АНДРЕЕВ Василий Михайлович (1889—1942) — русский советский прозаик, драматург, журналист, представитель «орнаментальной» прозы в литературе. В 1940-х годах репрессирован.
Родился в Петербурге 9 января 1889 года в семье банковского кассира. Мать занималась воспитанием детей. Окончил четырёхклассное городское училище. В юные годы участвовал в революционном движении. В 1910 году осужден за убийство жандарма (по словам дочери писателя: «прикрывал распространителя революционных листовок»). С 1910 по 1913 год находился в ссылке в Туруханском крае, откуда бежал. По некоторым сведениям, помог устроить побег Сталину. Амнистирован в честь празднования 300-летия Дома Романовых.
Печататься начал с 1916 года в газетах под псевдонимами Андрей Солнечный, Васька-газетчик, Васька Редактор и др. До 1917 года преимущественно жил в Лигово, после Октябрьского переворота вернулся в Петроград, стал профессиональным литератором. В конце 1920-х годов, в письме С.Н. Сергееву-Ценскому, Максим Горький отозвался об Андрееве как о писателе, «не поддающемся американизации».
Талантливый бытовик, страдавший запоем и нежно любивший свою болезненную дочь, в комнате у которого не было ничего, кроме койки и конторского стола, он носил в ветхом пустом бумажнике справку о том, что в энном дореволюционном году застрелил полицейского.
В круг литературных знакомств Андреева входили многие известные петроградские писатели и поэты. В 1920-х годах он часто бывал на «субботах» у писателя В. Я. Ленского. Встречался там с Александром Грином, Константином Олимповым, Алексеем Чапыгиным, Борисом Розовым. В 1930-е квартиру Андреева посещали Ольга Берггольц, Александр Гитович, Михаил Зощенко, Вениамин Каверин, Борис Корнилов, Елизавета Полонская, Александр Прокофьев, Виссарион Саянов, Ольга Форш, Михаил Чумандрин и др.
27 августа 1941 года В. Андреев вышел из дома и не вернулся. Как стало известно позднее из ответа на запрос литературоведа В. Бахтина в КГБ СССР, В. Андреев был арестован Управлением НКВД по Ленинградской области. Обвинялся по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда). Позднее был этапирован в город Мариинск Новосибирской области, где и скончался 1 октября 1942 года «от остановки сердца на почве авитаминоза». Реабилитирован 23 января 2001 года.
Творчество
В. М. Андреев — автор прозаических произведений малой и средней формы. Его тексты отличает яркий стиль, имитирующий простонародный сказ. По всей видимости, сильное влияние на Андреева оказало творчество А. М. Ремизова, цитаты из которого можно встретить в некоторых рассказах писателя. См., напр., рассказ «Пальто».
В своей прозе Андреев воссоздает колоритную жизнь трущоб, ночлежек и трактиров времен НЭПа. Его основные персонажи — уличные подростки, мастеровые, обыватели, воры и уголовники. Произведения автора насыщены множеством городских реалий, что позволяет говорить о специфически андреевском образе Петрограда-Ленинграда и заслуживающем внимания исследователей вкладе в «петербургский миф».
Первый сборник рассказов В. М. Андреева «Канун» вышел в 1924 году в Ленинграде. Затем: «Расколдованный круг» (1926), «Рассказы» (1926), «Славнов двор» (1927), «Волки» (1927), «Гармонист Суворов» (1928), «Преступления Аквилонова» (1929), «Серый костюм» (1930), «Товарищ Иннокентий» (1934), «Повести» (1936), «Комроты шестнадцать» (1937)[6].
По свидетельству дочери писателя, в 1940 году Андреев написал повесть «О пребывании в Туруханском крае И. В. Сталина и событиях, связанных с организацией его побега из ссылки в 1911 г.». Написанный от руки текст В. Андреев послал в Кремль. Ответ через три недели пришёл телеграфом: «Уважаемый Василий Михайлович! Этим хвастаться не надо. Рукопись оставляю. Сталин». Текст рукописи до сих пор не найден.
После войны творчество В. М. Андреева было основательно забыто. Переиздания и новые публикации появились только во время Перестройки: «Канун: повести и рассказы» (1989), «Расколдованный круг: сборник повестей и рассказов» (1990). В последнее время творчество писателя вновь привлекает к себе внимание исследователей.
ДРУЖИНИН Дмитрий Васильевич. Профессор. Родился в 1894 году в селе Чушенное Архангельской области в семье крестьянина. Всю свою сознательную жизнь отдал сельскохозяйственной науке и производству. В 1914 г., окончив Самарское сельскохозяйственное училище, получил звание агронома. Работая в институте удобрения, оканчивает Тимирязевскую Сельскохозяйственную академию и в 1933 году становится профессором агрохимии Тимирязевской академии. С 1938 г. работал в Куйбышевском (ныне Самаре) сельскохозяйственном институте заведующим кафедрой агрохимии, а затем заместителем директора института по научной работе.
Был арестован 29 апреля 1943 года. Обвинялся по ст. 58-10. Осужден Куйбышевским облсудом 26 июля 1943 года на срок 8 лет ИТЛ. Свой срок наказания Дмитрий Васильевич отбывал в Мариинском Сиблаге. Здесь его направили работать в Мариинскую опытную станцию Сиблага, где он вел научную работу по агрохимии. Со стекающих яблонь собирали по 2-3 тонны. 700 центнеров с гектара давала кукуруза. На обширных полях урожайность картофеля достигала 350 центнеров с гектара.
Руководящий научной работой, профессор Дмитрий Васильевич Дружинин был энтузиастом своего дела. Но к полученному в районе мировому рекорду картофеля относился скептически – проводил расчеты, подтверждающие несостоятельность рекорда.
После освобождения остался жить и работать в Мариинске на опытной станции, т.к. родственников у него не было. Так, до ухода на пенсию, он, в течение 16 лет, продолжал работать на Мариинской сельскохозяйственной станции.
Будучи учеником академика Прянишникова, он настойчиво разрабатывал его идеи, издав ряд оригинальных научных работ, а также до последних дней своей жизни активно выступал в научных журналах, местной и областной печати, на конференциях агрономов.
Умер в Мариинске 29 ноября 1970 г. Похоронен на городском кладбище. Реабилитирован Самарской облпрокуратурой в июле 1992 года.
ШАТОХИН Семен Алексеевич (1888-1938). Репрессированный. Родился 2 февраля 1888 года в селе Маткина Белица Курской губернии. На момент ареста Шатохин С.А. проживал в дер. Правдинка Мариинского района, работал в колхозе «Победитель» рядовым колхозником. Состав семьи: жена - Татьяна Захаровна, 46 лет; сын - Филипп, 20 лет; дочь - Ольга, 18 лет; сын – Георгий, 16 лет; дочь - Анна, 11 лет; дочь - Лена, 9 лет; сын - Иван, 7 лет. Все проживали в деревне Правдинка, а сын Григорий, 24 лет, проживал в Яе.
Шатохин С.А. был арестован 15 января 1938 года по обвинению в том, что он, якобы, являлся участником контрреволюционной фашистской латышско-латгальской организации, созданной по заданию зарубежных разведыватель¬ных органов, организация ставила своей задачей вооруженное выступление против Советской власти в момент нападения на СССР со стороны фашистских стран и вели контрреволюционную диверсионно-подрывную работу как в сельском хозяйстве, так и в промышленности.
Шатохин С.А. осужден 13 февраля 1938 года Постановлением комиссии НКВД и Прокурора СССР по ст. 58 - 2- 9- 10 - 11 УК РСФСР к ВМН - расстрелу. Приговор приведен в исполнение 3 марта 1938 года. Место приведения приговора в исполнение и место захоронения в материалах дела отсутствуют, имеется лишь запись, что после ареста содержался под стражей в Мариинской тюрьме.
Определением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 14 октября 1957 года Шатохин Семен Алексеевич реабилитирован. В Управлении ФСБ России по Кемеровской области находится на хранении архивное уголовное дело № П - 3699, по которому проходил С.А. Шатохтин.
(Информация от Марии Никитичны АЙКИНОЙ). .
Э́НГЕЛЬКЕ Александр Александрович (1904-1977) ― переводчик, педагог. Родился в Санкт-Петербурге 25 февраля 1904 года в семье военного. Отец - Александр Александрович Э. ― воен. инженер-строитель, полковник царской, затем Красной армии; мать - Тереза Иосифовна (урожд. Серазен), француженка. Э. с детства мечтал стать кавалергардом и два с половиной года учился в СПб. в Имп. Пажеском корпусе (Э. посвящ. поэма Н. Дорожкина «Кавалергардский марш»). После упразднения Пажеского корпуса в 1918 пошел добровольцем в Красную армию. В 1923 поступил на факультет языкознания и материальной культуры романо-германского отд. Пг. ун-та. По окончании работал сотрудником антикварного отд. «Международной книги».
С детства хорошо знал английский, немецкий, французский яз., продолжал их совершенствовать в СПб. Пажеском корпусе. Позже в Пг. ун-те выучил итальянский, испанский, латынь. Самостоятельно освоил португальский и славянские яз. ― иностранные яз. давались ему легко.
В 1933 в ВМА была открыты кафедра иностранных яз. (зав. И. А. Лихачев), куда был приглашен Э. Преподавание, как и перевод, стало делом жизни Э., его ученики впоследствии с глубоким почтением вспоминали как сами занятия, так и совм. службу во время практики на Черноморском флоте.
Летом 1936, с началом гражданская война в Испании, в Л-де (как и в др. городах) создавались Об-ва сов.-испанской дружбы. Благодаря знанию испанского яз. и будучи в звании старшего лейтенанта Э. стал организатором лен. Об-ва.
Однако в нач. 1938 после победы Франко Э. был арестован (как и др. члены Об-ва) в ходе кампании по выявлению завербованных агентов, «франкистских шпионов». Э. арестовали 23 апр. 1938 (в книге «Распятые» датой ареста ошибочно указано 28 окт. 1937); 2 года и 3 месяца провел в тюремной камере, отказываясь от сотрудничества со следствием. Дело трижды возвращали на доследование за недоказанностью вины. Однако в конце концов обвинение в участии в контррев. организации было сформировано, организация обвинялась в «разработке тактики террористической борьбы с руководителями ВКП(б)». В июле 1940 Особым совещанием при Берии Э. был вынесен приговор: 5 лет ИТЛ. Был отправлен на лесоповал, на строительство Транссибирской магистрали. Отбывал срок под Канском.
В 1943 закончился срок заключения, однако выйти из лагеря Э. помешала война; просился на фронт, но получил отказ. Только в июле 1946 Э. удалось вырваться из Канска и устроиться в техническое бюро Красноярского паровозостроительного завода (помогло блестящее знание иностранных яз.) и преподавателем английского и французского языка в техникуме.
В 1948 началась вторая волна арестов, т.н. «повторников» хватали всех подряд, и, поняв, что, находясь на виду в обл. центре, нового срока не миновать, Э. укрылся в небольшом городке Мариинске Кемеровской обл. Устроился учителем в железнодорожную школу, по-прежнему занимался переводами. В домашнем архиве Э. сохранились переводы того времени из Т. Мура, В. Гюго, П. Верлена, Г. Гете, Ж. де Нерваля, Ш. Бодлера, Ш. Леконта де Лиля и др.
В 1953 вернулся в Ленинград. Найти работу в городе не представлялось возможным, и был вынужден устроиться в железнодорожную школу на ст. Дивенская, затем во Второй ин-т иностранных яз. Только после полной реабилитации, последовавшей 25 марта 1957, Э. перешел на работу в Высшее военно-инженерное училище (ВИТКУ), где прослужил до конца жизни.
Преподавательскую работу Э. по-прежнему успешно совмещал с переводческой, которая с каждым годом становилась все интенсивней. В 1958 был принят в СП, организовал переводческий семинар романо-язычных лит-р. Одна из его учениц вспоминает: «Учить трудной прикладной науке – стилистике в действии – он умел изящно и непринужденно: виртуоз, свободно и естественно меняющий регистры от иронического экзотического южного просторечия до удивительно тонкого и сложного текстологического анализа, будь то испанский, французский или русский язык. И одновременно в нем звучали такие удивительные петербургские и такие выразительные интонации… Мы, семинаристы, учились у А. А. и читать книги, и переводить, и умению говорить - о переводах. Он многому умел научить» (Снеткова Н. Наш учитель // Распятые. Вып. 5. СПб., 2000).
Источник: Энциклопедический словарь «Литераторы Санкт-Петербурга. XX век».
НАШ УЧИТЕЛЬ
Весной 1957 года Ленинградское Отделение Гослита готовило собрание сочинений Гейне; пятый том — перевод с немецкого — достался мне. В те времена кроме издательского редактора почти у каждой книги был редактор внешний — специалист именно в этой области: таким редактором у пятого тома оказался Александр Александрович Энгельке. Не в пример многим ученым и писателям, сотрудничавшим с нашим издательством и раздражавшимся даже по пустякам, Александр Александрович был всегда предельно корректен, доброжелателен, внимателен к тексту, трудолюбив. Между тем они с женой даже не имели своего угла, жили где-то у родных: ведь они недавно вернулись из мест «не столь отдаленных». Иной раз он что-нибудь рассказывал о своем детстве, о близких, но не о тех страшных годах. От других людей я слышала, что был он в застенках мужественным, рассказывал сокамерникам любопытные истории или пересказывал романы. Чаще всего это бывало по ночам, когда брали кого-то на допрос, и страшные крики избиваемых, женские вопли неслись по тюрьме. Ничто не могло лишить его чувства собственного достоинства. Отец его был полковником царской армии и перешел на службу к красным, мать - француженка умерла очень рано, мальчика воспитывала бабушка, — французский и английский были для него родными языками. Его забрали вместе с другими преподавателями с кафедры иностранных языков Высшего Военно-морского инженерного училища им. Дзержинского в 1938 году. Вскоре мы начали работать над переводом романа Бласко Ибаньеса «Мертвые повелевают». В первое время после войны переводной литературы выходило мало; замечательная русская школа перевода не только не развивалась, но сходила на нет — переводчики (кроме самых известных) тексты делили на две, а то и на три части, а потом внешний редактор сводил все воедино, другие же занялись, кто чем мог — многие стали писать для детей, и т. п. В Гослите переводной литературой занимался Михаил Соломонович Трескунов, и надо отдать ему должное: не афишируя, он постоянно привлекал к работе тех, кто возвращался в Ленинград из лагерей, ссылки и т. д. Роман «Мертвые повелевают» А.А. делил с человеком тоже тяжкой судьбы, жившим у кого-то «под роялем», как он говорил. И он, в отличие от А.А. или Алексея Матвеевича Шадрина, не мог никак войти в рабочую колею (а может быть, он в прошлом и не переводил художественную литературу). Перевод получился корявый, тут-то я узнала другую сторону характера А.А. — не будучи внешним редактором, он почти переписал этот текст (переводчик не возражал) и, когда роман вышел, стало ясно, что переведен он прекрасно. Бескорыстие — вот еще одна черта характера Александра Александровича. По какой-то причине я попала домой к А.А., когда они уже жили в своей комнате в Автове. Маленькая комнатка, метров четырнадцать, в коммунальной квартире, была полупуста, денег на мебель, должно быть, не хватало. А.А. был бессребреник... Потом пошли другие работы, в которых Энгельке мог проявить свое потрясающее знание языков (испанского тоже!) — «Перикильо Сарниенто» Хоакино Лисарди, романы Жорж Санд «Леоне Леони», Переса Гальдоса, Стендаля, новеллы и статьи Нодье, Сент-Бёва, Кеведо, кубинских авторов и многое другое. В Союзе писателей, членом которого он стал, А.А. вел переводческий семинар. Вот как вспоминает об этом его ученица, ныне известный переводчик Александра Марковна Косс: «Самым существенным в том, как вел А.А. семинарские занятия, была явственность цели: научить. Не ослеплять — оглушать эрудицией (а был он эрудитом в лучшем смысле слова), не утверждать собственное превосходство, не возводить свои методы на пьедестал универсальности, недоступной для всех прочих, — а научить. И, может быть, потому так запомнились его улыбки, — улыбался он часто, искренне, по-разному: иронически (все оттенки — от сарказма до юмора), мягко (но не снисходительно — и уж тем более не свысока), грустно (или, точнее — сожалеюще), а высшей оценкой была откровенно радостная улыбка: он любил радоваться удачам учеников, и вообще удачам и в литературе, и в жизни. Учить трудной прикладной науке — стилистике в действии — он умел изящно и непринужденно: виртуоз, свободно и естественно меняющий регистры от иронического экзотического южного просторечия до удивительно тонкого и сложного текстологического анализа подлинника, будь то испанский или французский (семинар был романо-язычных литератур), и языком русским. И, одновременно, в нем звучали такие удивительные петербургские и такие выразительные интонации... Мы, семинаристы, учились у А.А. и читать книги, и переводить, и умению говорить — о переводах. Он многому умел учить. Работал А.А. как редактор и переводчик много, и не только у нас, в Гослите, который стал Худлитом, но и в издательстве «Наука». Там, в серии «Литературные памятники», вышел подготовленный им том Ж. де Peo «Занимательные истории», и любимый его роман Альфреда де Виньи «Неволя и величие солдата». В это же время он преподавал в военном училище. Любил свою работу, и его любили слушатели. Должно быть, он и у них вызывал уважение: он всегда оставался самим собой.
Нина СНЕТКОВА.
Тему продолжила Ирина Александровна ЯНЧУРОВА (урожденная Энгельке):
«Отец мой, Александр Александрович Энгельке, родился 9 марта по новому стилю 1904 года в Санкт-Петербурге. Его матерью была Тереза Иосифовна Энгельке (урожденная Серазен), француженка, приехавшая после смерти своего отца в Россию вместе с матерью и мужем — военным инженером-строителем Александром Александровичем Энгельке. С детства мой отец говорил по-французски и по-немецки так же свободно, как и по-русски, рано проявил большую склонность к овладению иностранными языками, например испанским, итальянским, английским. 10-ти лет папа поступил в Пажеский корпус, который в свое время окончил и его отец, и проучился там почти два с половиной года. Когда произошел Октябрьский переворот, обучение в Пажеском корпусе прекратилось. В это беспокойное время учиться отцу не пришлось: в 1919 году он пошел добровольцем в Красную Армию, где прослужил до 1923 года, а экзамены за курс средней школы сдавал экстерном то ли в 22-м, то ли в 23-м году. В 1923 году отец поступил на факультет языкознания и материальной культуры в Ленинградский государственный университет, который и закончил в 1927 году. После университета в течение 2-х лет работал сотрудником антикварного отдела «Международной книги», а затем стал преподавать иностранные языки в Высшем Военно-морском инженерном училище имени Дзержинского. В ночь на 23 апреля 1938 года (мне только что исполнилось 11 лет) отца арестовали. Никогда не забуду того ужаса, который испытала, проснувшись от яркого света и увидев человека в военной форме, рывшегося в моих игрушках. Обыск длился всю ночь, квартира была перевернута вверх дном. Папа держался с удивительным самообладанием; помню, что я сидела всю ночь рядом, прижавшись к нему, а он гладил меня по голове. Его увели уже утром, он нашел в себе силы улыбнуться нам на прощанье и сказать: «До свидания». Следствие длилось 2 года и 3 месяца. Это неслыханно долгие сроки по тем временам. Только 23 июля 1940 года был объявлен приговор — 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Вот тогда, в последних числах июля, я снова встретилась с отцом. Это было в пересыльной тюрьме. В огромной комнате, разделенной двумя решетками до потолка, между которыми ходили охранники. Я никогда не забуду первых слов, которые услышала от отца: «Ты веришь, что я ни в чем не виноват?» Вскоре папа заболел, и его положили в тюремную больницу, а затем по этапу отправили в Канск, где он и пробыл до 20 июля 1946 года, хотя его срок закончился еще весной 1943 года, так как во время войны «врагов народа», то есть осужденных по 58-й статье, не выпускали. Знаю, что дважды отец просился на фронт, но его не пускали. Еще бы! 58-я статья говорила сама за себя. В лагере он, как всегда говорил, родился во второй раз. Дело было так: по прибытии его сразу направили на общие работы, то есть на лесоповал. И буквально через месяц он упал без сознания. Оказалось, что у него произошло прободение язвы желудка. На его счастье в лагере был знаменитый харьковский хирург Адам Адамович Бельц, тоже заключенный. Он и спас отца от верной смерти. После операции отца уже не направили на общие работы; он пошел в канцелярию, что было легче физически, но хлеба давали на этой должности вдвое меньше. Однако появилась возможность заниматься тем, к чему его давно тянуло — переводами. Из рассказов отца я знаю, что его первые переводы были созданы зимой 1939—40 годов, когда он сидел в одиночке, тускло освещенной синей лампочкой (шла финская война, и в городе была светомаскировка). Обладая феноменальной памятью, он переводил стихи (между допросами!), не имея ни клочка бумаги, держа текст оригинала и перевода в голове. Это занятие давало ему возможность отвлечься от окружающего ада. Только в лагере он смог записать свои переводы и по одному стихотворению стал посылать нам в письмах. Они и сейчас хранятся у меня: маленькие листочки, исписанные каллиграфическим почерком отца. После освобождения отца из лагеря (20.07.46 г.) мои родители поселились в Красноярске, хотя в паспорте у папы стояло: «минус все областные и краевые города». За него хлопотало руководство Красноярского паровозостроительного завода: в конструкторском бюро был очень нужен переводчик, владеющий несколькими языками. Родители получили квартиру, папа стал преподавать в техникуме. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Но в 1948 году опять начались аресты, и всех бывших заключенных стали выселять из Красноярска. Не дожидаясь, когда ему предложат уехать, отец нашел работу в Мариинске, районном центре Кемеровской области, в железнодорожной школе. Там он по-прежнему занимался переводами. Ребята привязались к своему новому учителю, и до сих пор, хотя отца нет уже 22 года, мне пишут его бывшие ученики. Только в 1953 году папа был амнистирован и мы уехали из Мариинска. Около года папа работал в школе под Ленинградом, на станции Дивенская. А вскоре его пригласили на работу во 11-й институт иностранных языков. В 1955 году в печати появились первые переводы отца. Он был счастлив и продолжал работать с необыкновенной энергией над самыми разными авторами. Относился он к своим переводам очень пристрастно, порой очень долго искал нужное слово. Великолепно зная и чувствуя русский язык, он постоянно работал со словарями. Я так и вижу отца за чтением словаря — это было его любимое занятие. В 1957 году его, наконец, полностью реабилитировали. Теперь он преподавал в Высшем военно-инженерном училище (ВИТКУ), по-прежнему занимаясь переводами. В 1968 году вышла его главная книга — Альфред де Виньи «Неволя и величие солдата». Это было настоящим праздникам для отца. Великолепно знавший военную историю, сам всю жизнь связанный с армией, он, как и А. де Виньи, слова «Долг» и «Честь» всегда писал с большой буквы. Поэтому книга А. де Виньи была особенно близка и дорога ему. Для меня отец всегда был и остался самым большим авторитетом, главным человеком в моей жизни. Я поражалась его памяти, восхищалась его поистине энциклопедическими знаниями. Его отношение к окружающим, к работе, к близким всегда вызывало уважение и восхищение. А как увлекательно он умел рассказывать! Молодежь, приходившая ко мне, постоянно тянулась к отцу. Я бесконечно восхищаюсь и горжусь своим отцом, жалея лишь о том, что я не записывала его рассказов».
Комментарии 1