Второй по счету царь из рода Романовых правил не только «заведенным порядком и государевой волей», как было прежде. Алексей Михайлович сразу стал присматривать среди окружения людей умных, прозорливых. Однако промеж родовитого московского боярства таких лиц в то время было не сыскать днем с огнем.
Наделенный недюжинным умом, псковитянин с детства штудировал математику, знал латинский, немецкий, польский. Поневоле с юных лет сталкивался он с иноземцами-купцами, дельцами, посольскими людьми. Проявил себя еще при Михаиле Романове, улаживая пограничные ссоры со Швецией, ездил в Молдавию.
Скоро призвал его на службу и новый царь.
Первый и довольно долгий военный раздор Алексей Михайлович по воцарении затеял с поляками из-за Правобережной Малороссии.
Не прерывая войны с Польшей, он сделал попытку вернуть утерянные земли на берегах Балтики. Но за двумя зайцами не угонишься…
Летом 1656 года из Полоцка отправилось царское войско на стругах вниз по Западной Двине. Крепость Двинск сдалась после первого приступа. Через две недели отряд боярина Стрешнева без особого сопротивления занял Кукейнос. Войска вскоре начали осаду Риги, главной цитадели на пути к морю.
В Кукейносе же царь посадил воеводой Ордина-Нащокина:
— Осмотрись помаленьку и начинай сторожевые суда ладить, к морю пойдем, к Варяжскому. Нам бы только Ригу полонить.
Прежде всего Нащокину пришлось наводить порядок в Кукейносе. Горожане присягнули безропотно на верность московскому царю, а вошедшие в город казаки по привычке начали грабить мирное население. Трудно приходилось воеводе, но справедливость для него была превыше всего. «Лучше бы я на себе раны видел, — писал он царю, — только бы невинные люди такой крови не терпели; лучше бы согласился я быть в заточении необратном, только бы не жить здесь и не видать над людьми таких злых бед».
Жизнь в городе налаживалась, и Нащокин спешно начал строить флотилию судов. Десятки морских галер покачивались через полгода на волнах Западной Двины. Воевода между тем управлял вскоре всей Ливонией, не забывая и своей заветной цели — Балтийского моря. Для этого надо было победить шведов. И галеры стояли наготове, ожидая приказа. Но царь осенью, не добившись успеха, снял осаду Риги, а потом решил просить замирения со шведами.
— Ни к чему это, государь, — смело возражал ему Нащокин, — надобно мириться с поляками. Вместе с Посполитой, Данией и Бранденбургом одолеть бы шведов и завладеть бы морем.
Царь не соглашался, поляки, мол, Малороссию не признают за нами.
Для Нащокина намного важнее казалось установить общение и торговлю с Европой.
— Покуда Бог с ней, с Малороссией, — увещевал он царя Алексея, — ихние казаки то и дело изменяют нам, как тот же Богдан Хмельницкий. Так стоят ли они того, чтобы стоять за них, променяв на Балтийский берег?
Царь понимал, что море нужно, и писал Нащокину грамоту на переговоры: «Промышляй всякими мерами, чтобы выговорить у шведов в нашу сторону в Ниенштанце и под Нарвой корабельные пристани, на реке Неве город Орешек, да на реке Двине город Кукейнос». Но в союз с Польшей вступать наотрез отказался.
А среди шведов простаков не оказалось. Видели они, что русский царь повязан войной с Речью Посполитой, да и силы у него понемногу тают… В конце концов пришлось покинуть русским войскам отвоеванные отчие места. Кровью обливалось сердце при виде полыхающих у берегов Западной Двины десятков судов сторожевой флотилии. Поневоле выпало уничтожить сотворенное своими руками. И на этот раз ворота к морю, а значит в Европу, оказались наглухо закрытыми…
Царь продолжал воевать с Речью Посполитой, и конца войны не было видно, хотя оба соперника еле дышали.
Тринадцать лет бились русские и поляки за право опекать Правобережную Украину и Белоруссию. «Москва и Польша, казалось, готовы были выпить у друг друга последние капли крови». Грозный общий враг — турецкий султан — наконец-то их отрезвил.
Почетному миру с Польшей зимой 1667 года Москва обязана дипломатическому искусству Ордина-Нащокина, у которого «о государевом деле сердце болело». Алексей Михайлович пожаловал его в бояре и определил начальником Посольского приказа. Московские бояре, околопрестольная братия, приняли в штыки худородного дворянина из провинции. Превосходил он думных бояр умом, образованностью и широтой взглядов на жизнь. С молодых лет Афанасий приглядывался к иноземным заведениям, сравнивал с московскими и давно решил многое делать «с примеру сторонних чужих земель».
В новой должности довелось Афанасию опять взяться за морское дело.
Одной из важных функций Посольского приказа считал он развитие торговых связей с ближними и дальними странами. Имея в виду будущую торговлю, снарядил посольства в Испанию, Францию, Венецию, Голландию, Бухару, Хиву и даже в далекую неведомую Индию.
— Русские люди, великий государь, в торговле слабы, — докладывал Нащокин царю, — друг дружки не держатся, иноземцам во всем уступают.
Царь невесело согласился:
— Что поделаешь, Афанасий, такие мы уродились.
— Исправлять сие потребно, государь. Сочинил я, к примеру, устав новоторговый, всяк купец должен быть добрым хозяином. На пользу государству купецкие дела направлять надобно.
Алексей Михайлович добродушно поглядывал на собеседника: «Многие бояре косятся на Афанасия, а он-то печется о деле».
— Што еще у тебя?
— Нынче, государь, по твоему повелению завели мы торговлю с Персидскою компанией, и жалована тобою им грамота, по которой призваны мы оберегать торговый путь по Волге и морю Хвалынскому. На то потребно суда ладить.
— Помню, Афанасий, ты на Двине споро суда ладил. Издавна у нас в Дединове доброе строение велось, тебе и ведать сим делом.
— Слушаюсь, государь, и повинуюсь.
— Да расспроси умельцев дединовских, нет ли среди них оных мастеров, которые в Нижнем ладили корабль «Фредерик». А других мастеров голанских выписать через Сведена, ты ведаешь оного.
— Сие, государь, мудро тобой сказано. В Кукейносе у меня морские суда ладили плотники дединовские, они сгодятся. Ныне же корабль поболее сооружать станем. Мастеровых умельцев голанских да матроз с шкипером призывать на службу неминуемо…
Не прошло и недели, 19 июня 1667 года состоялся царский указ:
«Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, указал для посылки из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде в селе Дединове, и то корабельное дело ведать в приказе Новгороцкие Чети, боярицу Офонасью Ловрентьевичу Ордину-Нащокину, да думным диякам Герасиму Дохтурову, да Лукьяну Голосову, да дияку Ефиму Юрьеву».
Сельцо Дединово, в четыре сотни дворов, неподалеку от Коломны, вниз по Оке, по левому ее берегу протянулось верст на пять. Издавна промышляли здесь рыбой, извозом хлеба, соли, пеньки. С верховья и с низу Волги переваливали грузы на пути в Москву. Отсюда и пошло то неизменное на века строение лодок, стругов, что прозывались иногда «коломенками». Облюбовал это насиженное судодельцами место и Ордин-Нащокин. По душе пришлась ему и незатейливая верфь в Дединове, и умельцы корабельные — плотники. По прежнему опыту на Двине Афанасий ведал, с чего начинать.
Летнее время было дорого, уходили дни быстро, безвозвратно, как вода утекала в Оке.
— Наперво, государь, определиться надобно с корабельщицкими мастеровыми для строения судов. Ты указывал полковника Буковена, то сделано, а Сведена в посылку отправляем в Голландию, других мастеровых да корабельных людей нанимать.
Алексей Михайлович согласно кивнул головой: «Молодец Афанасий, в долгий ящик не откладывает дело»…
…Поплыли в Дединово водою на стругах да плотами корабельные сосны. Хороши они на мачты, на брусья для шпангоутов и других конструкций корпуса корабля. Для обшивки же корпуса потребны доски, а их-то оказалось маловато, наперечет… Отыскивали доски не грубо тесанные топорами из дерев, а ровные, пильные. В Дмитровской волости отыскали десяток дубовых досок, в Калуге два десятка сосновых. Выручило Дединово, здесь в заготовке лежало почти две сотни пильных досок.
Главным распорядителем на верфи Ордин-Нащокин поставил сметливого и расторопного дворянина Якова Полуектова. Разбитной Яков оказался к месту, всюду поспевал, покрикивал, но дело начало двигаться. К осени обозначились контуры, скелет корпуса судна, торчали ребра-шпангоуты.
На верфи появились иноземцы, подъехали из Голландии нанятые корабельные мастера, привезли инструмент, работа пошла веселей. Ордин-Нащокин хлопотал об изготовлении в Туле и Кашире железных поделок, «для отпусков на Хвалынское море корабли да железа самого доброго».
Рядом с кораблем заложили яхту и два небольших бота. Зимой работы на верфи прекратились, корпуса накрыли рогожей, в сараях плотники заготавливали впрок «члены» для корпусов, обшивали досками днище. Полуектов доносил царю в феврале 1668 года: «…мне, холопу твоему, велено, государь, карабли делать наспех, чтоб к весне были готовы. И у меня, холопа твоего, карабль и яхту делают, а у карабля, государь, дно и стороны основаны, и кривые деревья все прибиты, и на верх на карабль брусья ростираются».
Приближалась весна, корабль готовили к спуску на воду. Ордин-Нащокин отправлялся в дальнее путешествие по Европе, а царь поторапливал Полуектова, «что бы корабельное дело не стояло»; к осени надлежит отправить фрегат в Астрахань.
Перед Пасхой вызвал Алексей Михайлович стольника Матвея Апраксина. Верой и правдой служили Апраксины царям. Дед Матвея стольником был у Федора Иоанновича, отец воеводой в Севске.
— Ныне в Дединове корабль ладят, ты ведаешь? — начал издалека царь.
— Тебе забота по сему поводу. Пойдешь на струге Волгой до Астрахани. Проведаешь, как путь водяной до Хвалынского моря. В самой Астрахани присмотри, где тому судну пристать, где анбары — товаров для — возвести. Воеводе все укажешь. Возвернешься, донесешь. Людей возьми дворовых, кормовые да проезжие деньги в Большом приказе получишь.
Подсохли дороги, и Апраксин уехал в Дединово снаряжать струг в дальний путь…
…В Дединове, у пристани, поскрипывая причальными канатами, покачивался громадный корабль. Невдалеке пилили на козлах бревна на доски, тесали бревна, ошкуривали стройные стволы сосен…
…В конце лета на Москве-реке провожали струг Матвея Апраксина. Загрузили припасы ружейные и провизии поболе — путь дальний, на Волге всякое случалось, пошаливали ватаги беглых людей, шайки разбойников, не гнушались грабить и казаки. Полсотни стражников и дворовых людей томились в ожидании стольника. Поцеловал Матвей на прощание детей, обнял жену, перекрестился…
…Быстро летят погожие недели. Кончилось лето, зарядила осенняя непогода. Вернулись из Астрахани торговые люди, удивленно пожимали плечами:
— Стольник Апраксин Матвей отъехал давненько из Астрахани, пора ему быть…
После Покрова в усадьбе Апраксиных объявился один из многих служивых людей стольника. В лохмотьях, иссеченный рубцами, привез страшную весть.
— Отъехали мы из Саратова верст семьдесят, расположились привалом на ночь, костры зажгли. Пополуночи налетела калмыцкая орда, посекли всех, добычу искали, да што с нас взять. Один я уцелел…
…Ранней весной по санному пути в Дединово прибыл долгожданный капитан из Голландии Давид Бутлер. С ним приехали нанятые им его земляки, корабельные люди. Кормщики и дозорщики над снастями, парусники и пушкари. Корабль стоял в гавани, вокруг него всю зиму обколачивали лед, чтобы не потревожить борта.
Корабль Бутлеру понравился, похвалил Полуектову дединовских и коломенских плотников.
— Судно сработано по-доброму.
— Што верно, то верно, струг на славу получился, — согласился стоявший рядом кормщик Иван Савельев из Астрахани. По уговору с Апраксиным воевода прислал опытного морехода для проводки судна по Волге.
— Как прозвание сему фрегату? — спросил Бутлер.
Полуектов, улыбаясь, почесал затылок:
— Корабь, он и есть корабь.
— Знамо, имя ему положено, — подтвердил Савельев, — да и пушки задерживаются, а нам в путь борзо, по вешней водице поспеть надобно…
…Лед на реке уже сошел, раздумывать некогда, доверился царь:
— Верю твоей клятве, капитанствуй, но за судно головой отвечаешь.
— Живота не пожалею, приведу в Астрахань и далее, как прикажешь. — Бутлер низко поклонился, но не уходил.
— Што не идешь?
— Государь, каждое судно и по делу, и по документу на море должно иметь название — имя свое.
Царь впервые слышал об этом. Но раз надо, значит, так и будет. Глянул на свою державу.
— Сей первый корабль, так пусть знак державный в своем имени несет. Быть ему по прозванию «Орел».
Затрапезно, по-обыденному, без колоколов, без пушечной пальбы отправился в первое и последнее плавание из Подмосковья в Астрахань, к далекому Хвалынскому морю, первенец «Орел». Вели его иноземцы, кроме одного астраханского кормщика Ивана Савельева. А один из зачинателей его строения не успел к проводам…
Ордин-Нащокин появился в царских палатах, когда «Орел» подходил к Астраханскому рейду… Приехал боярин из Варшавы, где в очередной раз совещался с польскими комиссарами.
— Государь, нам потребно ныне на Малороссию опираться, — как и раньше горячо доказывал он свое видение интересов Москвы, пытался склонить царя на свою сторону. — Ежели нам поступиться, в крепкий союз сомкнуться с Посполитами и выступить против шведов, тогда сядем на Варяжском море, в Европу ворота отворим.
— Тому не бывать, — хмурился Алексей Михайлович, — выкинь из ума сии помыслы. Собаке недостойно есть и одного куска хлеба православного. Благо, што поляки владеют правым берегом Днепра.
Нелегко было с одного наскока сбить Афанасия с его устоев.
— Малороссия от нас не уйдет, государь. С Речью Посполитой возьмем мы под крыло все племена славянские в Европе. От берегов Адриатики до Немецкого моря соединимся, славою великой твое имя покроем.
С чем другим, быть может, согласился бы царь, но отдать хоть частицу Малороссии не мог. Знал Нащокин, кто давно поддерживает в царе эти идеи — московский стольник Артамон Матвеев. На этот раз проявился строптивый нрав начальника двух приказов: Посольского и Малороссийского.
— За службу твоему государеву делу никто так не возненавижен, как я. Видно, не надобен я, не надобны такие важные государственные дела. У великих дел пристойно быть лишь ближним боярам: и роды великие, и друзей много, и жить умеют…
Многое прощал своему своенравному и запальчивому собеседнику царь. И на этот раз отпустил без упреков.
— Иди с миром, не уклоняйся ни направо, ни налево, Господь с тобою.
Вскоре Малороссийский приказ перешел под начало Матвеева, а на следующий год Нащокину выпало испытание. Царь направил его с посольством в Польшу, а перед этим отстранил от управления Посольским приказом. И раньше Нащокин нередко решал посольские дела, не спрашивая царя, «не дожидался во всем государева указа». Выполнять и на этот раз чуждые ему идеи отказался.
— В такой посольской службе быть мне невозможно, — объявил он царю, сказался больным и тут же удалился в монастырь, постригся в монахи…
Артамон Матвеев с той поры пошел в гору. Стал окольничим. Не было бы счастья, да у царя случилась беда, скончалась супруга Мария Ильинична из рода Милославских. А у Матвеева жила воспитанница, дочь его друга Кирилла Нарышкина, Наталья. Увидев ее однажды, царь женился на ней в январе 1671 года.
Спустя год с небольшим на свет появился еще один царевич, Петр Алексеевич…
(Из книги: Фирсов И.И. - Федор Апраксин. С чистой совестью)
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев