КАРТИНКИ ИЗ ЖИЗНИ ЮРЬЕВСКИХ КРЕСТЬЯН

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Любопытны некоторые детали, образ мышления, принципы российских крестьян, живших во второй половине XIX века, а также на рубеже XIX и XX веков. Отдельные моменты, происходившие в частности в Юрьевском уезде, подсмотрел владимирский помещик Н. П. Дружинин. Позже его впечатления как бесценные свидетельства той эпохи вошли в монографию известного отечественного историка, доктора исторических наук, профессора исторического факультета МГУ, уроженца Гаврилово-Посадского района Владимира Александровича Фёдорова, много лет отдавшего изучению России второй половины позапрошлого века. Монография эта называется «Жизнь, обряды и нравы дореволюционной деревни» (Москва, 2015). Попытаемся резюмировать положения помещика Дружинина и, исходя из них, небольшими штрихами нарисовать картину сельской жизни в Юрьевском уезде в тот самый период.
В пореформенной деревне крестьяне получили возможность лично управлять многими процессами в своём населённом пункте. Одной из форм управления селом или деревней был крестьянский сход. Однако, как замечал Н. П. Дружинин, из-за своей занятости, а больше из-за пассивности «на сходы крестьяне ходят неохотно, особенно на сельские, где редко удаётся собрать положенное число 2/3 домохозяев». Зачастую приходилось обойти крестьянские избы по два-три раза, чтобы собрать людей. В противном случае из-за отсутствия кворума принятые «сельской сходкой» приговоры приходилось отменять.
Нежелание участвовать в сельском сходе крестьяне выказывали и своим внешним видом, приходя на него обычно в домашней одежде. Однако если на сельский сход ожидался приезд волостного старшины, земского начальника или других высокопоставленных лиц, то селяне «одевались получше».
Также крестьяне без энтузиазма относились к вопросам выборов на какие-либо общественные должности. Но и руководители смотрели на это зачастую с точки зрения своей выгоды. Как рассказывал помещик Дружинин, «выбор волостного старшины (выборное старшее должностное лицо волости, административной единицы крестьянского самоуправления в Российской империи, избирался волостным сходом на срок не более трёх лет и утверждался в должности земским начальником)… зависит всецело от земского начальника. Как известно, земский начальник из трёх предложенных волостью кандидатов утверждает одного. В данном случае он не обращает внимания на то, сколько голосов было подано за этого кандидата, а руководствуется исключительно своим личным усмотрением. Но иногда земские начальники идут и дальше: желая избрать то или иное лицо в волостные старшины, они превышают свою власть». Так, при выборах земский начальник приказывал выдвигать в кандидаты своего, известного и лояльного ему человека. Затем земский начальник «утверждает его на должность волостного старшины, хотя бы за него был подан [всего] один голос».
А вот выборные «лица, прослужившие не одно трёхлетие, свыкаются с должностью и неохотно расстаются с ней».
Рядовые крестьяне и попавшие во власть некогда их сотоварищи уже далеко не всегда находили общий язык. Разногласия между ними можно было встретить повсюду. Например, один из урядников (нижний чин уездной полиции в России в 1878-1917 гг., ближайший помощник станового пристава), будучи выходцем из дворовых крестьян села Аньково, в личной беседе откровенно говорил Дружинину следующее: «Народ нужно травить и травить, прямо так и ходи волком, без всякой пощады грызи его. Тогда только и будешь хорош, и они будут кланяться тебе и уважать, и бояться, и зла меньше будет, а дал поблажку – пиши пропало, тогда тебя заедят. Если я досажу народу, то я знаю, мне ничего плохого не будет, а если досадишь начальству – лишайся места. Народ и мы – это два врага, которые только и смотрят, чтобы съесть друг друга».
Полицейские же чины в деревне особенно беззастенчиво занимались поборами и вымогательством с беззащитных крестьян. Н. П. Дружинин по этому поводу отмечал: «Всякий полицейский чин, разгуливая по базару, может безнаказанно придираться к торговле и забирать всё, что ему нужно».
Подобные вещи, конечно же, не могли не проходить бесследно. Вот несколько свидетельств Дружинина. Он указывает на то, что стало крайне редким, уходящим в далёкое прошлое, то явление, «когда крестьянин стоял без шапки и почтительно слушал приказания начальства. Теперь крестьяне говорят: «Вот обсудим, посмотрим, может, и исполним, а не подойдёт, так над тобою и выше начальство есть, и жаловаться можно в случае чего»». И продолжает далее: «В крае прошли времена слепого беспрекословного повиновения всяким приказаниям начальства; во всяком обществе, по крайней мере, если не во всяком селении, но найдутся один из приглядывающихся и вдумывающихся в жизнь, и под их влиянием приказания и предложения начальства подвергаются известной критике».
Помещик прямо сообщает о случаях неповиновения крестьян местным властям, неисполнения их приказаний. Например, староста села Аньково и местный священник попытались через сход провести решение о запрещении вечерних гуляний молодёжи. В ответ от молодого поколения староста получил бумагу под названием «Прокламация старосте». В ней говорилось следующее: «Если будешь запрещать гулять, берегись: пойдёшь поздно по селу – убьём или подпустим красного кочетка». Такие же письма-«прокламации» были подброшены и другим инициаторам запрета молодёжных развлечений. В окно же священника полетели кирпичи.
Нередки в деревне были и преступления, совершавшиеся крестьянами. И не только по отношению к начальству. Распространённым явлением были элементарные кражи. Когда кого-то подозревали в хищении чужих вещей, то обычно в доме подозреваемого с участием понятых и местных полицейских чинов производился обыск. Обыск учинялся также ещё у нескольких лиц, но в их домах « только делали вид, что производят обыск». Делалось это, как указывает Н. П. Дружинин «из-за приличия» на тот случай, если вещи не найдутся. Подозреваемый был не вправе жаловаться на то, что обыск производился только у него. Если вещи, о пропаже которых было заявлено, находились, то они возвращались владельцу. Воров и украденное ими отыскивали по следам, по приметам на украденных вещах, сличали похищенные вещи с оставшимися в наличии у потерпевшего.
Как вспоминал Дружинин, в былые времена в судебном заседании иногда допускалось «испытание крестом» (троекратное осенение широким крестом) ответчика, отрицавшего словесный долг. Клятвенное отрицание типа «вот тебе крест!» считалось достаточным доказательством правоты ответчика. Этого даже требовали истцы при бездоказательности своего иска в надежде на то, что ответчик не решится «крест принимать», то есть солгать после того, как перекрестится. Сами истцы к такой клятве не допускались. Но «обряд этот, - продолжает помещик, - отошёл теперь в область предания». Сама лжеприсяга, по понятию крестьян, считалась страшным преступлением. По новому закону присяга (клятва говорить правду) в волостных судах была отменена. И теперь лжесвидетельство в новом суде крестьяне хоть и считали грехом, но не в такой степени, как принять лжеприсягу ранее. Тем не менее, по словам Дружинина, сознательные ложные показания в нашей местности бывали очень редки.
Наибольшим доверием волостных судов во время заседаний пользовались должностные лица и крестьяне, известные своей правдивостью, добросовестностью и хорошим поведением. Число свидетелей в каждой тяжбе обычно составляло от двух до четырёх человек. В тех случаях, когда свидетель считался нравственно благонадёжным человеком, дело ограничивалось и одним. Показания детей против родителей принимались только в случае признанного безнравственного поведения последних и при условии добропорядочности первых. Наибольший вес придавался показаниям домохозяина, старшего в семье, особенно если это отец, достигший преклонных лет и считавшийся религиозным и богобоязненным человеком, ибо он «не примет греха на душу». Обычай устранял от дачи показаний на суде лиц, имевших дурную репутацию.
Уклонений от свидетельства на волостном суде почти не встречалось. А вот на заседаниях окружного суда крестьяне свидетельствовать боялись, в особенности по уголовным делам. Причина этой боязни заключалась в ответственности перед Богом за то влияние, которое могли оказать их показания на судьбу другого человека. Сведения о подкупах свидетелей практически отсутствовали. Но имелся обычай со стороны истца устраивать угощение свидетелю в благодарность за принятый на себя труд явиться в волостной суд для дачи показаний. Случаи дачи ложных показаний за выпивку были редки.
Одним из видов наказания для крестьян оставались телесные наказания, когда провинившегося секли розгами. Такое наказание в крестьянской среде считалось крайне позорным. Первое время односельчане брезгливо сторонились наказанных, а впоследствии называли их «сечёными» и долго чуждались их. Да и по прошествии какого-то времени видели в наказанных таким способом людей дурных, ненадёжных, с которыми лучше не иметь дела. Получение розог народ прощал и забывал гораздо труднее, чем даже отбывание наказания в арестантских ротах.
Экзекуция происходила непременно при одном из членов волостного правления, старосте и двух понятых. Все они расписывались в книге, где отмечалось их присутствие при исполнении приговора. Исполнял приговор сторож волостного правления.
В других случаях за правонарушения крестьянам выносились иные приговоры, в том числе арест. Те, кто должен был «садиться под арест», обычно являлись беспрекословно в указанный день. Сторожа «скромному арестанту», если ему не был предписан строгий арест, разрешали «попить чайку в трактире», «не следя, если он выпьет и вина», «а то и сами принесут вина в надежде, что их за то попотчуют». Арестованные содержались в «холодной» комнате без печки и мебели. Как записал помещик Дружинин, «бегают из-под ареста редко и только посаженные для вытрезвления».