Закручивала она преимущественно банки, а накручивала отца.
Он, напевая: «Партия наш рулевой!», листал газету. А мама, в очередной раз сходя с ума, его накручивала:
- Уже почти осень!.. В доме – шаром покати!.. Что мы будем делать зимой?.. Сосать лапу?!..
И папа, не отрываясь от газеты, неизменно отвечал:
- Что партия прикажет, то сосать и будем!
И я с ним мысленно соглашался, поскольку партии доверял безоговорочно, отчего и сидел под столом на попе, не ёрзая.
В те годы, у меня было два любимых занятия – крутиться под ногами и прятаться под столом. В спокойной обстановке, я обычно - прятался. Когда же страсти накалялись – крутился.
- Я не шучу! – напирала на отца мать. - Что мне закручивать?!
Не закручивать мама не могла. У неё даже во сне характерно двигались руки, и тогда казалось, что она кого-то душит.
- Что ты орёшь? – вскипал, наконец, папа. – У тебя же полная кладовая - что ты орёшь?!
- О чём ты?! – вскидывалась мать. - Это же всё прошлогоднее! Там уже нет витаминов!
- Тогда зачем мы это храним?!
- Гостя-ям! - изумлялась она так, будто вопрос ей был задан на китайском. -
- Детям ведь я это уже не дам!
- Почему-у?! – в крайнем изумлении выползал я из-под столешницы.
О маминых закрутках я мечтал днём и грезил ночью.
- Да потому что всё это уже давно мёртвое! – говорила мама, и я кричал:
- Ну и что! Я люблю мёртвое! Особенно, компот!
Мамины компоты я обожал. Наша кладовая представлялась мне древним капищем, банки – идолами, и я им истово молился. Особенно – сливовым. Хотя и за вишнёвые мог запросто продать душу.
- Какой тебе ещё компот?! – изумлённо вопрошала мать. – Ты же знаешь, компот - на праздники!
- Но он ведь уже мёртвый! – кричал я, и слышал:
- Так и гости к компоту уже все мёртвые!
И тогда приходилось искать подмоги у отца.
- Ну пап, ну скажи ей, ну пусть откроет!
- А действительно, - говорил он, - зачем мы всё это храним?! У тебя же там бог знает, какие залежи! - и решительно направлялся к чулану.
Тогда, выполнив вертикальный взлёт, мама застывала перед ним в распятии.
- Никогда! – выкрикивала она, источая глазами молнии. - Ни за что! Только через мой труп!
- Ну и чёрт с тобой! - отмахивался от неё отец, и в раздражении добавлял: - Пусть оно тогда всё гниёт и взрывается!
От произнесённого мамины глаза выкатывались, словно по затылку ей заехали поленом. Попеременно хватаясь то за сердце, то за голову, она ахала:
- Взрываются?!!!.. Пусть взрываются?!!..
- Ну-у-у, не то чтобы... - виновато бормоча, отступал отец к уборной. А мама, надвигаясь на него, кричала:
- Ты понимаешь, что сейчас сказал?!.. Соображаешь, что ляпнул?!!
Вот тут-то, давая папе возможность улизнуть в санузел, я и начинал крутиться под ногами:
- Мам, идём чего покажу!.. Мам, смотри, что у меня есть!.. Мам, у тебя там лук подгорает!..
- Лук?!! – совершала мама очередной вертикальный взлёт, и через минуту уже кричала из кухни. – Какой лук? Не жарю я никакой лук!
***
Взрыва в кладовой мама боялась сильнее, чем ядерного. И если я, по забывчивости, вдруг переходил с цыпочек на полную ступню, она неприменно говорила:
- Чего ты топаешь? Хочешь, чтобы банки взорвались?!
Конечно же, я этого не хотел. Но однажды это всё-таки произошло.
Кладовую потряс взрыв, и мама взвыла так, словно, на её глазах, нас всех только что расстреляли.
- Это всё из-за тебя! – кричала она, тыча в отца пальцем. - Я так и знала! Я чувствовала! Из-за тебя, вредитель, теперь пропадёт вся партия!
«Папа вредитель?!» – мысленно ахнул я, и пошатнулся.
Быть сыном вредителя, из-за которого пропадает партия, было, пожалуй, самым страшным из моих детских кошмаров.
- А почему она должна пропасть? – плаксиво вопросил я, и мама выкрикнула:
- Да потому что теперь она вся взорвётся!
И перед моим мысленным взором агитационный плакат с членами политбюро разлетелся в клочья.
- Что ты наделал?! – спросил я на виновато притихшего отца.
- Да кого ты слушаешь? – пробурчал он. – Ничего она не пропадёт!
- Не пропадёт?! – взвизгнула мама. – Да там же гнильё на гнилье! Я не знала - с какого конца их резать!
- Ты их резала?!!! – пролепетал я, представив маму кромсающую ножом политбюрошных членов.
- Не резала, а вырезала! – уточнила она криком, и я всхлипнул:
- А зачем?! Они же хорошие!
- Были бы хорошие, сейчас бы не взрывались!.. Иди, вредитель! - крикнула она отцу. – Иди и проверь, что там от них осталось!
Почему папа побрёл именно в кладовую, я так и не понял. Но искать связь между взрывом в чулане и подрывом партии у меня не было ни душевных сил, ни времени. Мама металась, как недобитая гусыня, вопрашая: «Ну же?! Ну?!».
И папа, наконец, ей ответил.
- Это – лечо! – объявил он траурным голосом, и я в ужасе подумал:
«Наверное, кто-то из латышских стрелков! Может, даже соратник Пельше!».
- Только лечо?! – замогильным голосом вопросила мать.
- Да, – коротко ответил папа. – Лечо кабздец!
«А-ах! - зажмурился я. - Ещё и Кабздец?!!!» – и слёзы из моих глаз посыпали горохом. - «Это же, наверно, тот самый герой Кавказа, что изображён на папиросах!» - догадался я, и вдруг услышал, как мама заговорила на иностранном языке, из которого я понял лишь одно слово - «дрек».
«Да она же шпионка! - обмер я. - Вот же меня угораздило! Мама – шпионка, папа – вредитель! Партия сейчас взорвётся!»
- А может, она ещё не взорвётся? – сквозь слёзы спросил я разоблачённую. – Она же крепкая. Может, выстоит?
И мама, глядя в окно, проговорила со вздохом:
- Нет, сынок. Это была гнилая партия. А значит, взорвутся все!
И я, зарыдав, нырнул лицом в подушку.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 2
вспомнила свое советское детство )))) ой, спасибо, порадовали)))))