег, — это было смешно. Мне, по крайней мере, не виделось в этом трагедии. Всё в жизни бывает, как говорила моя бабушка. Броуновское движение женщин не прекратится никогда. В этом есть даже своё очарование.
— Брось! Нашёл о чём переживать! Радуйся, что теперь не живёшь с этой змеёй! — говорил я очередному другу, потерявшему возлюбленную.
Плеснув в стакан пятую порцию виски, мы чокались, потом пили, запрокинув головы и думая каждый о своём. Он — о том, что не знает, как жить дальше, я — о том, что они, то есть мой друг и его жена, с самого начала не были хорошей парой. Она не подходила ему ни по одному параметру, да и вообще, он слишком рано женился… Они даже внешне не смотрелись единым целым, как будто два разных ботинка стояли рядом, а теперь разбежались.
— Наладится всё, — хлопал я товарища по плечу. — Ты посмотри, сколько вокруг других, свободных и красивых женщин! И каждая, ты только вдумайся, каждая хочет себе мужа! Они все говорят, что это не так, но на самом деле без нас они страдают… Страдают, дорогой мой! И дело не в нашей с тобой силе, это другое, это химия… Мы катализаторы их жизни. Нет нас – нет и их. А ты у нас весьма завидный катализатор, скажу я тебе! Так что прочь уныние, давай–ка еще по одной, за будущее! И иди, познакомься вон с той блондинкой!
Я тыкал пальцем в сидящую за барной стойкой женщину, она кивала нам, улыбалась…
Я видел в глазах своих друзей тоску, злость, безмерную пустоту, растерянность. Глупо! От вас ушёл неподходящий элемент! Опухоль на вашей жизни вдруг отпала сама собой, значит, надо радоваться!
— Соберись, приятель! Тебе не шесть лет! Жить так классно, что не стоит расстраиваться из–за пустяка. Возьми отпуск, слетай на море, погоняй на мотоцикле, прыгни с парашютом, отвлекись, а там, глядишь, и новое знакомство не заставит себя ждать. Хочешь, полетим вместе?
— Мы возьмем с собой твою жену? — усмехался друг.
— Нет, конечно! Катька останется дома, куда ей! Чисто мужская компания – вот что тебе сейчас нужно.
Товарищ кивал, потом, посидев ещё немного, прощался и уходил, или уходил я, захлопывалась дверь, лязгал в шахте лифт, и я переворачивал эту страницу чужой жизни. Она была неинтересной, слишком много глупых чувств, не достойных мужчины!..
Я кардиолог, я точно знаю, что сердце – это просто сердце. Оно абсолютно физический, мышечный орган, который, вопреки уверениям, не чувствует всего того, что мы себе воображаем. «Почувствовать сердцем… Сердце разрывается… Полюбить всем сердцем…» Ребята, это наивные бредни! Всё дело в голове, в гормонах, в наших инстинктах, и не более того! Самовнушение, немного спорта, хорошее питание – и вы самодостаточен, вы отключаете сердце от эмоций. И тогда оно прослужит вам долго. Попробуйте!
Какая разница, один ты или нет? Да, человек существо стадное, нам надо быть с кем–то, так проще выжить. Но и одинокий самец – он всегда самец. А если ты самец, то самка придёт к тебе сама. Это у них в крови!..
Я самец, к которому самка пришла сама, пришла и осталась жить.
А в конце сентября она от меня ушла. Моя Катя ушла. Даже удивительно, какой яркий, солнечный, тёплый был тогда день! Такой осени я давно не видел. Красные клёны, желтые березы, низенькие кустики барбариса в бусинах ягод, не успевшие еще завянуть астры во дворе…
Жена собрала свои вещи, кинула мне, что нашла человека получше, и добавила, что имущество мы разделим, как полагается, и чтобы я не рассчитывал на то, что всё у неё отберу.
А я был так растерян, что не сказал ей ни слова. Я просто стоял в прихожей и смотрел, как Катя везёт чемоданы по плиточному полу холла, как заходит в лифт и нажимает кнопку. Я не предложил ей помочь с вещами. Я онемел и был парализован.
Почему? За что? Она не могла так поступить со мной! Это чудовищно глупо, я был идеальным мужем, у нас была идеальная семья!..
Катя только сказала мне, что встретила другого человека, он предложил ей выйти замуж, а еще добавила, что очень рада отсутствию у нас детей.
Да, пожалуй, она права. С детьми всё было бы сложнее. Хорошо, что мы старательно береглись от их появления…
Она ушла во вторник, день, когда вечером я хожу с ребятами играть в баскетбол.
— Ну где ты? — позвонил мне Егор. — В пробке что ли застрял?
А я не стал ему ничего отвечать, просто убрал телефон и выключил свет в комнате.
Я сидел в полной темноте и слушал. А вдруг она вернётся? Вдруг отменят рейс в новую жизнь, обледенеет полоса, сломаются моторы, пилот, тот, что предложил ей стать его женой, вдруг передумает, и тогда Катя вернётся. Она тихонько зайдёт в прихожую, разуется, и потом мы оба будем делать вид, что ничего не случилось. Прощу ли я её? Наверное, да. Она глупышка, моя Катя, бывает…
Но она не вернулась ни в этот вечер, ни в следующий. Я взял дополнительные дежурства, дома практически не появлялся.
— Что случилось, Игорь? С тобой всё в порядке? — спросила завотделением, Ольга Фёдоровна.
— Конечно! — пожал я плечами.
— Но я не могу разрешить тебе столько работать! Иди уже домой. Иначе я позвоню Кате, пусть насильно увозит тебя отсюда!
— Кате? А её нет. Мы разводимся, так что…
— Что? Плюшев, неужели это случилось и с тобой?! Скажи–ка еще раз! — Ольга Фёдоровна знала моё мнение об уходящих женах и разрушенных семьях, всегда спорила со мной и вот теперь готовилась праздновать триумф.
— Да. От меня ушла жена! УШЛА ЖЕНА! — закричал я на весь этаж.
Ольга вздрогнула, закусила нижнюю губу, потом, дотронувшись до моего плеча, все же велела идти домой или хотя бы выспаться в ординаторской.
— Я сочувствую тебе, Игоряша. Может, возьмешь отпуск? Поедешь куда–нибудь?
О! Я тоже предлагал это своим брошенным друзьям! Выходит, не так уж мы отличаемся с Ольгой Федоровной, как я думал.
Но я отказался от её предложения. Почему? Не знаю. Куда я поеду? В отделении завал, как будто на все сердца этого города разом навели порчу, без меня коллегам придётся тяжело. Да и отдых сейчас не укладывался в моей голове никаким боком…
Мне звонили друзья, утешали коллеги. Они говорили мне ровным счётом тоже самое, что и я когда–то другим: что всё образуется, что с Катькой мы не были хорошей парой, что так ей и надо – такого мужика, то есть меня, потеряла; уверяли, что без жены даже лучше.
Я кивал. Я всё это знал очень хорошо, даже лучше их.
А внутри будто камень впихнули. Он висел за грудиной на тонкой нитке, раскачивался, словно маятник, ударяясь о рёбра, давил во все стороны, было тяжело дышать, боль растекалась по рукам, стучала где–то в подмышке.
Егор пришёл ко мне домой. Мы опять пили виски. Он рассказывал, как теперь ходит по барам, клеит девиц, как это легко.
— Ты был прав, дружище! Это всего лишь химия, ничего личного! Давай, взбодрись. Может, начнём опять бегать по утрам? — предложил он. — Мне помогло в самом начале… Ну, когда моя Маринка…
Мы чокнулись, я выпил, тут же налил ещё.
— Нет. Бегать я не буду, — ответил я, в сотый раз проверил «входящие», не звонила ли Катя.
— Ты зря так убиваешься. Да вы изначально как–то не монтировались друг с другом!
— Кто? — тускло, хрипло спросил я. Виски обжёг горло, я закашлялся.
— Ну ты и Катька твоя глупо смотрелись вместе, если честно!
Я замахнулся и ударил кулаком… Нет, не по Егору. По столу. Стеклянная столешница хрустнула, пошла трещинами, а потом посыпалась на пол, на мои голые ступни, на носки Егора.
Тот вскочил, стал отряхиваться.
— Игорь, прости, я не хотел… Я думал, тебе так легче, ты же мне тогда так же говорил! Где у тебя совок? Давай помогу убрать.
Я медленно встал, взвыл от боли, потому что наступил на стекло, буркнул Егору, чтобы тот ушёл, а потом, скрючившись на диване и держа в одной руке телефон с фонариком, другой пытался вынуть стеклянный треугольник из раны. Диван, ковер под ним, мои джинсы – всё было в каплях крови. Я выругался, наконец подцепил стекляшку ногтём, выковырнул и еще сидел так минут двадцать, просто глядя на свою ногу.
Кровь свернулась, запеклась на ране черно–красным сгустком. Быстро…
Интересно, а когда отпустит то, что я чувствую из–за Катиного ухода? Как скоро свернётся это?..
Ночью я покручивал всё, что говорил мне Егор про Катерину. Он повторял мои слова – и про никчёмность, и про химию, и про то, что без «баб» даже лучше.
Но так то «бабы», а то Катя… Она – совсем другое…
Квартира показалась мне слишком большой и холодной, хотя уже включили отопление. Я больше не хотел тут жить, собрал кое–какие вещи и переехал в подсобку нашего отделения.
Я работал как проклятый. Было много пациентов, двое моих коллег свалились с гриппом, так что нагрузки хватало. Я работал, спал, потом вставал, шёл в душ, включал холодную воду, стоял под ней, пока не начинали стучать зубы, рычал, пугая интернов, заглядывающих в мужской туалет после смены, растирался полотенцем, напяливал форму, и опять шёл в отделение.
Сердце… Вот оно, передо мной, в распахнутой настежь грудной клетке пятидесятилетнего мужчины на операционном столе. Оно – мышечный мешок с четырьмя камерами, оболочками, входящими и выходящими сосудами, оно двигается под влиянием нервных импульсов, толкает кровь по кругу. То есть по кругам. Их два, так учили в меде. Так оно и есть. У лежащего передо мной мужчины на сердце рубцы.
— Сколько раз ему делали больно! — шепчет моя коллега Светлана.
— Чушь. Это всего лишь физиологические нарушения, патогенез таких заболеваний вам хорошо известен, Светуля! — говорю я. — Оставьте сентименты и сосредоточьтесь на работе.
Она кивает, грустно глядя на меня. Света всё знает, но не лезет с утешениями. Она просто боится сказать что–то не то…
Скоро я перебрался обратно в квартиру. Спал, ел и уходил на работу. Квартира стала просто точкой на карте, где висят на вешалках мои вещи и где я официально прописан. Всё.
Через полтора месяца после расставания с женой я первый раз пошёл с Егором в бар. Мы знатно накидались, танцевали с кем–то, потом поехали по домам…
А утром я проснулся от аромата яичницы с беконом. Открыл глаза, лениво потянулся. Болела голова. За окном, как назло, какая–то машина надрывно выла сигнализацией. Я лег набок. Девчонка, та, с которой ушли вчера из бара, стояла в моей рубашке на моей кухне, такая молодая и стройная. Ткань её легкого наряда просвечивала на фоне яркого утреннего солнца, босые ноги с золотыми цепочками на щиколотках смешно топтались на холодном полу…
— Доброе утро, — улыбнулась гостья…
Я ничего не чувствовал. Ничего – ни восторга от обнажённого молодого тела рядом, ни от того, что утро сегодня ослепительно светлое и яркое, точно начищенный медный таз, ни от того, что сегодня завтрак мне готовит кто–то, а не я сам…
Пустота... Наш штатный психолог сказал, что это этап переживания расставания с женой, что эта пустота скоро заполнится, но по мне, так она черной дырой разрасталась внутри, мешая нормально жить…
Я дал девчонке себя накормить, а потом выпроводил, извинившись за то, что у нас с ней было.
Она пожала плечами.
— Да не бери в голову! Тебе было хорошо. Мне тоже. Ой, вот только не надо усложнять! — она рассмеялась. — Я за свободные отношения. Надумаешь, звони!
И ушла, легко ступая по развалинам моей жизни. Захлопнулась дверь, в воздухе еще некоторое время висел аромат её духов, а на тумбочке лежала записка с её телефоном.
Записку я порвал, квартиру проветрил, а пастельное белье выкинул в мусорное ведро. Сегодня я в первый раз изменил Кате…
… — И как её звали? — поинтересовалась Света, преградив мне дорогу, когда я, запыхавшись, взбежал на третий этаж нашего Центра и, черканув в журнале своё имя, метнулся в раздевалку.
— Кого?
Светлана многозначительно приподняла бровь.
— А… Эту… Не знаю. Какая разница? Свет, я опаздываю, дай пройти.
Она отошла в сторону, пожала плечами… Конечно, зачем знать имя? Знание имени делает ближе, не позволяет просто отмахнуться от человека, как от назойливой мухи.
Вечером Егор прислал мне ссылку на страницу Кати в соцсети. Там я увидел её нового мужчину. Нда… Ну, если сравнивать нас по физическим характеристикам, то я выигрываю. Тот был полным, обрюзгшим коротышкой, я же ещё держался, чтобы не расплыться от сытой жизни. Имя и прочие данные я так и не узнал. Да и не старался, честно говоря.
Я просто сидел в раздевалке на холодной железной скамейке и смотрел в одну точку.
Ну почему это случилось со мной? С другими – хоть сто раз, но со мной??!
— В чём я оказался плох? — спросил я вслух. — В чём я оказался плох?!
Рядом села Света. От её чистой формы пахло порошком, волосы, мокрые, только после душа, упрямо не желали укладываться в пучок.
— Ни в чём, Плюш… Просто так случилось.
Она звала меня «Плюш» с самого дня нашего знакомства. Моя фамилия Плюшев, а Светлана сократила её. Прозвище приклеилось ко мне, теперь я Плюш для всех, даже для главврача…
— Но почему, Свет, а? Почему женщинам постоянно надо что–то новое, другое, почему не сидится вам на месте, а? Мужики, понятно, полигамия и всё такое… Но вы…
Я злился, во мне всё кипело, хотелось разбивать шкафчики, опрокидывать скамейки.
Теперь я понял всех тех, над кем раньше смеялся. Когда от тебя уходит жена, уходит к другому, ты чувствуешь себя униженным, ты оказался не на высоте в этой стае, ты отвергнут и должен уйти…
— Я не знаю. Мне кажется, что никто не знает. Так просто получается…
Светлана — женщина со сложной жизненной судьбой. Три года назад её муж, Кирюха, погиб под завалами горящего склада. Я знал его, хороший был мужик. С тех пор Светка одна.
— Но ты же не такая! Ты же не ушла! И до сих пор не уходишь, хотя Кирилла уже нет. Ты такая одна, да? Ты же знаешь мою Катю, неужели она аморальная, разгульная бабища без принципов и устоев?! Перед уходом она мне сказала, что встречается с этим «шпингалетом» уже полтора года. Полтора года, Света! Она наставила мне рога, а я улыбался, год с лишним носил их и не чувствовал! Скажи мне что–нибудь!
— Никто не идеален, и все совершают то, что совершают. Я не знаю, чего ей не хватило. Спроси у неё, если хочешь знать… Извини, у меня обход.
Она ушла, а я еще долго сидел в раздевалке, слушая, как гудят над головой лампы.
— Плюш, третья операционная, у нас ЧП, — услышал я в рации, вздохнул и пошёл «мыться» …
В декабре меня накрыло. Я посерел, ел что придётся и когда придётся, или вообще не ел. Мне было всё равно, чистый я или от меня разит, брит или оброс щетиной. Я просыпался, на ватных ногах выходил на улицу и пешком брёл по улицам, забыв, что у меня есть машина.
Психолог ставил мне депрессию, друзья таскали на вечеринки и знакомили с красивыми женщинами, пару раз порывалась приехать из Серпухова сестра, так сказать, приводить меня в чувство, но я отказался, наорал на неё и ушёл с головой в работу.
Пустота внутри разрослась до страшных размеров. Я перестал чувствовать, эмоции ушли.
Я стал асом, да что там говорить, я изучил человеческое сердце вдоль и поперёк, но так и не мог понять, как оно чувствует, чем и как сделать так, чтобы моё тоже стало что–то ощущать. Я перестал жалеть пациентов, я смотрел на них как профессионал, обещал сделать свою работу хорошо, но не видел людей, только их грудные клетки, ребра, внутренности с изъяном, который надо починить.
Я стал резок с коллегами, пресекал любые попытки душевных разговоров, запрещал при мне сюсюкать с пациентами, орал на персонал, если узнавал, что кто–то крутит с кем–то любовь, так сказать, не отходя от кассы.
Меня стали ненавидеть. Плюш, мягкий, уютный Плюш стал теперь железным бездушным двигателем, прущим вперед…
Даже Светка отвернулась от меня, попросилась в другую бригаду. Я обиделся, теперь не здоровался с ней.
Я застрял в каком–то тоннеле, мне было тесно, душно, хотелось извиваться и бить всё вокруг кулаками, а в груди жгло, как будто раскаленным наконечником пронзило.
Я сделал УЗИ. Сердце в порядке.
— Это психосоматика, — вставил свои «пять копеек» психолог, тоже мне умник. — Что–то есть в твоем прошлом, что не отпускает. Что?
— Ничего там нет. Понятно вам? НИЧЕГО! — закричал я и ушёл.
Ночью мне стало плохо. Я сидел в кресле и хватал ртом воздух, а из распахнутой двери балкона в комнату влетал свежий, пахнущий дождем апрельский воздух.
Три часа ночи. Я, корчась от боли, ползу к кровати, замираю на полпути. Зазвонил телефон. Я вздрогнул, потянулся к журнальному столику. Свело ногу, я заскрежетал зубами, стал тереть икру.
— Алло.
— Игорь? Игорь Плюшев?
— Да, это я.
— Вас беспокоят из…
Говорила женщина. Она представилась врачом родильного дома.
— И что? С беременными я не работаю. Давайте, я дам вам телефон… — начал, было, я, но женщина меня перебила.
— Нет, мне не нужны ваши услуги, хотя я знаю, кто вы. Два года назад вы оперировали одну мою пациентку и весьма удачно. Но сейчас не об этом. Екатерина Андреевна Сергеева вам знакома?
— Ну да. Это моя бывшая жена. А в чем дело? Она давно уже замужем за другим человеком.
— Эта женщина поступила к нам, будучи на восьмом месяце беременности. Понимаете, она родила девочку, но отказалась от неё. Муж настоял на генетическом тесте, девочка оказалась не его. Екатерина Андреевна написала отказ от ребёнка, но дала ваш телефон. Вы…
Я быстро прокрутил в голове даты, цифры, месяцы. Мы расстались в конце сентября. Девочка родилась сейчас, в апреле…
— Если хотите, можем проверить на отцовство… В общем, такие дела… — женщина на том конце провода вздохнула. Ей тоже было непросто навязывать новорожденного взрослому одинокому дядьке, которого она и в глаза–то видела лишь пару раз…
Я молчал. Она слышала, что я дышу, всё сильнее вдыхаю и долго дую, сложив трубочкой губы. Потом я уронил стакан с водой, звякнуло стекло. Женщина всё ждала. Она знала, что мне сейчас не надо мешать.
Сказанное ею – это как удар дефибриллятора. Было больно, но зато на экране моей жизни появилась красивая ломаная линия – предсердия и желудочки заработали, как надо, заставив меня рыкнуть так, что соседи за стеной вздрогнули во сне. Моя грудь оголена, все отошли от койки, реаниматолог, Господь Бог, поднес к моей коже электроды, шарахнул ток. Я ожил…
Я велел женщине ждать на месте, бросил трубку, забегал по квартире. Я никогда не брился так тщательно, не тёр себя мочалкой и не стриг так коротко ногти. Я был в отпуске уже неделю, поэтому о внешнем виде до этой минуты вообще не заботился. Одежда вся была грязная, пришлось надеть то, что висело в шкафу, в чехле, — свадебный костюм…
… Я глупо переминался с ноги на ногу, стоя у кувеза, теребил галстук.
— Ну вы даёте! Так знакомиться с детьми у нас ещё никто не приходил! — рассмеялась врач. — ДНК–тест будете делать?
— Да чего тут делать–то? Не видно, что ли, мы – одно лицо! — я наклонился к кувезу, скорчил недовольную гримасу.
Врач засмеялась. Было видно, что она рада. Ну понятное дело – я же ожил!
Тест мы всё же сделали. Это было нужно для оформления документов…
Я назвал девочку Иришей. Она — мой дефибриллятор. Она наполнена разрядами любви и радости. Она единственная женщина, ради которой я живу на этой планете. Она трогает меня руками–электродами, и меня прошибает разряд любви…
Я так и не узнал, почему тогда Катя бросила меня, но это уже не важно. Она всех бросает, это просто плохая карма…
… — Свет, а что, если нам с тобой… — неуверенно промямлил я, стоя рядом с коллегой теплым августовским днём. Я принёс Светке кофе, как она любит, с молоком и сахаром.
— Что?
— Ну, что, если ты станешь моей женой? — закончил я мысль, чувствуя, как дрожат руки.
— Замуж что ли зовёшь?
— Ну да. Ты как?
— Надо подумать. Тут с кондачка не решишь! — забрала она у меня кофе, отошла в сторону.
Она думала ровно пять минут, а потом согласилась.
О том, что Света с Плюшем должны быть вместе, знало всё отделение. Один Плюш не знал, пока не пришло для этого время…
автор: Зюзинские истории
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 3