Предыдущая публикация
— Господи, мне тридцать восемь лет, живу одна одинёшенька.
Замолчав на мгновение, Надежда с тоской в глазах повернулась к окну. Снова повернувшись, продолжила:
— Никогда у тебя ничего не просила, теперь обращаюсь со смирением. Дай мне, Боже, что людям негоже. Устала от одиночества. Пошли мне хоть кого-то. Трусливая я, Господи, не уверенная в себе. Все считают, что я угрюмая, сама себе на уме. А я просто нерешительная, не знаю, что к месту сказать. Боюсь, чтоб надо мной смеяться не стали. Отец всегда наказывал, чтоб смотрела, блюла себя, чтоб им стыдно не было. Так и живу: ни богу свечка, ни рогатому кочерга. Помоги, вразуми, наставь на путь истинный. Аминь.
* * *
Воскресенье. Раннее весеннее утро. В доме напротив в редких окнах горит свет.
Подхватила две тяжёлые сумки с продуктами, с краской для забора и другой разной хозяйственной мелочью. Пошла на выход из квартиры.
Отрада моей жизни — дача. Там я не одинока: и поработаю, и через забор с соседками поговорю о видах на урожай. Сумки оттягивают руки до земли, хорошо, что живу недалеко от остановки. На остановке никого нет, стою одна около часа. Мимо проехал один дачный автобус, второй, и все битком. Если и третий пройдёт мимо, вернусь домой, не судьба, значит, сегодня на даче появиться.
При таком количестве народа обратно не уехать вечером, а утром на работу. И вот чудо: полный автобус притормозил, выпихнул из своих недр пьяного мужика со скандалом и радушно пригласил меня внутрь. Выдыхаю, втискиваюсь, двери с трудом закрываются, сжимая меня, как гармошку. От нехватки кислорода и наличия разнообразных запахов чуть не теряю сознание…
* * *
Сорок пять минут «клинической смерти», и я на своей родненькой даче. К пятнадцати часам со спины – копченый окорок, спереди – Белоснежка, к восемнадцати часам – живой труп.
Возвращаюсь на полусогнутых ногах в дом. Спина сгорбилась, руки ниже колен, потухший взгляд, чудо как хороша! Подмигнув отражению в зеркале, скоренько приняла душ и решила прилечь перед телевизором передохнуть часок. Уснула в полёте, едва встретившись с подушкой. Устала.
Проснулась среди ночи. Телевизор показывает какой-то фильм. Выключила его, завела будильник. И снова, уже скинув халат, легла спать. Однако сон не шёл. Промаявшись какое-то время, встала, приготовила себе обед на работу.
Отработав два дня, опять отправилась по известному маршруту на дачу. Зайдя в дачный домик, ошалела: электрический чайник горячий, моя любимая чашка стоит с сахаром и пакетиком чая!
Не поверив глазам, потрогала чашку. Помотав головой, вышла на улицу… Взгляд упёрся в мой покрашенный забор.
Покрашенный?! Ничего не понимаю. Вопрос напрашивался сам. Кто? Может, приезжала мама? Подошла, тронула одним пальцем штакетину, на нём остался след зелёной краски. Это не мама, краска нанесена совсем недавно. Ничего не понимаю.
На соседней даче мелькнул среди малины платок соседки бабы Кати. Пройдя по узким дорожкам своего огорода, приблизилась к соседскому забору и позвала:
— Баба Катя!
Из глубины соседского садового домика приглушённо пришёл ответ.
— Это ты, Надежда? Погодь, сейчас выйду. Чтоб вас! Тьфу! Охламоны. Понаставили. Ничего на место никогда не убирают.
Бабуля, заслуженный строитель бывшего Союза, с ворчанием вытирая руки о старенький, видавший виды фартук, вышла на крыльцо своей избушки.
— Здорово, Надюха. А чёй-то ты сегодня рано? Никак вчерась выходная была? Гляжу, забор подновила.
— Доброе утро. Да, нет, вчера работала. А вы не видели, кто мне забор покрасил?
— Так что, не ты? Да, вроде, никого не было. Я тут сегодня ночевала. А что ты так всполошилась? Может, родительница твоя приезжала? Тогда что это она ко мне не зашла? Она завсегда заходит, или я к ней, чаёк погонять.
— Сама не пойму. Забор покрашен, в доме чайник горячий, чашка с заваркой на столе стоит.
— Ну-ка, жди. Сейчас вместе поглядим.
Старушка направилась к калитке в заборе на мою дачу. Топали мы с ней с самым решительным видом гуськом между моих грядок к моему неказистому строению, в котором чувствовалось полное отсутствие мужской руки.
* * *
— Показывай!
— Так вот, собственно, и всё.
— Глянь, ничего не пропало или не прибавилось.
— Да нет, только хлеб в мешочке оставался, несколько кусочков. А теперь его нет.
— О как! Домовой навроде у тебя завёлся.
— Ага! И забор перекрасил, и кисточку помыл, и на пустую банку положил.
— Что мучаешься! Позвони матери, а то давай я.
Как сама-то не догадалась! Торопливо достав из дамской сумочки телефон, я под ворчание соседки набрала мамин номер. Долго не отвечали, на последнем гудке запыхавшийся родной голос спросил:
— Ты что так рано? Случилось что?
— Привет, мама. Я на даче, у меня всё хорошо. Ма, ты вчера у меня на даче была?
— Нет. Мы ж не договаривались. Что случилось? Я по твоему голосу слышу. Обокрали? У тебя там же брать нечего.
— Нет, мама. Кто-то мне забор покрасил.
— Ну, и дай Бог здоровья людям, что помогли по-соседски. Что всполошилась? Скажи спасибо. Да и сама им чем подсоби. Ты прости, дочка, бежать надо, с отцом на рынок поехали.
— Пока, мама,папе привет.
— Хорошо. Пока.
Переминаясь с ноги на ногу, баба Катя нетерпеливо спросила:
— Ну, что там?
— Не они. Может, дед Матвей? Я когда краску на дачу несла, он грозился прийти помочь. Я думала, шутит. Пойду, спасибо скажу.
— Оно и правильно. Иди, дочка. Как дела справишь, приходи, пообедаем вместе. Я щи варила на косточке, такие ладные получились.
* * *
Я обошла всех соседей вокруг своей дачи. Никто ничего не видел, не слышал. И потихоньку надо мной стали посмеиваться, строя предположения про барабулек, домовых.
За два дня, проведённых на фазенде, ничего интересного не произошло. Уходя, оставила на столе полбулки хлеба, пару банок рыбных консервов, банку тушёнки и записку с одним словом «спасибо». На следующие выходные летела на дачу как на крыльях, с верой в то, что меня там ждёт сюрприз. Чудо не заставило себя ждать. В домике были прибиты две полки, наведён идеальный порядок, даже полы помыты.
Опять никто ничего не видел.
Я даже какой-то азарт охоты почувствовала. Стала в разное время приезжать на дачу. С соседями негласную охрану организовали. Я специально отгулы брала, чтоб выслеживать добровольного помощника.
Ничего! Грядки политы и прополоты, ягоды собраны в банки и кастрюли, свежие полевые цвета в вазе на столе, постоянная чистота в домике, даже мои старые дачные туфли отремонтированы. Еда пропадает, а в холодильнике из постоянно оставляемых мной продуктов стояли приготовленные супы и салаты из овощей, что росли на огороде.
И что мне оставалось делать? Я даже, как последняя дура, становилась посреди комнаты в моей хибаре и вслух благодарила своего невидимого хозяина. Под конец лета обнаглела и уже отдавала приказания, что к следующему моему приходу сделать. Говорила ему, что он, как хочет, а на зиму заберу его к себе домой, нечего ему тут одному зиму куковать. Весной опять приедем, чтоб не переживал. Соседки, и разведёнки, и семейные, мне завидовали:
— Глянь, нечисть, а с пониманием. Знает, что бабе одной трудно.
Я и к гадалке ходила, блюдце на крылечке с молоком ставила, которое с удовольствием соседский кот бабы Клавы постоянно выпивал.
Наступила осень. Урожай был собран. Земля перекопана. По совету соседей в последний свой приезд на дачу присела на крыльцо, поставила перед собой старый мужской башмак, одолженный у деда Матвея, и проговорила:
* * *
— Ну что, хозяюшка, поехали на новое место. Жить будешь у меня, квартира, правда, однокомнатная, но думаю, поместимся.
С левого боку от меня раздался весёлый мужской голос:
— Не пожалеешь?
Я от неожиданности подпрыгнула сидя. Повернула голову на голос.
Передо мной стоял мужчина в старой, заношенной, но чистой одежде, с босыми ногами, с отросшими чёрными кудрявыми волосами до плеч и васильковыми большущими глазами, нервно сжимая и разжимая кулаки.
Немая сцена.
— Прости, что напугал. Честно, не хотел. Ты ж уезжаешь до следующего лета. Вот я и пришёл. Ты обещала меня с собой забрать.
Из моих глаз полились непрошеные слёзы. Я смотрела на него и молчала.
— Ты того… не переживай, я пойду.
Очнувшись, словно ото сна, рявкнула:
— А ну, стоять! Куда собрался?
И тише добавила:
– Есть хочешь?
— Немного. Ты сегодня целый день никуда не отлучалась, я не успел перекусить.
— Потерпишь ещё немного, дома манты есть. Как же тебя везти? Посиди тут, смотри, не смей уходить. Пойду у деда Матвея, какую обувку попрошу. А может, Санька в город поедет, попрошу до дома подвезти.
* * *
На крейсерской скорости рванула до соседей, не веря в произошедшее событие в моей жизни. Наверно, мне это снится. В жизни такого не бывает. Какой-то бомж мне всё лето помогал, а теперь я забираю его домой. Такого просто не бывает!
* * *
Прошли годы.
Взявшись по старой привычке за руки, бредём с моим мужем Владимиром по утренним аллеям городского парка.
Опять наступила золотая осень, моя любимая пора. Вспоминаем, как много лет назад мы невероятным образом познакомились, как не могли наговориться, рассказывая друг другу истории своей жизни, которые у нас с моим любимым незамысловаты.
Мою вы знаете, а у него все просто.
Родился, учился, получил высшее образование, женился, прожил в браке около десяти лет. Перестройка, остался без работы, долго не мог найти новую работу. Жена развелась. Он, гордый, просто ушёл из дома.
Сначала ночевал у друзей. Они ничего не говорили, но чувствовал, что не нужен, что мешает им жить. Бродяжничал по дачам, подворовывал: есть хотелось.
Однажды увидел меня, надрывающуюся с сумками.Пожалел, стал помогать, прятался на чердаке моего дома. Всё время боялся, что найду его и прогоню. Потихоньку обхохатывался, видя, что детектив я никудышный. Даже, в конце концов, мечтал, чтоб нашла.
Сейчас смешно об этом вспоминать. Но вот так всё началось.
© Светлана Драган
Следующая публикация
Нет комментариев