"Циприана Камиля Норвида современники недооценили. Критики обрушивались штормами на его стих и прозу, он вынужден был влачить нищенское существование, а спустя двадцать лет после смерти в забвении оказалось, что он, как и многие таланты, просто обогнал своё время."

В АЛЬБОМ (Из фантазии "За кулисами") 1 Помимо Данте, кроме Пифагора, Помимо женщин, склонных к исступленью, Когда им чрево пучит мандрагора, И я был в Лимбах... помню, к сожаленью! 2 В порядке подтвержденья или моды Томов двенадцать накатать бы кряду... Устал! Махну куда-нибудь на воды; Довольно я постранствовал по Аду! 3 Предпочитаю мыкаться в коляске, Вращать глазами, клацая зубами, Века, эпохи смешивая в тряске В мозгу, как в чаще ягоды с грибами, 4 Быть здесь и там, сегодня, но и после, Как ниже - выше - явствует из текста, Но и не рваться из пучины вовсе, И не забыть, что посетил то место... 5 Как было там? Встречался ли с родными И с ближними? Что делал там так долго? Там близких нет, лишь опыты над ними, Над сердцем человеческим - и только. 6 Там чувств не видно. Только их пружины, Взаимосвязью одержимы мнимой, Подобие бессмысленной машины, Инерцией в движенье приводимой. 7 Там целей нет. Там введена в систему Бесцельность. Нет и Времени. В коросте Там циферблаты без цифири в стену Тупые заколачивают гвозди. 8 Но не событий считыватель точных, А неизбежности колючий ноготь, Переводящий стрелки их, источник Их стрекота и дребезга, должно быть. 9 Что большая для Вечности потеря: Минута, год ли? Вскидывая руки, Самим себе и времени не веря, Не колокол свиданья, но разлуки. 10 Они друг другу внемлют, настигая, Иронии глухой не изменивши: За каждою минутою - другая. Хоть век звони, не по себе звонишь ты. 11 И вечный этот двигатель бесцельный Трагедия без текста и актера, Отчаянья и скуки беспредельной Мелодия, взыскующая хора. 12 Он сотрясает судорогой чрево, Как океан, когда в нем первый раз мы. Но это спазмы ярости и гнева, Непониманья их причины спазмы. 13 Вот испытанье подлинное. То есть, Собой владея иль трясясь от дрожи, Ты здесь осознаешь, чего ты стоишь, И что ты есть в действительности - тоже. 14 Пристали ль имена тебе и клички, Что выдумало время - или предок, И что в тебе от моды, от привычки, И что - твое, ты видишь напоследок. 15 Как древо, просмоленное, пыланьем Ты там охвачен весь, но не уверен В свободе, порождаемой сгораньем: Не будешь ли ты по ветру развеян? 16 Останется ли хаос лишь и масса Пустой золы? Иль результат конечный: Под грудой пепла - твердого алмаза Звезда, залог победы вековечной!.. 17 А впрочем - хватит. Разрешенье споров, Что был там, нахожу невыносимым. Качу на воды! Обалдел от сборов, И описанья Ада не по силам. 18 Да, право же, довольно! В седла вскочим. Попутчик мой - верзила конопатый, Не смыслит ни в истории, ни в прочем, Как статуя молчит, и сам - как статуй. 19 С двумя концами выберем дорогу: На север - страны, а эпохи - с юга. Граница им - пространство... ей-же Богу! А небосвод - лишь пыльная округа. Перевод с польского Иосифа Бродского Норвид (1821–1883) — один из любимейших поэтов Бродского в чрезвычайно высоко оцениваемой им польской поэзии. Интерес Бродского к польской поэзии пробудился очень рано, в начале 60-х годов. Количество переводов с польского, который Бродский специально выучил, сопоставимо только с переводами с любимого им английского. Публикуемый перевод был выполнен для книги "Циприан Норвид. Стихотворения" 1972 года, но опубликован под именем Владимира Корнилова. На Бродском уже было табу, и его друзья пытались таким образом материально поддержать родителей поэта.

"ВЕКАМ, ИСТОРИИ И МИРОЗДАНЬЮ Циприан Камиль Норвид (Cyprian Kamil Norwid) – польский поэт, драматург, прозаик и живописец. Норвид родился осенью 1821 года в имении матери, в деревне Лясково-Глухы, недалеко от Варшавы.  Жизнь его была полна лишений с раннего детства.  Когда ему было всего четыре года, умерла его мать. В варшавской долговой тюрьме умер отец – Циприану было четырнадцать лет. Он родился талантливым мальчиком, из пятого класса гимназии перешел в частную школу живописи. А через три года, в 1840-м, дебютировал в печати. В 1842 году Норвид выехал в Дрезден для совершенствования в скульптурном мастерстве  и остался в эмиграции. Жил в Венеции и Флоренции, затем в Риме, где познакомился с Адамом Мицкевичем и Зыгмунтом Красицким. В 1849 году вернулся в Париж, где прожил десять лет, и познакомился с Юлиушем Словацким, Фредериком Шопеном, Иваном Тургеневым и Александром Герценом. Голодал, бедствовал, продолжал терять зрение и слух, а хуже всего страдал от недоразумений в отношениях с окружающими людьми и непонимания литературных критиков. Зимой 1852 года Владислав Замойский помог ему выехать в Лондон, позднее Норвид уехал в США. Он устроился на работу в мастерской графика в Нью-Йорке, но тяжело заболел. Узнав о начале Крымской войны, пытался вернуться в Европу, но смог это сделать лишь через два года. Поселился в бедном районе Лондона, жил случайными заработками. В 1855 году друзья помогли Норвиду перебраться в Париж, где ему удалось опубликовать несколько произведений. Жил в приюте Св. Казимира для престарелых и неимущих польских изгнанников на окраине Парижа в Иври, там и оборвалась полная невзгод жизнь эмигранта. Его прах был перенесён в общую могилу безвестных польских скитальцев на кладбище Монморанси под Парижем. Большинство стихов Норвида остались в рукописях и увидели свет лишь в 20–30-х годах ХХ века. В России издали его небольшой сборник лишь в начале 70-х. Одним из  переводчиков был Иосиф Бродский. Однако львиную долю стихов, определившую облик книги, перевел Давид Самойлов. Польша с опозданием в полвека открыла для себя Циприана Норвида. В 1904 году Зенон Пшемицкий обнаружил сборник его стихов «Poezyje» и начал публиковать произведения и статьи о творчестве поэта. Циприана Норвида стали причислять к крупнейшим польским поэтам наряду с Мицкевичем и Словацким. Полностью работы Норвида были изданы только в 1971–1976 годах,  но вся послевоенная польская поэзия рождалась и росла в его незримом присутствии. Его поэзию характеризует прежде всего всесторонний интерес к человеку, к содержанию его жизни. Наиболее оригинальный его цикл «Vade cum» (1865–1866) («Иди за мной» – слова Вергилия, приглашающего Данте к путешествию по аду), в который вошел шедевр норвидовской лирики «Рояль Шопена», а также «Вещь о свободе слова» (1869).     Норвид необычен, как все истинные поэты. Его поэзия постигается душой, зачастую не осознанно. Скитальческая судьба Норвида дала размах его крыльям и широту кругозора. Хотя в поэзии Норвида в избытке горечи, в одном из последних своих стихотворений, написанном в приюте для неимущих, есть строки: ВСЁ НА ЗЕМЛЕ ПРОХОДИТ, ОСТАЮТСЯ ЛИШЬ ПОЭЗИЯ И ДОБРОТА — И ТОЛЬКО ОНИ."