Предыдущая публикация
Осип Мандельштам: “В Армении оживают”
Орущих камней государство - Армения, Армения!
«Армения — авангард Европы и Азии, — писал выдающийся русский поэт и литератор Валерий Брюсов, и добавлял: — Эта давно предложенная формула правильно определяет положение армянского народа в нашем мире».
Едва ли стоит задаваться вопросом — кем именно была «давно предложена» формула, на которую ссылался Брюсов — тем более, что ответа на этот вопрос не существует. Она складывалась постепенно, по мере поступления новых ее слагаемых, по мере развития наук, в том числе — искусствоведческих.
Музыковеды и литераторы, историки и археологи, философы и богословы, художники и архитекторы — представители самых разных областей знания «своим собственным ходом» приходили к подобному заключению. Русские и немцы, англичане и французы, австрийцы и итальянцы… все они открывали для себя, открывали нежданно-негаданно совсем небанальные тайны армянской истории, которые становились по их признанию «истинными откровениями».
Истина отличается от банальности не результатом, а процессом. В истине присутствует момент неожиданного, истина любит заставать врасплох. Банальность скучнее, это всегда полудрема.
В Армении никто никогда не дремал, Армения заставала всех первооткрывателей врасплох. «Ничего банального, ничего знакомого», — признается Александр Грибоедов. В 1818 году он был утвержден секретарем русской миссии в Персии и встретил это известие без энтузиазма. Понять позицию немудрено: он — завсегдатай петербургских салонов — уже отметился первыми литературными опытами, уже придумал «предтечу Чацкого» — Рославлева, уже замыслил «Горе от ума»… О своем нежелании ехать в Армению Грибоедов признается в письме Всеволожскому: «Коли кто из вас часто бывает в театре, пускай посмотрит на первый бенуар с левой стороны и подарит меня воспоминанием, может быть это отзовется в моей душе, и заставит меня икать где-нибудь возле Арарата или на Араксе».
Дипломат изначально не благоговел перед библейской страной — «не горю желанием видеть банальные горы». В скором времени он изменит свою позицию: «Въехавши на один пригорок, над мглою, которая носилась по необозримой долине, вдруг предстали перед нами в отдалении две горы — первая, сюда ближе, необычайной вышины. Колоссы кавказские не поразили меня такою огромностию; обе вместе завладели большею частию горизонта, — это двухолмный Арарат… Кроме воспоминаний, которые трепетом наполняют душу всякого, кто благоговеет перед священными преданиями, один вид этой древней горы сражает неизъяснимым удивлением. Я долго стоял неподвижен».
Годом раньше двадцатитрехлетний путешественник и штабс-капитан императорской армии Николай Муравьев (будущий наместник Кавказа, генерал Николай Муравьев-Карсский) напишет: «Я никогда раньше не видел такого числа памятников вместе собранных, их в Армении тридцать тысяч полагать можно».
А великолепный Андрей Белый — разумеется много позже — так обрисовал свое удивление: «Хороводы веков — впаяны там древности в почву; и камни природные — передряхлели скульптуру; и статуи, треснувши, в землю уйдя, поднимают кусты; не поймешь, что ты видишь: природу ль, культуру ль? А почвы там храмами выперты, а храмы — куски цельных скал».
Первооткрыватели Армении действительно не скрывали своего первоначального шока, от всего того, что ими было увидено, услышано, прочитано, причем особое внимание обращалось на поразительную актуальность обнаруженного материала. Нет, это не походило на изумительные древнегреческие мифы: все предельно однозначно, все стилистически выдержано и без каких-либо художественных иносказаний.
Развитие капиталистических отношений — а это именно тот период, когда активизировался западноевропейский и русский интерес к армянской истории — совпал со временем нового этапа нациообразования, когда многие народы и государства не устояли в водовороте революционных изменений, и пытались понять причины интенсивного размывания ценностей в эпоху великих перемен.
Именно в этот переломный период европейской истории, и был переведен на ряд языков один древнеармянский документ полуторатысячелетней давности, в котором излагались причины краха государств и опасность размывания ценностей.
Автором текста был отец армянской истории Мовсес Хоренаци.
«Наставники безграмотные и самодовольные, присвоившие свой сан, а не призванные Богом, избранные при помощи серебра, но не Духом, стяжатели, завистники, утерявшие кротость, и обратившиеся в волков, терзающих свое стадо.
Ученики нерадивые в учении и скорые на поучения. Простолюдины дерзкие, непокорные, бражники, вредоносные, бегущие от наследственного надела. Воины робкие, хвастливые, бездельники, сластолюбивые, нестойкие, грабители, пьяницы, похитители, собратья разбойников. Начальники мятежные, приспешники воров, скаредные, рвачи, скупые, алчные, расхитители. Судьи бесчеловечные, лживые, обманщики, взяточники, не чтущие закон, изменчивые, придирчивые. И полная утрата всеми любви и стыда. Оплакиваю тебя, страна Армянская, оплакиваю тебя, о благороднейшая из всех стран, ибо отняты у тебя царь и священник, наставник и учитель; укоренился беспорядок, пошатнулась правоверность».
Ничего подобного — более однозначного и более актуального, чем этот древнеармянский текст европейская философская мысль эпохи капитализма не знала. Не меньший шок испытали ориенталисты при ознакомлении с текстом уже другого армянского автора пятого столетия Егише, в котором наткнулись на «до боли знакомую» формулу восхваления собственного языка.
«После языкового размежевания появилось эстетическое разнообразие. Язык грека мягок, римлянина — строг, гунна — устрашающ, ассирийца — умоляющ, перса — пышен, алана — изящен, гота — саркастичен, египтянина — как из потаенного и мрачного места (слышимый), индуса — напоминает щебет, и только язык армян — и вкусен, и способен прелесть всех прочих языков в себе вобрать».
Стоит ли удивляться тому, что просвещенные англичане тут же вспомнили своего поэта Ричарда Керью, который спустя лишь целое тысячелетие после армянского гимна воспел родной английский: «Итальянский приятен, но не имеет мышц, французский изящен, но излишне формален, испанский — благороден, но фальшив, голландский — мужествен, но хриплый. Мы же заимствовав у итальянцев силу согласных, у французов — целостное звучание слова, у испанцев — разнообразие окончаний, у голландцев — смягчающие гласные, собрали все хорошее, а осадок оставили им».
Русские ориенталисты тогда же вспомнили Михаила Ломоносова: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким с неприятельми, италиянским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».
Поразительное сходство акцентов — это не следствие использования единого первоисточника; оно как раз вскрывает идентичность «механизмов отстаивания» в эпоху великих ожиданий и судьбоносных перемен.
Гимн родному языку — как всего лишь один из важнейших признаков национального самосознания — проявлялся в разные времена в разных средах. В качестве механизма консолидации он взрастил поэтов и писателей, художников и музыкантов — гарантов преемственности шкалы ценностей.
И то обстоятельство, что первые подобные механизмы складывались и озвучивались в Армении, обусловило в конечном итоге международное признание той самой формулы, на которую и сослался Валерий Брюсов: «Армения — авангард Европы и Азии». ***
«И даже скромное место, то которое ныне занимает Армения на карте мира — триумф цивилизации». Так, по крайней мере, считали виднейшие востоковеды, литераторы и моралисты Нового времени, подчеркивая, что место это требует к тому же особого подхода — благоговения. И пусть поэзия подобных обращений к Армении в какой-то момент уже не очень сочеталась с прозой армянской жизни. Но даже очевидность такого контраста не сильно пугала идеалистов. Ведь в их распоряжении имелся весьма сильный козырь, которым они охотно и апеллировали: из семи стран указанных на древнейшей карте мира — Вавилонской — а странами этими были — Вавилон, Ассирия, Элам, Армения, Хаббан, Бит Якин и Дер, лишь одна Армения сумела каким-то чудом устоять перед вызовами времени и отстоять свое место на карте современной. Пусть даже скромное. Исследование вопросов, связанных с «чудесной природой» поразительного этнокультурного иммунитета армян определила не только направление, но и моду западноевропейской и русской ориенталистики. Постановка главного вопроса формулировалась четко: почему шумеры, вавилоняне, хетты, ассирийцы, древние египтяне — творцы величайших цивилизаций Древности, утратили на каком-то этапе своего исторического развития способность к этнокультурному воспроизводству и желание восстановить свое государство, тогда как их современники — армяне умудрились сохранить не только национальный облик, но и стремление к политической независимости. Незамысловатая на первый взгляд постановка вопроса, породила великое множество самых разных «почему», в едином котле которых варились такие же разные подходы — рациональные и иррациональные, эзотерические и экзотерические, научные и легендарные… В числе подобных «почему»:
— почему именно в Армении человек впервые отлил железо?
— почему Райский сад находился именно в Армении? — почему именно в Армении владыки Шумера искали вечную жизнь?
— почему именно к Араратским горам причалил Ной?
— почему именно Армения стала первым христианским государством?
— почему именно в Армении впервые появился христианский купол?
— почему именно в Армении преподавали шарообразность Земли?
Перечень подобных «почему» был настолько длинным, а тематический спектр — настолько пестрым, что представитель каждой сферы занятости — музыкальной ли, литературной, философской, богословской, академической… вполне спокойно мог найти «свою нишу» и попытаться под ее сводами постигать «эту армянскую тайну».
Итальянские и австро-германские композиторы — Антонио Вивальди и Кристоф Глюк, Томазо Альбинони и Георг Гендель писали оперы «Тигран Великий» — о блестящем прошлом армянской империи.
Основоположник классической немецкой философии Иммануил Кант полагал, что природу армянского иммунитета опознать уже невозможно: «армяне путешествуя от границ Китая до мыса Косо на Гвинейском берегу — проходят по направлению от северо-востока к юго-западу почти весь Старый Свет — и умеют найти радушный прием у всех народов, у которых бывают; это указывает на особое происхождение этого разумного и трудолюбивого народа и доказывает превосходство их характера, первоначального формирования которого мы уже не в состоянии исследовать».
Английский поэт Джордж Байрон — один из тех, кто пытался постичь армянскую тайну: «И если писание правильно толкуется, то рай был расположен именно в Армении, которая заплатила также дорого, как и потомки Адама вообще, за мимолетное участие ее почвы в блаженстве того, кто был создан из ее праха; там начала спадать вода после потопа и вылетел голубь. Но почти что с исчезновением рая начались и несчастия для страны, где бог создал человека по своему образу и подобию. На земном шаре нет другой страны, которая была бы так насыщена чудесами, как земля армян».
Британский египтолог Генри Холл подчеркивал: «египтяне несомненно получили навык обработки меди из Месопотамии через Сирию, от арменоидов, которые появились в Нижнем Египте задолго до окончания додинастического периода. Именно в горах Армении они и добывали медь первоначально».
Валерий Брюсов: «От европейской поэзии армянская средневековая лирика не стоит почти ни в какой зависимости. Да и что могла дать лирическому творчеству западноевропейская поэзия XIII — XIV вв., еще только зарождавшаяся во всех странах, не исключая и передовой Италии? Именно у армянских поэтов предыдущего периода, у Григория Нарекского, как у гимнотворцев „Шаракана“, мы находим самое изысканное построение строфы, глубокую игру внутренними созвучиями, ассонансами и аллитерациями… именно армянские поэты безусловно внесли в поэзию новый дух».
Австрийский историк искусств Йозеф Стржиговский писал: «Италии было суждено вторично познакомить Европу с восточно-арийским куполом. Возрождение признало существенное преимущество простого армянского купола и на длительное время дало ему место в европейской архитектуре. Греческий гений, воплощенный в соборе Святой Софии, и итальянский гений — в соборе Святого Петра, только воссоздали в большей полноте то, чему армяне дали начало».
Русский искусствовед Лидия Дурново называла армянскую культуру — Предренессансом, и отмечала, что обнаженные тела писались в Армении намного раньше, чем это делал великий Мазаччо. О средневековом же армянском художнике Рослине она писала: «Именно он, этот современник Данте, предшественник Джотто в Италии и Панселина в Византии, сделал первые шаги предренессанса.
Его прогрессивность шла в том направлении, которое впоследствии широко развернулось в Италии как раннее Возрождение».
Британский археолог Гордон Чайлд говорил об Армении, уже как о родине железа: «Открытие армянами эффективного метода плавки железа (вернее, распространение процесса, давно открытого, но сохранявшегося в секрете племенем армянских горцев) сломило монополию деспотов бронзового века».
Немецкий писатель Томас Манн в романе «Иосиф и его братья» отмечал: «Так где же находился Pай — родина человека? Юный Иосиф знал это не хуже, чем историю потопа. Он только улыбался, когда жители Сирийской пустыни объявляли Pаем оазис Дамаск, не пожимал он из вежливости плечами, но внутренне пожимал ими и тогда, когда жители Мицраима уверяли, что сад этот находится в Египте. Курчавобородые синеарцы считали, что Вавилон — середина вселенной. Иосиф же знал, что отдав пальму первенства Армении, мы сделаем шаг к следующей правде».
Выдающийся русский ученый Николай Вавилов в свою очередь заключал: «Мне приходилось изучать многочисленные страны, которые принято считать древними земледельческими, однако более богатую, более интересную местность, чем в Армении, трудно найти. Здесь нужно обязательно выделить участок и обеспечить особый уход за ним, чтобы сохранить этот документ мирового значения».
Право же, вырисовывается еще одна особенность земли Араратской — каждый находит здесь то, что ищет: ботаник — первую пшеницу, архитектор — первый купол, археолог — первые памятники оседлого быта, художник — первые вольные мазки… Библейский патриарх находит спасение, Мандельштам — музу… Прошлое в Армении не только оживает, но и оживляет. Оживляет мир и людей в этом мире.
***
Еще на одну особенность Армянской земли обратил внимание Валерий Брюсов: «Две силы, два противоположных начала, скрещиваясь, переплетаясь и сливаясь в нечто новое, единое, направляли жизнь Армении и создавали характер ее народа на протяжении тысячелетий: начало Запада и начало Востока, дух Европы и дух Азии. Поставленная на рубеже двух миров, постоянно являвшаяся ареной для столкновения народов, вовлекаемая ходом событий в величайшие исторические перевороты, Армения самой судьбой была предназначена служить примирительницей двух различных культур: той, на основе которой вырос весь христианский Запад, и той, которая в наши дни представлена мусульманским Востоком. Историческая миссия армянского народа, подсказанная всем ходом его развития, — искать и обрести синтез Востока и Запада. И это стремление полнее всего выразилось в художественном творчестве Армении, в ее литературе, в ее поэзии».
За много веков до начала новой эпохи европейского нациообразования армянский поэт Фрик писал о разобщенности народов «возникших от одной четы», о необходимости согласия между Западом и Востоком. Его знаменитые «Жалобы» шокировали целое поколение продвинутых европейцев. Это произведение считается первым в мировой истории озвученным стремлением к глобальному примирению.
Продолжение следует.........
Автор Арис Казинян.
Автор: Хайаса Арарат
Источник: https://shkolazhizni.ru/@ARARAT/posts/55606/?fbclid=IwAR1QAUxvJWgMi7hDNil9lsG8B66UdMr0jQuZXG_2SKBSeHYqCmtkitYSoZs © http://Shkolazhizni.ru
Следующая публикация
Нет комментариев