Виталий Смышляев.

Воскресный майский день, улица Мира, автобус номер 9. Остановка на выходе из нашего двора, от дома 69. Тротуар из бетонных плит, уложенных ровно, без перекосов и дыр.
Львовский автобус с круглым передком и длинной никелированной ручкой, которой водитель открывает переднюю дверь. Билет – пять копеек, на заднем сиденье кондукторша с большой сумкой-гармошкой.
Несколько остановок до центра, там Дворец Целинников, кинотеатр «Октябрь», Почтамт, киоск с молочным коктейлем за гостиницей «Ишим».
Клубничный сироп, автомат «Воронеж», серые металлические стаканы для взбивания, волшебный вкус.
В кармане целый рубль, почему-то выданный родителями «просто так», без отчета. Рубль был юбилейный, с Лениным.
Марки можно купить на почтамте, можно посмотреть в киосках. Можно купить поштучно, можно серию. Если повезет – треуголки. Дивный запах новеньких марок – клей, краска, глянцевая бумага.
Два стакана коктейля, билет в кино.
И еще останется. Это же целый рубль.
Если, конечно, в фойе Дворца Целинников не будут продавать мороженое. Оцинкованные помятые гильзы с пломбиром, голубые весы, ложка, миска с водой, вафельные стаканчики.
Не помню, на какой фильм мы в тот день попали - на «Неуловимых», «Фантомаса» или «Верная рука – друг индейцев». Не помню, ходили после кино в парк через мост минировать рельсы детской железной дороги трехкопеечной монетой или нет.
Но ощущение бесконечного тепла и счастья помню много десятков лет.
Но это, конечно, детская ностальгия.
Такое ведь могло быть и в Караганде, Рязани, Свердловске, Пензе, Усть-Илимске, Краснодаре и Харькове?
Нет, не везде. Вернее – почти нигде.
Наш Целиноград 60-х – конца 80-х был особенным.
Поехали прямо по пунктам.
Во-первых, это был новый город.
Столица Целины была задумана Хрущевым, как город наступившего будущего. Никаких землянок, бараков и развалюх. Конечно, была Слободка, были куски старого Акмолинска – подслеповатые одноэтажные домишки, но на девять десятых город был новым.
Отдельные квартиры, никаких коммуналок. Балконы, центральное отопление, газ, водопровод.
Над городским проектом работали архитекторы из разных городов – помните «ленинградские» дома? А Дворец Целинников спроектирован, кажется, эстонцами по новейшим образцам того времени.
Установка у всех проектировщиков была одна: простор, свет, широкие улицы, перспективы, зелень. Много вы видели городов, где бы вдоль улиц росли акации и яблони-ранетки?
Особенно на этой широте.
Архитектура влияет на людей непосредственно, каждый день и каждый час. «Архитектура – застывшая музыка» - это не просто красивая фраза. Сочетание пропорций, ритмики вертикалей и перспектив действительно влияет на людей как музыка, настраивает их внутренние мелодики.
Всем нам было в городе просторно и светло.
Во-вторых, город был молод. Вспомните: в редко-редкой семье жили с бабушками и дедушками. Почти всем родителям были до тридцати, все были приезжими и одновременно своими, целиноградцами. Не говорю, что бабушки-дедушки – это плохо, я говорю про особенную атмосферу.
Вспомните: на лавочках у подъездов сидели не пенсионеры, а молодые мамы с колясками, пацаны с лупами для выжигания и девчонки со своими секретиками.
Некому было на нас шикать, оговаривать, поучать и одергивать.
И особо обихаживать-присматривать было некому.
У всех болтался на шее ключ, никому не было зазорным ходить по магазинам, убираться дома, выносить мусор. А как иначе?
Родители на работе. Утром уходят, вечером приходят.
Так и говорили друг другу: «Сейчас картошки почищу, подмету и выйду».
Выйду! Волшебное слово.
- Здрасьте, теть Ир, а Сережа выйдет?
- Выйдет-выйдет. Вот уроки сделает, и выйдет.
- Я уже сделал, мам!!!
- Ничего ты не сделал, пять минут назад сел.
И не просто «выйти», а выйти во двор.
Это, конечно, в-третьих.
Можно причислить это к первому пункту – проектированию, но я бы выделил особо.
Мы выходили во двор, как в мир. Нас знали все, и мы знали всех. Здесь были свои орбиты, иерархии, уровни и подуровни и этот мир был справедлив.
И безопасен.
Взрослые не вмешивались в наши дела, занятия и игры. Мы сами учились выстраивать отношения, искать правильную тактику коммуникаций, находить общий язык, решать конфликты, сколачивать команды.
Уже потом, через много лет, мне как-то пришло в голову поговорить об этом с коллегами. С теми, кто выделялся общительностью и находчивостью, умением слушать, выстраивать беседу, находить компромиссы.
Все росли во дворах, все получили именно там это важнейшее умение: слушать людей, разговаривать с людьми.
Разрозненные башни жилых массивов не образуют своего пространства, дворы умерли почти повсеместно.
Вместе с играми.
Мы как последние могикане, с которыми умрут древние таинства игры в «вышибалы», «штендер», «стрелки», ножички и прятки со щепочками.
Кирпич, на нем палка, на палке – щепки. Топают по палке ногой, щепки разлетаются, водящий собирает и укладывает, остальные прячутся.
А «банки»? Потрясающие Банки, когда дрыны летели по всему двору, цепляя жестянку?!
Кто нас учил играть в эти игры?
Никто.
Как мы научились в них играть?
Не вспомним. Как будто умели всегда.
Но ведь учились же! Подходили к компании, преодолевали страх: «вдруг не примут?», «а если не получится?»
Это - двор. Дети должны учиться сами, через игру постигая бесконечную простоту сложнейшего мира.
Старшим - уважение без раболепства и страха, младшим – покровительство без унижений. Если это не поймешь во дворе, не научишься уже никогда.
Опять-таки, вставлю: очень в немногих городах были такие дворы, как в Целинограде. Большие, зеленые, по всей городской застройке. С площадками – футбольными летом, ледяными – зимой. Каждой весной завозили самосвалами свежий песок, вываливали гору для малышни.
Сейчас-то все понимают: самосвалы и песок - это организация, это бюджет, это городская программа.
А как был популярен у нас спорт!
Это уже в-четвертых.
Сколько секций и кружков было в городе, на все вкусы и желания. Хоккей, футбол, бокс, волейбол, гимнастика, плавание, велосипед, настольный теннис. Можно всю олимпийскую программу перечислить, наверно.
В каждом классе были разрядники, в старших – КМСы. Значок КМС на лацкане был чем-то вроде звезды, снятой с неба.
А ведь секции и занятия – это тренеры, помещения, талоны на доппитание, инвентарь и зарплаты. Бюджет.
Бюджет на это был заложен и спорта хватало на всех. Он был популярен.
Любой.
Мы ходили на настольный теннис в Дом пионеров (китайские и вьетнамские «мягкие» ракетки!..стук шариков по зеленым столам!...зеркала на стенах для отработки движения кисти…), а в нашем дворе на Комсомольской часами гоняли шарик обычными дешевыми «жесткими» ракетками на маленьком бетонном столике с доской посередине.
Навылет.
Тот, кто ходил на хоккей, был капитаном, нарезая эффектные виражи с шикарной клюшкой «КОХО» (крюк должен быть обмотан непременно синей, дефицитной, изолентой, а не вульгарной черной!), а остальные бегали со столярными советскими изделиями, метали и щелкали шайбу в стоящий вертикально ящик без нижней планки. И это было командой.
Это было игрой на час, два, три. До темноты, до ночи.
Но ведь коробки надо было залить и осветить. Это делалось по всему городу, делалось постоянно, каждую зиму.
Если про зиму - нельзя не отвлечься и не вспомнить про снежный городок на центральной площади. Только упомянуть, потому что он достоин целого рассказа, повести, эпоса.
Думаете, в каждом областном центре был такой городок?
Спрашивал, читал, интересовался.
Нет. Огромная редкость.
А благоустроенный парк с набережной, аттракционами, железной дорогой и пляжем?
Тоже совершенно не в каждом городе.
Молодой город, молодое руководство, интеллект, напор, энергия.
Недаром Николая Кручину взяли из Целиноградского обкома в Кремль, управделами ЦК КПСС.
Эх, разве можно остановиться с Зимним Городком!...
Уходили туда утром, возвращались затемно. Мокрые насквозь. Пропотевшие, со свалявшимися в комки варежками, шапками и штанами. И никто не боялся, как дети пойдут в темноте через несколько кварталов.
Город был безопасен.
Было хулиганство, были драки, была реквизиция мелочи из карманов: «Деньги есть? Нет? А ну, попрыгай!».
Но общее ощущение было именно безопасности.
Это – редкость для СССР того времени.
О! Уже четыре страницы.
По нашим временам – это неприлично длинный текст. Поскольку рамки приличия уже все равно нарушены, разобьем его на две части, пусть будет еще длиннее.
Продолжение следует.