Сергей Светланин – режиссёр, певец, поэт, композитор. Руководитель Литературного Объединения «Стихослужение» Москва. Тел. +7 903 118 4718                              ВСТРЕЧА ОДНОКЛАССНИКОВ /Пример художественной обработки воспоминаний – отрывка из книги мемуаров/      Почему я не люблю ходить в школу на встречу с одноклассниками? Не хочу разочаровываться. В моей памяти – они молодые бескорыстные, верящие в добро и справедливость ровесники. Сейчас – это те же ровесники, но совершенно посторонние люди, так часто подавлявшие в себе порывы доброты, что искоренили её напрочь. Незнакомцы, забывшие о бескорыстии, напоминающие мне о том, сколько лет пролетело. И сколько надежд не осуществилось. Некоторых из них я совершенно забыла, иных вычеркнула из памяти и из жизни. К остальным – равнодушна. А со своими любимыми друзьями и приятелями, доставшимися мне со школьной скамьи, я общаюсь без общепринятого повода.

                          Светка Петровская. Лучшая подруга. Светка Петровская жила в двухэтажном деревянном доме недалеко от рынка. Дом был еврейским. По содержанию. В нём проживали только евреи. Бабушка и дедушка Светки Петровской по внешности вписывались в окружающее их общество. А беленькая Светка со своими блондинистыми прямыми волосами, с голубыми глазами была, как подкидыш. Её мать действительно «подкинула» своим родителям, выйдя замуж за офицера и отправившись, по месту его службы, в Калининград. Светка очень ждала, что мать заберёт её к себе. Как только им там дадут квартиру и они «обустроятся»… Когда наступит это «как только» Светка не знала, но хотела, чтобы поскорее… Вначале дружила я со Светкой не очень крепко. Просто иногда после уроков мы ходили в гости друг к другу. Как все дети. Дедушка и бабушка Светки Петровской занимали квартиру без коридора, состоящую из большой проходной кухни, куда каждый входящий попадал прямо из тамбура, а так же двух просторных комнат, первая из которых, тоже была проходной. Потолки в квартире были выше трёх метров, поэтому комнаты и кухня казались громадными. В проходной комнате стоял белый рояль, визуально не занимая много места. Но если бы не он, то можно было бы отгородить для Светки отдельную комнатку! Рояль был всегда закрыт. На нём никто не играл. Его поверхность украшали великолепные фарфоровые статуэтки красавиц, которые поправляли подвязочки на чулочках, надевали туфельки, сидели в соблазнительных позах, расчёсывались перед туалетными столиками или просто мечтали. Это были очень красивые статуэтки, скорее всего коллекционные, принадлежащие одной серии. Мне они очень нравились своим изяществом и такой точной передачей эмоций через позу, выражение лица, не похожих друг на друга, но каждая в своём роде, совершеннейших красавиц. Я их рассматривала и думала о том, кто они. Может быть – это артистки кордебалета в своих гримёрных? Мы со Светкой как раз накануне пробрались в зал маленького кинотеатрика, где киномехаником работал отец соседского мальчишки, и бесплатно посмотрели фильм «Королева Шантеклера». А может быть, куртизанки, о которых писал Бальзак? Его в начальных классах мы ещё не читали, но были наслышаны во время дискуссий старшеклассников. Или «фрейлины Помпадур»? При чём здесь «фрейлины Помпадур»? Сказочное словосочетание и выражение, приписываемое данной личности: «После нас, хоть потоп», привели к тому, что мы со Светкой так и называли «рояльную коллекцию» «Фрейлины Помпадуры». Не имея исторического понятия ни о фаворитке Людовика 15 маркизе де Помпадур, ни о том, кто такие эти самые «фрейлины». Скорее всего, мы считали их, хоть и очень красивыми, но круглыми дурами, после смерти которых, нужно было откачивать воду, начавшегося потопа, помпами. Бабушка Светки – дворничиха с натруженными руками, вместе с алкашом дедом, угрюмым и неприветливым, совершенно не вписывались в свой «интерьер». Меня интересовало, откуда у них белый рояль, на котором никто не играет и статуэтки, которые и бабке, и деду явно без надобности. Светка отвечала, что из Германии, где живёт сестра её мамы. ...Когда нам исполнилось лет по 11, наши мамы решились снова родить. Что до моей, то мне сразу было сообщено о столь радостном для меня долгожданном событии. А Светку её мама попросту выписала к себе в Калиниград под предлогом, что семья уже устроилась и может воссоединиться. Светка полетела со щенячьим восторгом. Писала мне письма. Была счастлива. Однажды сообщила, что её мама, как и моя, тоже «в ожидании». Уже видно. Она, Светка, во всём ей помогает, не даёт ни к какой домашней работе прикасаться. Её мама занимается досугом и праздниками в Доме Офицеров. Светка записана в несколько кружков и с успехом выступает на сцене. Менее чем через год Светка возвратилась к бабке с дедкой. Выглядела она повзрослевшей и очень изменившейся. Без малого один год в семье матери дал ей уверенность в своих силах и чувство собственного достоинства. Хотя она больше не мечтала и не говорила, как раньше, что скоро мама заберёт её к себе. Позднее она рассказала мне, что взяли её для младенца, как няньку, которая до родов будет во всём помогать беременной матери, а потом присматривать за малышом… Но плод обвила пуповина. Когда встал выбор между роженицей и ребёнком. Отчим выбрал жену. Светка недолго побыла в семье матери после неудачных родов. Она ещё не догадывалась, что её отправят обратно за ненадобностью. Готовила, убирала, бегала в магазины и аптеки, кормила мать с ложечки, читала ей сказки и пела песенки, покуда та приходила в себя… А после её выздоровления Светке сказали, что мама поедет в санаторий на целый год, отчим отправится на учения… потом к новому месту службы… что бабушка с дедушкой по Светке соскучились… В общем, собирайся, дочурка, восвояси… Когда Светка всё это мне рассказывала, у меня «сердце кровью обливалось» – как говаривала моя бабушка, желая выразить крайнюю степень жалости, сочувствия и переживаний. Я даже на секунду боялась представить себя на Светкином месте. Что я ощущала бы и как жила бы, если бы моя сестрёнка погибла при родах… не родилась? А тем паче, если бы моя мама отправила меня к Светкиным бабке с дедом? Почему именно к ним? Я не задумывалась. Просто приходила в ужас. Бабка с дедкой за год, пока Светка отсутствовала, обзавелись компашками собутыльников, которые чуть ли не каждый день собирались у них на кухне. В комнаты с роялем и статуэтками эти «гости» не допускались. Дверь туда на время «посиделок», «до последнего посетителя», запиралась на ключ. Светке приходилось готовить, бегать за выпивкой и сигаретами, убирать за ними, мыть, стирать, выносить помои! И сидеть во время попоек за занавесочкой на кухне, «на подхвате». А потом, выпроводив самых стойких, допытываться у «не вяжущих лыка» бабки с дедом, где ключ, чтобы попасть в свою постель. Иногда, не допытавшись, она среди ночи шла ночевать к соседям или к нам. Видя такое дело, моя мама приняла «соломоново решение», чтобы в «дни приёмов», Светка сразу же после школы прямиком отправлялась к нам, предупредив заранее «бабушку с дедушкой». Так Светка фактически большую часть времени проводила у нас. Мы с ней ели и готовили уроки на кухне, потому что отдельной комнаты у меня ещё не было. Потом гуляли с коляской во дворе. Чтобы мама могла поспать. После ужина мой папа проверял наши знания по математике, геометрии, физике и решение задачек. Прочие предметы «оставались на нашей совести». Сестру родители забирали спать к себе, а мы со Светкой укладывались на диван и тахту в «большой комнате», которую многие называли «зал». Просыпалась Светка часиков в пять утра и бежала проверять, как там её бабка с дедкой. Убирала после их «бурных возлияний», стирала, мыла полы, посуду, а иногда и их самих! Однажды, когда Светка не пришла в школу, я после уроков отправилась к ней. Её бабушка лежала на полу кухни и жалобно стонала, что умирает. Я испугалась, и было «ломанулась» бежать к уличному автомату, чтобы вызвать неотложку. Светка едва успела поймать меня за рукав уже в дверях. Она внимательно посмотрела в моё лицо, отвела глаза, села на табуретку, сложила свои красные от работы ручки на коленях и, глядя в угол, объяснила, что её бабка просто пьяная. Конечно, «скорая» приедет, хотя знает их адрес и причину наизусть, соседи не раз туда звонили, а когда приедет, вызовет «вытрезвитель» и бабку заберут до утра. А потом Светке нужно будет заплатить за «вытрезвление» 15 рублей. Но ей нужны новые босоножки и не известно, сколько денег пришлёт мать. Сил, чтобы дотащить бабку в спальню у нас не хватало. Мы уложили её в кровать за занавесочкой на кухне. При этом она называла нас «ангелами – спасителями» и «утешением на старости лет». Просила никуда не уходить, чтобы ей было не так страшно умирать! Очень горестно плакала, жалела свои «рученьки–ноженьки» и «трудовые мозолики». От неё неимоверно несло перегаром. Я изо всех сил старалась не дышать. Светка в этот вечер к нам не пошла. Осталась «выхаживать» бабку, а меня отправила домой, потому что «больше смотреть не на что». Бабка будет давать концерт целую ночь, но репертуар останется неизменным! Подруга приходила к нам и по выходным. Старалась помочь мне сделать генеральную уборку. С ней получалось быстрее и веселее. Мы успевали ещё и в кино или в театр, куда нам заранее покупали билеты. Иногда после фильма мы ходили в парк на аттракционы. Я в очередной раз записалась в очередной кружок. На этот раз – в театральный. Светка записалась вместе со мной, хотя раньше никогда так не делала. Прежде я без неё играла на скрипке, без неё танцевала в детском ансамбле, без неё выпускала различные школьные газеты и организовывала октябрят. В театральном кружке она играла добрую девочку, а я злую сварливую колдунью, которая, в конце концов, устыдилась и превратилась в добрейшее создание. Драматического таланта и энергии во мне бурлило неимоверное количество, хоть отбавляй, поэтому я играла ещё и «сказительницу» в сказке Пушкина о Балде. У меня была великолепная коса ниже пояса, мне сшили специальный сарафан и смастерили кокошник. А я такая молодца! Взяла и перед самой премьерой отрезала свою косу, чтобы на сцене «не выглядеть круглой дурой». Руководитель нашего театрального коллектива, увидев меня перед выходом на сцену, на минутку лишился дара речи. Чем я и воспользовалась, проскользнув мимо него на сцену, заняв своё место в декорациях, созданных на уроках труда и разрисованных руками наших школьных художников! Там я красиво выступала «от автора», на протяжении всей сказки, демонстрируя залу свою новую причёску на вполне законных основаниях, до самого конца спектакля. В конце зал аплодировал стоя! Меня хвалили, даже преподнесли несколько букетов! Но, как назло, никто даже словом не обмолвился о моей новой причёске! Руководитель тоже промолчал, радостно улыбаясь. Хотя я видела, как он в кулисах клал таблетку под язык в начале спектакля. Наверное, не хотел ссориться, потому что через неделю предстояла премьера, где мы играли вместе со Светкой. Задействовано было много персонажей. В той сказке всё строилось на кознях злой колдуньи в моём исполнении. Длина моих «родных волос» там роли не играла. Мама дала мне свой парик, который начесала во все стороны и побрызгала лаком. Парик она купила давно из-за «модных тенденций», но он ей ни разу не пригодился до тех пор, покуда я не «взошла на подмостки»! С вечера я отдала Светке для роли мамину кружевную юбку, которую взяла тайком для спектакля. А утром в день премьеры она, то бишь Светка, в театре отсутствовала! До начала оставался один час! Я побежала к ней домой. Её бабушка совершенно трезвая сидела на табуретке возле стола, застеленного белоснежной выстиранной и накрахмаленной Светкой скатертью, на которой лежал ароматный круглый белый каравай, с румяной корочкой, и стояла полулитровая баночка «разливной» сметаны. Бабка отрезала мне краюху, щедро намазала густой сметаной, и вы не поверите – это была вкуснотища! Я вообще впервые ела хлеб со сметаной. Обычно дома со сметаной сочетались сырники, оладышки, блинчики, вареники, голубцы, карасики, борщи, салаты и много чего ещё. Но белый хлеб – так просто и оригинально! Светки дома не оказалось. Она ушла с самого утра. Как потом выяснилось, она надела кружевную юбку моей мамы и пошла на свидание. Юбку пришлось подкатать в поясе и сверху надеть ремешок, чтобы держалась. Кружево очень нарядно смотрелось на фоне бордовых шерстяных гамаш, когда Светка, засунув руки в карманы плаща, открывала одну полу, чтобы кавалер полюбовался на её театральный костюм. Это было поводом заинтересовать его антуражем и пригласить на спектакль. В общем, пока я обжиралась хлебом со сметаной, Светка устраивала свою личную жизнь. И снова режиссёр пил валидол. На этот раз, потому что мы задерживались! Но всё сложилось великолепно! Спектакль имел ещё больший успех. Зрительный зал был полон и аплодировал стоя! Цветы достались даже режиссёру. От моей мамы. Нам со Светкой тоже досталось… за кружевную юбку без спросу! Но мы долго не горевали. Попросили прощения и были прощены «за талант»! После громкого «успеха в искусстве», мы решили больше не тратить время на репетиции, а попытать силы в спорте и записались на баскетбол. Мы хотели ездить «на сборы» и международные соревнования! Театр без нас переквалифицировался в «кружок художественного слова», потому что «пожинать плоды трудов» нашего руководителя пришла молодая и энергичная «режиссёрша». Она изводила всех скороговорками, правильным произношением, дыхательными упражнениями, что нам со Светкой совсем не подходило. Мы иногда посещали занятия и выступали на городских смотрах декламаторов. Я даже была делегирована на слёт «маяковцев», где читала «Стихи о советском паспорте». Было очень здорово и интересно. Об этом расскажу отдельно, в другой главе. За неделю до 23 февраля Светка заболела «свинкой» и мне нельзя было к ней. Но спортивную школу я посещала. Хотя не регулярно. Старшие девочки собирали деньги на подарок тренеру ко Дню Советской Армии. То ли они их проели, то ли пропили, но попробовали спихнуть их «исчезновение» на меня, мотивируя тем, что «на следующую после «пропажи» тренировку я не явилась и даже не сдавала ещё на подарок, как и моя подруга Светка». Ничего себе они меня разозлили! Мало того, тренер, такой всегда вежливый и красивый, нагло посоветовал мне во всём сознаться и вернуть деньги, потому что он де сообщит в школу, в пионерскую и комсомольскую организации, что я воровка! Я потопала к Светке. Её бабка меня к ней не пустила, но посоветовала пойти в милицию и написать заявление о краже денег. Она мне его продиктовала, я его подписала и понесла дежурному в ближайшее отделение. В отделении на меня пришли посмотреть все дядьки милиционеры, которые были поблизости. Я в который раз излагала суть ситуации на бис, в лицах, раскрывая образы всех участников происшествия, добавляя в вариации новые яркие краски. Особенно им понравилось, как старшие девицы подкрашивали ресницы и подталкивали друг друга локотками, когда высказывали свои предположения, что я своровала их «кассу». Всё отделение сочувствовало тому, как я при этом была огорошена, и узнало, что я думаю про этих тупоголовых дур, которые только и знали, что вместо уроков ездили на сборы и не читали ни Конан Дойла, ни даже Агату Кристи! Милиционеры увидели в моём исполнении наглую ухмылочку тренера и то, как он крутил ключи на пальце, засунув вторую руку под резинку спортивных штанов, угрожая заклеймить меня «воровкой»! Как он успокаивал девиц, складывая руки перед грудью, и умолял, чтобы они не плакали, хотя они и не собирались. Выдры только кривились и изображали, как страдают. Зрители были в наличии, и я так разошлась, что делала паузы, ожидая ответной реакции зала, показывала «походочки» и замашки старших «кривляк», которые устроили «судилище» надо мной прямо в спортивном зале! Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не пришёл дядя Стас, который был полковником милиции и знал меня с младенчества, потому что дружил с моим дедушкой. Он послушал и понаблюдал в сторонке, потом поаплодировал мне. Дежурный доложил ему, что де ребёнок принёс заявление, а он не знает, как быть. Потому что я несовершеннолетняя. Вот все и собрались, он обвёл при этом рукой опустевшую дежурку… чтобы посоветоваться... Дядя Стас строго посмотрел на то, как я примерно сижу, за столом, оценил честно заработанные драматическим талантом яблоки, конфеты, чай, печенье и даже мандаринку в моих руках, тяжко вздохнул и позвонил в спортивную школу. Представился. Объяснил, что звонит по поводу кражи денег и хочет переговорить с руководителем баскетбольной секции. Директор школы послал кого-то за тренером, пока тот добирался, дядя Стас читал моё заявление, продиктованное Светкиной бабкой, и стучал костяшками пальцев по столу. Тётя Лида, его жена, очень не любила, когда он так делал. Это, как говорила она моей бабушке, означало крайнюю степень его раздражения. Оказалось, что эти девицы провернули такой же трюк в своей школе, где по счастью училась младшая дочь дяди Стаса и тёти Лиды, которые и подключили своего папу к расследованию. Но пока что дядя Стас мне ничего рассказать не успел или не захотел. Я всё узнавала по ходу дела из его телефонных разговоров на громкой связи. Директор ДЮСШ вежливо посопел в трубку и поинтересовался, какое отношение к тренеру имеет кража, которая произошла в общеобразовательной школе, где учатся «пострадавшие спортсменки». На что дядя Стас заметил, что это не совсем так. Что речь идёт о краже денег теперь уже и в спорт школе. И дело принимает неожиданный оборот, указывая, что «пострадавшая сторона» переквалифицируется в «обвиняемую сторону». На том конце трубки забулькала вода, наливаемая в стакан. Видать, у директора «пересохло в горле»… Он ничего сказать не успел, только попил воды, как скрипнула дверь и раздались уверенные шаги. В директорский кабинет явился тренер, и было слышно, как директор спорт школы спросил его, почему он не доложил о краже денег, и какая сумма пропала. Тренер сказал, что украла деньги девочка из платёжеспособной семьи и родителям придётся эти деньги в размере 200 рублей вернуть, если они не хотят огласки. Я подумала, что это за девочка такая наконец-то обнаружилась? Ничего себе целых 200 рублей её родители могут просто так взять и отдать тренеру! Директор сказал, что сейчас их слушает полковник милиции, который звонит как раз по поводу этой кражи, так что огласки теперь стоит бояться не родителям девочки, а кое-кому другому. Тренер сказал, что сейчас ещё раз уточнит, что там произошло в старшей группе, потому что он не совсем в курсе. Послышались его торопливые шаги, и он вышел, хлопнув дверью. Я спросила, кому это «кое-кому другому» нужно опасаться огласки. Дядя Стас показал мне молчать, приложив палец к губам, и улыбнулся. Директор откашлялся так, что дядя Стас отпрянул от трубки, которую, не взирая на «громкую связь», держал по привычке у уха. Не дожидаясь реплики с того конца, он спросил «милицейским тоном», который так «ненавидела» его жена тётя Лида, о том, какое общее количество девочек в группах баскетбола. Оказалось 40 чел. Дядя Стас взял ручку, что-то написал на настольном календарике и спросил у директора, все ли участницы сдали деньги. Директор ответил, что не в курсе. Тогда дядя Стасик сказал «Предположим, все». Я заёрзала на стуле, привлекая его внимание, порываясь ответить вместо директора, что далеко ещё не все, что собирают по 50 копеек, но получила знак молчать. А он между тем спросил у трубки, сколько будет 200 разделить на сорок. Директор ответил, что пять. Дядя Стасик сказал, что и сам так думает, но не может поверить… Неужели детям на подарок тренеру к 23 февраля родители выделили по целых пять рублей? Вопрос повис в воздухе. Вернулся тренер и доложил, что деньги нашлись. Недоразумение исчерпано. Дядя Стас сказал, что он так не считает, и попрощался «до вызова на допрос». Повесил трубку. Выпил мой чай и велел дежурному вызвать машину, чтобы отвезти меня домой. Но не до подъезда, а до автобусной остановки, чтобы не пугать соседей. Я ехала на настоящей милицейской машине и даже с «мигалкой» и сиреной, которую молодой милиционер включил, когда я его сильно попросила, сложив ручки под подбородком лодочкой, а губки бантиком! Конечно же, я поехала не домой, а к Светке. Она выглянула в окошко, услышав завывание сирены и чуть из него не выпала, когда увидела, как меня высаживают из милицейской машины возле их дома! Я посмотрела на её окно и помахала ручкой и милиционера попросила помахать ручкой. Он рассмеялся и приложил руку к козырьку! Светка просто обалдела! И послала нам воздушные поцелуи. Милиционер покачал головой, сел в машину и укатил. А я помахала вслед. Потом я поднялась к Светке и она могла слушать через дверь всё, что я рассказывала, ахать, охать, возмущаться и задавать вопросы. Так мы решили уйти из баскетбола и записаться на лёгкую атлетику.__________________________________                            СЫН ПОЛКА - мой дед Иван Ильич

/Пример художественной обработки воспоминаний отрывка из книги мемуаров/        Иван с братом были в ночном, когда на их деревню в Тамбовской губернии налетели белые каратели. Без единого выстрела озверевшие защитники объявленного белого террора секли собак и людей шашками на своей кровавой бойне. Мать и сестру Лиду, в честь которой дед в дальнейшей жизни назвал свою старшую дочь, зверски изнасиловали, надругались, потом заперли вместе с младшими детьми и живьём сожгли в доме. А деревенские мальчишки в это время, ничего не подозревая, дружной компанией сидели у костра в ночном на расстоянии нескольких километров от села. Пекли картошку под ясным звёздным небом и слушали захватывающие рассказы деда Никитича про домовых, леших, кикимор, водяных и русалок. Пастушью собаку старик побил палкой, чтобы она прекратила выть, пугая табун и ребяток. Поскуливая и припадая к земле, собака убежала, но продолжала подвывать где-то вдалеке. Кони вели себя неспокойно, поднимали головы, прядали ушами, нюхали воздух, заполошно переходили с места на место, передёргивая своими стреноженными копытами. Это волнение старик приписывал проискам нечистой силы. Он как раз перешёл к библейским сюжетам и начал рассказ про то, как царь Ирод велел отобрать у матерей и сжечь всех младенцев в округе… Иван первым увидел зарево пожара со стороны дома и перекатившись от костра к шалашу, растолкал старшего брата, который только недавно прикорнул на часок, по дороге домой от своей любушки из соседней деревни. Старший брат тихо скользнул в темноту за спиной разливающегося соловьём деда Никитича, разрезал путы гнедого коня, вскочил верхом без седла, успев нашептать младшему, чтобы тот садился на его ещё не рассёдланного Воронка и мчался в сторону дома. Наказал, чтобы у старого дуба спешился, затаился и наблюдал за бандитами. Сколько их, где находятся, куда собираются направиться, как вооружены… И, чтобы терпеливо ждал, покуда старший брат приведёт отряд Котовского, расквартировавшийся в соседней деревне. Мол, сам Котовский на постое в родительском доме его зазнобы. С ним брат имел долгую беседу за ужином, как «непримкнувший» ни к одному движению. А к кому примыкать, если их отец происхождением из богатейших помещиков в округе, лишился всех имений во время прихода к власти Временного Правительства и крестьянских повсеместных бунтов. Мать – учительница, из городских обедневших дворян, опекающая сирых и обездоленных. Они выпали из привычной среды, но в народной не почувствовали себя своими. Многое в программе большевиков им казалось глупым и наивным. Они были разочарованы в царе, а предательство и жестокость белой гвардии вызывали отвращение. Григорий Котовский слушал внимательно, не перебивая и не комментируя. Сам в свою очередь рассказывал о личных приключениях и побегах. А ещё мечтал, как организует по всей стране «свинохозяйства», чтобы никто и никогда в новой стране советов рабочих и крестьян не голодал. Про Котовского после приезда от любушки старший брат, рассказал младшему по секрету от остальных… Ребятне больше про нечистую силу знать хотелось. А деду Никитичу веры не было. Сын его «гулял» где-то по белу свету с бандами то ли синих, то ли зелёных. Встречу, братья назначили возле старого дуба. На краю деревни горел амбар, в котором беляки собрали и заперли колхозников. Амбар золотопогонники подожгли в последнюю очередь, уже уезжая, чтобы колхозники видели в щели и слышали перед своей смертью участь односельчан, принявших страшные муки за то, что сами не убили колхозных активистов. Чтобы «краснопузые», последними сгорая в пожаре, поняли, на что обрекли свою деревню, идя против белого движения и Антанты…_________________________________                   «ГЛАВНАЯ ДИСТАНЦИЯ» – Дню Победы Посвящается!                         Опубликовано в журнале "Содружество" №3 2015        От автора: У каждого из нас в жизни есть своя «главная дистанция» – судьбоносное событие, поступок, момент выбора! В моей семье есть реальная история, которую я изложил творческим прозаическим языком. Так что в этом рассказе главные герои не вымышлены! Даже имена не изменены!

       По телевизору показывали Олимпиаду. На Пекинском стадионе «Птичье Гнездо» шёл женский стипл-чейз – бег на длинную дистанцию с препятствиями. Лидировала наша спортсменка. Её преследовали матёрые соперницы: сначала толкали в плечо и били локтями, затем дышали в спину и наступали на пятки, но в конце концов им оставалось только зло «прожигать» спину лидера ненавидящими от бессилия взглядами. Русская уходила вперёд, уверенно преодолевая препятствия, самым опасным из которых, сразу после высокого барьера, была яма с водой. Выходя на барьер, соперницы втихаря толкали и били друг друга, пытаясь занять позицию поудобнее. При этом сбивалось дыхание, приходилось семенить и «подбирать ногу» перед прыжком. Кто, не доступив, больно ударялся о барьер ногами, кто запрыгивал на него сверху и пытался, оттолкнувшись, перемахнуть яму, не замочив ног, а кто безвольно плюхался прямо в воду и уже был не в силах продолжить дистанцию. Только русская на красивом длинном уверенном шаге легко и грациозно взмывала над барьером и преодолевала яму на раз-два. Так она отрывалась всё больше и больше, не замечая, казалось, ни соперниц, ни препятствий, ни своих промокших ног. За этим действом вместе с миллионами телезрителей земного шара в маленьком городке бывшего СССР заворожённо наблюдала пожилая женщина и её двое уже взрослых правнуков. Правда, удивлённые правнуки смотрели больше не на экран, а на неё, на свою любимую бабушку Иру, такую странную сегодня, до боли сцепившую на груди руки в замок и тихо шептавшую: «Только не упади, только не упади...» Они не были заядлыми болельщиками. И спорт по телеку смотрели не так часто, тем более бабушка. Разве только Олимпиаду – мировое событие! * * * Она бежала быстро и легко. Бежала свою главную дистанцию в жизни. Но сейчас некогда было думать об этом. Она слушала своё часто бьющееся сердце и в ритм ему твердила: «Только не упади! Только не упади!» В ушах всё ещё звучал наглый и самоуверенный окрик: «Русская, стой!» И звук автоматной очереди... А память с калейдоскопической скоростью перелистывала страницы счастливой довоенной жизни. * * * ...Весенний солнечный день 1937 года. Она звонко-звонко смеётся. В этот день она познакомилась с ним, с её Ванечкой. Когда-то он был сыном полка Котовского, освобождал их город в гражданскую, да так и остался навсегда, влюбившись сначала в город, а потом в неё... ...Вечер. Духовой оркестр. Её щёки горят. Его глаза сияют. Их первый вальс... ...1938 год. Для них – радостный! Рождение первой дочки. Лидочки. ...Июньское утро 1941-го. Ваня очень серьёзен и собран. «Береги детей... Я напишу...» – произносит он и целует детей, Лидочку и Томочку, а потом её. В последний раз. Тогда она не знала, что в последний. ...Треугольный фронтовой конверт... Его первое и последнее письмо. ...Наглые самоуверенные немцы рыщут по её городу, по их с Ванечкой городу. Топчут грязными сапогами улицы их молодости. Улицы их любви. ...Собрав девочек, она уезжает в деревню, к родственникам. ...Ночь. Стук в дверь... Страшный стук в дверь! Фашисты с автоматами и пьяные бандеровцы-полицаи врываются в дом, переворачивая всё и роняя на пол стулья, книги, вёдра и кастрюли на кухне, требуют документы... ...С испуганными, заплаканными дочками она оказывается во дворе. Скоро рассвет. Фашисты ещё бесчинствуют в доме. На улице только переводчик, русский, знающий немецкий язык. – Ты Степанова? Ирина? Твой муж Иван? – как сквозь туман доходит до её сознания странный спокойный тихий голос. – Им донесли, что он коммунист. И русский. Они убьют тебя. И детей. Беги... Беги… И она вдруг успокоилась. Дыхание стало ровным. Мозг заработал чётко и ясно. «По тропинке через огороды…Потом заборчик. Возвышенность. Кусты. Коновязь. Виноградник. Ещё пара заборчиков. Дальше открытая местность… Три стога сена! Они её прикроют. И снова забор. Самый высокий! А за ним яма. С водой... А там уже по прямой до леса рукой подать!» Всё это за долю секунды пронеслось в её голове. Но ещё раньше руки уже подхватили детей, а ноги начали движение... – Русская, стой! – раздалось за спиной, и через секунду ударила автоматная очередь. – Мимо! – шёпотом сказала она, крепче прижимая к груди своих девочек, их с Ваней девочек. «Впереди заборчик. Только не упади!» – продолжала шептать она, заходя на препятствие. Сзади раз-далось гиканье и смех. Ирина уверенно оттолкнулась, выбросила ногу и… «взяла» барьер! Послышались ругательства на немецком, и уже несколько очередей ударили с остервенением... «Кусты, коновязь, виноградник...» Пули со зловещим шорохом пронзали виноградные листья. Одна гроздь на уровне лица буквально взорвалась соком. Девочки молча ещё сильнее вцепились в неё ручками. А выстрелы прекратились. Стрелки перезаряжали обоймы, ожидая появления жертвы на открытой местности. Но угроза не миновала. Кряхтя и матерясь, её преследовали полицаи. Желая выслужиться, они наперегонки бросились за беглянкой. Шансы были равны: у них на плечах – тяжёлые автоматы, а у неё – всего лишь лёгкие, как пушинки, кровинушки-дочки двух и трёх лет. «Своя ноша!» – шептала она. – «Только не упади!..» На открытой местности снова загавкали автоматы. Ирина прибавила шагу. Первый спасительный стог сена. Нужно, чтобы он всё время был за спиной на линии огня. Рывок. Очередь. Второй стог. «Какой запах!.. Девочки держитесь!» Рывок... Пули шурша вонзались в сочную траву, так кстати бережно уложенную чьей-то хозяйственной рукой. Впереди главная преграда – забор и глубокая яма с водой. Оббежать – нельзя. Да и времени у неё на это нет. Собрав последние силы, не замедляя шага, она прыгнула и... приземлилась в воду. Ей повезло – не в самое глубокое и опасное место. И сильно толкаясь крепкими красивыми ногами на раз-два, буквально вылетела из ямы. Преследователи-полицаи отстали. Кто завис на заборе, кто запутался в виноградной лозе, а самый настырный, перепрыгнув забор, со всего маху плюхнулся в центр ямы с водой, да так и остался в ней лежать, хватая открытым ртом воздух и выкрикивая пьяные проклятия. Остались последние метры. Самые тяжёлые последние метры самой главной в её жизни дистанции – до той полосы леса, где уже не достанут ни пули, ни преследователи. Всего несколько метров, и они с девочками спасены. Никогда в жизни, ни до того, ни после, Ирине не было так тяжело и страшно. Ноги налились свинцом, воздуха не хватало, сердце молотом колотилось в груди... Если бы не дети, она давно бы рухнула на землю, а дальше – будь что будет! Это гитлеровцам со стороны казалось, что русская легко, непринуждённо и где-то даже грациозно преодолела столь колоссальную по сложности и расстоянию дистанцию. Они ещё пальнули несколько раз по скрывшейся в лесу, «на удачу», удивлённо переглянулись, и один ошарашено произнёс: – Она что, олимпийская чемпионка?! * * * – Да! Она сделала это! – кричал телекомментатор. – Она преодолела тяжелейшую, сложнейшую дистанцию. Может, главную дистанцию в своей жизни! И она победила! Наша – олимпийская чемпионка! На телеэкране радостная чемпионка с российским флагом утирала крупные слёзы победы. Слёзы счастья. В русском городке у телевизора вместе с любимыми правнуками ликовала пожилая женщина. По её щекам, разглаживая морщины, тоже катились слёзы. Слёзы счастья. Слёзы Победы! © Сергей Светланин___________________________                                                 РОВЕСНИКИ

/Пример художественной обработки воспоминаний отрывка из книги мемуаров/        Брошка – это не ювелирное украшение, а уменьшительное от женского имени Бронислава. Маленького росточка, худенькая, очень смешливая, с огромной шапкой вьющихся волос, и со взрослым парнем, чуть выше неё, который водил её повсюду «за ручку». Это было так романтично в наши 16 лет. Почему этот «Ромео» вскоре её бросил, не поддаётся никакой логике или объяснению. Брошка долго пыталась докопаться до причины, хотела поговорить, но возлюбленный убегал от неё, как чёрт от ладана. Будучи «от горшка два вершка» он, на моей памяти, никакой другой девицы себе под стать так и не нашёл. ...Брошка дружила с моей бывшей одноклассницей. Маришей. В детстве Маришка ходила в вечно грязном пальто, нечищеной обуви, не глаженой школьной форме «в мир, в пир и в добрые люди». Получала двойки с единицами. Не мыла рук, не следила за причёской. Я, конечно, тоже была девица – не подарок. Утром из дому выходила «наглаженная», в белых колготках, с бантами на концах аккуратных толстеньких косичек, болтавшимися чуть ниже кружевного белоснежного воротничка и с такими же кружевными манжетами на рукавах нарядной школьной формы. А домой возвращалась с бантами, торчащими из карманов, «замурзёханная», растрёпанная, с грязным портфелем, которым я отменно дралась при любом удобном случае, часто с оторванными манжетами и с воротничком, болтающимся «на честном слове», в перекошенном переднике без пуговки, на которой он держался, в «замызганных» колготках… Такая замарашка, что мама не разрешала сразу же после школы «показываться» у неё «на работе». Даже в случае утери ключа! В такой ситуации, дабы не пугать её сослуживцев моим «беспризорническим» видом, нужно было позвонить от соседки, чтобы мама прибежала открыть мне дверь. Ключ я теряла регулярно, не смотря на то, что он всегда висел на резинке, у меня на шее, как впрочем, и у всех моих одноклассников. Зимой к такой же резинке пришивались варежки. Резинка с пришитыми варежками пропускалась в рукава… и опля! Варежки болтались рядом с ладошками. Мои болтались не очень долго. Их я тоже умудрялась терять. Тоже вместе с резинкой. Я «работала над собой». Но безрезультатно. Мне было стыдно перед всеми пионерами-героями, портреты которых висели в школьном зале, стыдно перед Гулей Королёвой, перед Тимуром и его командой, но я оправдывалась тем, что тоже билась против несправедливости во имя торжества добра! Я, зажмурившись, пила ненавистный бульон, потому что его пил Маресьев после того, как дополз до наших! Оказывается, мой будущий муж где-то далеко от меня, тоже пил вместе со мной бульон, беря пример с Маресьева. Однажды он взвесил кусочек чёрного хлебца, как детский паёк блокадного Ленинграда и целый день ел только его по маленьким крошкам, чтобы понять каково было противостоять фашистским гадам, зная что в случае плена окажешься в конц лагере, а потом в газовой камере. В то советское время фашисты не устраивали перформансы на местах гитлеровских концлагерей, ещё боялись лгать, что люди голышом играли перед смертью в салочки и веселились. А любая рептилия, посмевшая врать про «людоедство» блокадников или сетовать, что де дураки не сдались Гитлеру, а то бы «пили Боварское пиво», была бы так наказана, что другим было бы не повадно заниматься моральным вандализмом! ...С удивлением узнала, что политик Ж, выросший в одной из наших восточных республик, ненавидел эвакуированных из того же Ленинграда, потому что на время войны семью уплотнили и его лишили отдельной детской комнаты! Каким же скотом с детства можно быть! Сейчас многие за него голосуют. В процессе самосовершенствования, на собрании класса, я обязалась подтянуть Маришку по русскому языку. Она не могла взять в толк, что «кот – это существительное». И при том «мужского рода». А «телефон»? «Тоже. Существительное». Но не «среднего рода? А какого?» Тоже «мужского». Не помню, улучшились ли её успехи в словесности, но пальто я ей несколько раз гладила через влажную ткань, ежедневно чистила щёткой, специально взятой на снежную горку, где мы после выполнения домашнего задания катались на санках до темноты… При этом у неё было несколько разноцветных пальто. Подозреваю, что она специально надевала одежду сестёр, чтобы привести её у меня в «божеский вид». После того, как Маринка получила первую четвёрку по русскому, у меня появился новый подопечный – Валерка. Его я «подтягивала» по математике. Потом я пошла в октябрятские вожатые… в общем вела бурную общественную деятельность… К 16 годам Маринка превратилась в очень аккуратную стильную барышню, отличную портниху с хорошим вкусом. Её изделия отличались особым шиком, сидели просто великолепно. Юбка, сшитая ею для меня, стала моей самой любимой. При встречах мы часто вспоминали младшие классы. Она всё время удивлялась тому, что я после уроков была ничуть не чище её, но умудрялась учить её аккуратности собственным примером. Ещё она вспоминает про какие-то фантастические ужастики, которые я якобы рассказывала. Либо она что-то путает, либо я просто выдумала какую-нибудь страшилку про «крысиного маньяка», чтобы она «не шаталась» по тёмным улицам. Скорее всего, это произвело на неё неизгладимое впечатление, и её собственная фантазия дорисовала остальное. Как бы там ни было, но жаль, что мы, встретившись вновь в 16 лет, не записали на бумагу ни единого сюжета. Жаль, что тогда ещё не было мобильников и айфонов, на которые можно было бы надиктовать любую муру, пришедшую в голову. Валерку, которого я «подтягивала» по математике и учила «хорошим манерам», я тоже встретила. Года через три после окончания десятилетки. Я вошла на школьный двор, который покинула после восьмого класса, и остановилась, удивлённо разглядывая то, что в детстве казалось просторным и продуваемым всеми ветрами, а сейчас тесным и уютным от поднявшихся по периметру лип и кустов сирени, посаженных в год, когда я пошла в первый класс. Вдруг огромный парень подхватил меня на руки и закружил как пушинку! Я с трудом узнала в этом добродушном открытом молодом балагуре тощего неуверенного подростка–задиру. Много крови мы с ним «попортили» учителям, доказывая, что оценку нужно ставить справедливо за отлично выполненное домашнее задание, а не гонять по прошлому материалу, повторять который «вчера на дом не задавали»! А вот октябрят своих не помню, и ни разу не встречала. А может, и встречала, но не узнали друг друга.____________________________