Дмитрий Васильевич Кижапкин. Имя этого человека хорошо известно старожилам Атюрьевского района. В Старой Кярьге он был первым председателем первого в районе колхоза. В послевоенные годы, будучи агрономом райзо, принял самое активное участие в посадке лесных полос. Все березовые колки в Курташкинских, Ахюрьевских, Новочадовских и Кашалинских полях стоят сейчас как живые памятники ветерану, самозабвенно преданному подъему сельского хозяйства родного края.
В феврале 1961 года в целях пропаганды передового опыта Мордгизом была издана его уникальная брошюра «Наш метод обработки почвы» (Удивительное дело: на сыпучих песках в Морд.-Козловке получали по 15 ц. ржи с гектара).
Летом 1976 года я сидел в уютном доме Д. В. Кижашшна, знакомился с его бумагами, слушал захватывающие воспоминания о прошумевших годах. «Вы интересуетесь стариной? Кое-что слышал от отцов и дедов. Многое видел своими глазами». Он записал мои вопросы (подумает на досуге), прошелся по комнате. В свои 73 года он выглядел еще богатырем: высокий, костистый, отяжелевший.
— А сейчас расскажу о колхозе «Красный хутор». Артель была маленькой, а память у крестьян Темниковской стороны оставила большую. Было это летом 1928 года.
Я только что вернулся из рядов Красной Армии. Командиром нашего корпуса был Семен Константинович Тимошенко. К нам не раз приезжал командующий Белорусским военным округом, прославленный полководец гражданской войны Александр Ильич Егоров. А в 1927 году в Бобруйске, из рук наркома обороны К. Е. Ворошилова я получил именные часы с гравировкой «За доблестную службу в РККА».
Итак, вернулся я на Родину, в деревню Старая Кярьга. Ростки новой жизни, на первый взгляд, были незаметными. По-прежнему кулаки в высоких картузах и длинных поддевках, в смазанных дегтем сапогах и чесанными гребнем бородами, степенно вышагивали по улицам. На козырных тарантасах разъезжали по базарам, шумно справляли религиозные праздники, громко зазывали покупателей в свои грязные лавчонки. Но Советская власть, давая простор и свободу беднякам, с корнем вырывала почву из под ног богатеев.
Чувствуя свою обреченность, толстосумы предпринимали коварные выверты. Поняв, что земли им не прибавят, а наоборот, отрежут и выселят из деревень, кулаки села Кишалы в количестве 30 семей объединились в ТОЗ (товарищество по совместной обработке земли) и самовольно захватили 47 десятин заливных лугов помещика Мелентьева на Явасе.
В это памятное для меня лето 1928 года я достал из чемодана солдатские брюки, гимнастерку и фуражку. (Красноармейская форма в те времена вызвала зависть молодежи, почтение стариков, злобу и боязнь богатеев). Спросил у отца денег на дорогу. Через день товарищи-сверстники проводили меня в Москву. Я ехал к Михаилу Ивановичу Калинину.
Приемная ВЦИК размещалась тогда на Манежной площади. Получив талон на очередь с трехзначным числом, задумался: жить в столице придется не менее недели, а деньги на исходе. Но все обернулось удивительно быстро и просто. Ровно в девять открылись широкие двери большого зала, и народ двинулся к столам, за которыми сидели сотрудники приемной. Четкие вопросы—краткие ответы.
Откуда?— Из Мордовии. По какому вопросу? — Луга, кулаки, колхоз. —Поднимитесь на третий этаж, комната 17.
Меня принял один из членов Президиума ВЦИК. Внимательно выслушав просьбу, он достал лист бумаги с грифом «Всесоюзный Центральный Исполнительный Комитет СССР» и написал: «Председателю Темниковского РИКа Мордовского национального округа Средне-Волжского края. Считаю необходимым передать луга помещика Мелентьева крестьянам деревни Старая Кярьга при условии их вступления в колхоз».
Обрадованный таким поворотом дела, я через сутки был дома. Собрали деревенский сход, познакомились с правительственной бумагой. Все 34 хозяйства единодушно вступили в колхоз. Написал протокол общего собрания, в котором 29 мужчин и 5 женщин (мужья погибли в гражданскую войну) поставили свои подписи.
С этим протоколом и указанием из Москвы пошел в Темников. За Кушками меня догнали двое новокярьгинских кулаков.
—Далеко ли идешь, Митрий? Молчишь, знаем. Зря затеял этот колхоз. Мы думаем продать твоему отцу мельницу. Бери и дело с концом.
Голоса елейные, ласковые, а глаза налиты яростной злобой. Оглянулся во все стороны, подумал: «А ведь могут убить на дороге». В это время пастух на пригорке как выстрелом грохнул кнутом. Кулаки вздрогнули, а я осмелел:
—Зачем же покупать вашу мельницу? Мы возьмем ёе без копейки.
Раскрылись бородатые рты. Долго осмысливали мой ответ. Наконец усвоив, что взаимопонимание не состоится, рванули вожжи. Жеребец тряхнул гривой, тарантас закачался на ухабах. «Теперь уж недолго разъезжать вам на рысаках, мироеды».
Председатель РИКа прочитав мои документы, велел запрягать выездную лошадь. К вечеру были в Кярьге. Еще раз собрали сход. Решили утром всей артелью ехать осматривать луга к усадьбу Мелентьевых. Наш обоз растянулся на полкилометра. Мы с гордостью проезжали через Новочадово, Пишляй, Стрельниково, Степановку. Женщины с удивлением смотрели из окон, мужчин выходили на крыльцо, недоуменно спрашивали: «Кто эти люди и куда едут?» Мы громко и торжественно отвечали одним словом: «В колхоз!».
В том же году надо мной нависла смертельная опасность. Мое участие в бригаде по выселению кулаков из Липовки, Соснового Бора, Барашева, Сосновки, Енгуразова, Ишеек, Цыбаева и других деревень, разгром кулацкого ТОЗа на Мелентьевских лугах не прошли бесследно. Оставшиеся на свободе подкулачники, родственники кулаков, подыскали заплеченых дел уголовника и нацелили его на Старую Кярьгу отомстить за выселение; обезглавить и развалить первый колхоз.
Декабрьским вечером я ехал из Темникова. Рослый и упитанный конь резво отмахивал километры. За Морд.-Козловкой ко мне в сани с ходу прыгнул здоровенный верзила, размахнулся и ударил гирей по голове. Спасла шапка и мой рывок, немного затормозивший руку убийцы. Лошадь, напуганная нашей возней и утробным рявканьем, понесла бешеным галопом. На крутом раскате, она выбросила нас на обочину и мы начали кататься в ожесточенном клубке. Сначала были на равных. Но тяжелый тулуп сковал мои движения, теснил дыхание. Я слабел с каждой секундой. Через минуту противник оказался наверху. Одной рукой держал горло, другой доставал нож из кармана. В этот момент, изловчившись, я поймал его правую руку и с хрустом вывернул локоть. Бандит дико взвыл и повалился на спину. Сбросив тулуп, связал его кнутом. Кружилась голова, пот градом катился с лица, сердце надрывно колотилось в груди. Лошадь убежала по Кярьгинской дороге. До Новочадова четыре километра—там участковый милиционер и телефон.
Головорез оказался сыном паркинского кулака, бежавшего из Казахстана.
В то тяжелое время нас экономически и морально по-братски поддержали рабочие Москвы. Дмитрий Васильевич подал мне старый номер газеты «Московская правда» № 167 от 18 июля 1964 года, указал на скромную статью с заголовком «Встреча со старым хлеборобом». Как трогают сердце несколько маленьких строк: «Недавно на заводе имени Ильича побывал бывший председатель колхоза «Красный хутор» из Мордовии товарищ Кижапкин Д. В. Старый хлебороб встретился с молодыми рабочими, с интересом осмотрел экспонаты заводского музея, где нашел и своих «старых знакомых»: наковальню, тиски, набор кузнечно-слесарных инструментов».
Дмитрий Васильевич прокомментировал: «Рабочие никогда не оставляли крестьян в беде и первыми подавали руку помощи, Так было и в период коллективизации. Нам очень повезло. Над первыми колхозами Темниковского района взял шефство прославленный своими революционными традициями завод имени Ильича. Это он полностью оборудовал нам кузницу, вселил уверенность и успех в наше правое дело. В 1953 году изношенные инструменты и оборудование по просьбе парткома завода, мы передали в заводской музей».
От избытка чувств и воспоминаний старый ветеран прослезился: «Придется ли еще раз побывать у московских друзей? Помнят ли старика?» Да, таких людей не забывают. И помнят и в Атюрьеве, и в Москве.
Н. АВДОНИН, краевед.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 2