Предыдущая публикация
- Выдавать Таньку замуж надо.
За младшей Надькой уж женихи толпами бегают, а мы старшую ещё не выдали, - стукнул об стол глиняным кувшином отец так, что брызги молока разлились на добротный досчатый стол.
- Так давай спросим у неё - предложила мать, - может есть у неё кто на примете, может подмигивает ей кто, а мы и не знаем?
Она неслышно присела на край лавки, покрытой домотканой материей.
Трофим сурово глянул на испуганную супругу, а потом вдруг, как рассмеялся, запрокинувши голову так, что только было видно, как небритый кадык туда-сюда ходит. Потом так же резко перестал хохотать и уставился злыми глазами на жену.
Ага. Подмигивают ей. Если только кривой Алексашка, что у церкви трется, да и тот в шутку.
Трофим опустил локти на колени, глядя в пол, недолго так сидел. Потом выпрямился и огорошил:
- За Алешку Сивого пойдет. С его отцом я договорюсь. Он тоже... - Трофим повертел ручищами, словно изображая что-то, - не весть какой красивый, но с лица воды не пить. Да и выбирать нам, мать, особо не из кого. Збруевы нас на пушечный выстрел не подпустят. Такие роднятся только с ровней, да и Танька наша, мягко говоря, не красавица, что б выбирать. Вот Надька - да. Та пусть выбирает. Да и то, я проконтролирую, чтоб муж нормальный был, а не какой-нибудь тентель-вентель.
За занавеской что-то упало. Отец резко встал и вышел на улицу. Мать заглянула за полог, увидела, как старшая дочь лежит на кровати лицом в подушку. Плечи Татьяны резко дергались от тихих, еле слышных всхлипываний.
- Ну будет тебе, донечка - мать села рядом и погладила Таню по спине, - будет тебе. Авось, все нормально будет?
Дочь резко обернулась, по лицу не прекращали течь слезы
- Что будет? Ничего нормально не будет! Я вообще замуж не хочу! Не хочу и все тут! Все я про себя знаю. Что некрасивая, что никто на меня не позарится, никому не нужна. Ну и пусть! Буду просто жить с вами. Что, разве нельзя? За вами буду в старости ухаживать.
Мать сидела, безвольно сложив руки на льняной передник и молчала, уставившись в одну точку. Что тут скажешь?
Татьяна встала, подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела заплаканная двадцатипятилетняя девушка. Глаза опухли от слез, нос покраснел. Все она о себе знала. И волосы у неё жидковаты, мышиного цвета, с лица ну совсем неприметна, и нос крупный, картошкой, глаза небольшие, карие, рот маленький.
Внешностью не удалась, не то, что Надька, не смотри, что сестра родная, а такая симпатичная! И волосы темные красивые, в косу заплетенные на солнце переливаются, точно соболиный мех, и глаза зеленые, что листья кувшинки в тихой заводи, и лицом румяна, и фигура хороша. Парней отбоя нет, везет же Надьке, сама может выбирать... Ну да Бог с ней. Татьяна вытерла слезы и вышла вон из избы.
Над селом плыл аромат цветущих вишен, яблонь, черёмухи. Весна в этом году цветет пышным цветом садов, зеленеет лугами. Сердце бьется часто-часто, словно ждет чего-то необычного, непознанного, очень приятного. Дышишь этим воздухом - не надышишься!
Но Татьяна радовалась не долго, снова вспомнив самодура-отца. А может Алешка Сивый не захочет на ней жениться? Хоть бы не захотел!
Но чуда не случилось. Отец Алешки согласился, да и сам сын был не против. Надоело одному быть, а это хоть женатый будет. Алешка был парень с ленцой, особо не приметный в труде, а вот поесть любил, да на девок по заглядываться, когда они вечером песни поют, да на поляне пляшут под залихватские песни гармониста Савелия.
Надя, сестра Тани, кружилась с подружками в танце, так, что косы с лентами летали вокруг неё и все молодые люди засматривались на красавицу. Таня же сторонилась таких сборищ, однако, совсем не уходила от них. Так бывало постоит рядом, полюбуется на влюбленные парочки, да пойдет по своим делам.
В толпе она увидела и Алексея Сивого. Он смеялся со своими дружками и посматривал на девушек в круге. Вдруг он взглянул мельком на Таню, но быстро отвел глаза, словно испугавшись. Потом будто опомнился, повернулся и кивнул, поздоровавшись. Она ему тоже кивнула. Татьяна засобиралась домой. И настроение, почему-то испортилось.
Как-то вечером Татьяна набралась смелости да как кинется перед отцом на колени, да как запричитает:
- Батя, не хочу я замуж! Ни за кого не хочу! Алешка мне не мил! Не губи, я лучше за вами с маменькой смотреть буду, вы же скоро старенькие станете. Кто вам воды подаст? А тут я. Надька-то не ровен час, сегодня-завтра упорхнет из родного гнезда. Не когда ей будет вас приветить, да и мало ли, может она с мужем уедут куда? Не губи, бать!
Отец и слышать не хотел причитаний дочери. Снял с пояса ремень да как треснул по согнутой спине несколько раз, чтоб не повадно было. Удумала чего? Он уж договорился. Отменять не хорошо, да и что люди скажут? Посмешищем себя только выставлять? Ну уж нет.
Осенью, когда первые белые мухи укрыли черную грязь, сыграли свадьбу. Таня уже смирилась со своей участью, да и взрослые женщины ей шепнули, что любви-то особо нет ни у кого. Это только в книжках про неё пишут, да барышни инфантильные ей болеют, а так нет. Тут, глядишь, дитё появится - вот ему всю свою любовь и отдай. А к мужику любовь проходит, тем более под старость лет они такие невыносимые становятся, хуже капризного дитяти. Все так живут. Нет, ну есть исключения, наверно, но редко.
Татьяна стала жить с Алексеем в его доме. Кроме Алексея был ещё старший брат Иван, но он уезжал на заработки, работал плотником в артели. Бывало по несколько месяцев не бывал дома. У Ивана была жена Устинья и пара ребятишек. Жили они совсем рядом, через две избы.
Устинья на язык остра, часто Татьяну поддевала: и щи готовишь не так, вон пересолила, и заплатки мужу на рабочие штаны ставишь худо, и в поле работать не сноровиста. Жаль Алешку. Прям жаль, правда.
Прошла зима, за ней весна, вот уж и лето наступило, а у Татьяны с Алексеем потомство пока не намечалось. Муж был достаточно холоден, а той наоборот, хорошо. Не люб он ей. Работа только и отвлекала. В селе много работы всегда.
Как-то свекровь нечаянно разбила большой глиняный чугун, в котором на улице варилась каша для поросят.
- Таня, сходи к Устинье, у неё должен быть ещё один такой чугун, я точно помню. Спроси её, - попросила свекровь.
Татьяна вздохнула и вышла со двора. Не нравилась ей Устинья, больно языкастая да вредная, однако, работящая. Да и сверкам поперёк слова не скажет. Дошла до ворот, постучалась и заглянула во двор. И только хотела снова постучать или крикнуть хозяйку, как увидела на крыльце знакомые сапоги. Мужа её.
Ну мало зачем Алешка пришел, родственники же. Таня толкнула дверь, прошла в сени, затем открыла дверь в переднюю. Тишина. Словно нет никого дома, странно.
- Устинья! Ты дома? Что-то никого - говорила Таня, а сама отдернула занавеску и увидела на кровати Алексея с хозяйкой в обнимку и опрометью выбежала вон.
Она забыла про чугун и бежала куда ноги несут. Очнулась у забора своего дома на лавке. Тут её и нашла мать.
- Ой, доченька, ты что тут сидишь одна, - она всплеснула руками, - или что случилось?
Таня всё и выложила матери, а потом горько заплакала. Нет, она даже не ревновала своего неверного и нелюбимого мужа, она просто не хотела так жить.
- Иди домой, - мать махнула рукой в сторону - иди, доченька, что ж теперь. Мужики все такие. Все без исключения - она сделала паузу, - иди, а то отец увидит, отругает.
- Ну и пусть отругает! Я что маленькая? Не хочу с мужем жить и все тут!
Вдруг из-за угла избы показался отец, он слышал последние слова дочери.
- А мне плевать, что ты хочешь! Ты - мужняя жена и должна жить с ним! Что там про меж вас я не знаю, и знать не хочу! Пошла теперь вон отсюда! Там твой дом, где муж! - отец грозно нависал над Таней, а потом дал дочери хлесткую пощечину. Она вскочила и побежала назад.
Мать прижав руки к груди плакала. Потом прошла в избу и повалилась на лавку. Давно ей плохо, чует она болезнь ее съедает, однако никому ничего не говорила.
Во дворе недовольная свекровь варила кашу поросятам в новом чугуне, когда Таня пришла.
- Ты где шастаешь? Тебе что было велено? - она уперла руки в пышные бока, - Устинья вон сама принесла чугун, как знала. Ну ты малахольная - свекровь махнула рукой на невестку.
С того времени Алексей никакого внимания жене не оказывал, они вообще мало разговаривали. Однажды он сильно напился местной горькой браги и сильно поколотил супругу. Таня потом слегла, несколько дней металась в бреду в горячке.
За это время вернулся муж Устиньи. Доходили до него слухи селян, что супружница его неверна, но Иван упорно отвергал их. Однако шила в мешке не утаишь. На семейном совете сватья решили, что Алешка с Татьяной должны уехать в соседнее село в скором времени.
Но тут случилось горе - мать Татьяны слегла. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могла. Отец присматривал за ней, да куда там разорвешься?И за хозяйством глаз да глаз нужен. Надька уже замуж вышла и жила в дальней деревне.
Татьяна прибегала к матери каждый день. Стирала, убирала, готовила и неслась в другой дом. Так и стала жить на два дома. Свекрам тихо сказала, что с Алексеем жить она не хочет.
Следующая публикация
Нет комментариев