Над Клязьмой новый мост повис,
Прошло...лет сорок...
Она немного обмелела,
Собору придан должный вид,
Черёмух прежние метели,
Вдоль старых улочек метут,
Дурманом нежного похмелья,..
Как незаметно здесь идут
Года, как в монастырской келье.
Ничто не трогает красы,
Ни старых улиц, переулков,
Деревья только подросли,
И на ветру, гудят так гулко.
Какая прелесть в городках,
Российских, спрятанных в глубинке,
Нам открывается в годах,
Как детства лучшие картинки.
Как встреча с детскою мечтой,
Как встреча с первою любовью,
Как восхищенье красотой,
В тиши вечернего безмолвья.
Когда вокруг, ещё светло,
Но тени тянутся к востоку,
И, вроде, с темнотой тепло,
Струится видимым потоком.
А над рекой ползет туман,
От солнца, спрятанный в ракитах,
Он, как оптический обман,
Для красоты, вокруг разлитой.
Когда-то, в детстве я бродил,
По этим улочкам, с друзьями,..
Я очень многое забыл,
Но только их, забыть нельзя мне.
Здесь всё, как первая любовь,
Мне очень дорого и мило,..
Ковров! Любимый мой Ковров!..
Как быстро сорок лет уплыли…
Состарились мои подружки,
Как Абельмановские липы,
Давно на пенсии старушки,
К окошкам, вижу вон, прилипли.
Я очень медленно иду,
Заглядывая нагло в окна,
Конечно, вряд ли я найду,
Ту, с кем под этой липой, мок я.
А домик цел, и занавески,
В цветочках тех же, обалдеть,
И даже уголок, что треснул,
Когда стучался я к тебе…
Ни что, ни что не изменилось,
Лишь окон деревянных вязь,
На пластик, кое- где сменилась,
В домишках старых, напоказ.
Нововведение эпохи,
Прогресс удобства бытового,
Перед зимою нет мороки,
Но нету и тепла былого,
Что дарит дерево душе,
Прильнувшей лбом, к окну, под вечер,..
…Она, на первом этаже,
Так рано, зажигала свечи...
Я помню этот канделябр,
На вид воздушный, но тяжёлый,
Струящийся свечей нагар,
Похожий на лисичек жёлтых.
Она ждала, кого, чего,
Мне это, было неизвестно,
Краса, из детства моего,
Чужая, взрослая невеста…
А со второго этажа,
Старо-купеческого дома,
Цветочки в глиняных горшках,
Глядят всё так же, я их помню.
Шафиров Юра здесь, когда-то,
Крутил с «Романтика» битлов,..
Потом, мы все ушли в солдаты:

Никифор, Паршин и Петров,
Шалаев Шурик, Шагин, Пашка,
Смирнов Валерка,.. боже мой!
Сейчас, уж не собрать компашки,
Нам, ни за что уже такой.
Одних давно похоронили,
Других утеряны следы,
Но что б Ковров они забыли,
Да ни за что, едрит туды!
Мы все романтиками были,
Застоя раннего шпана,
Какие девочки любили,
Тогда нас, даже без вина.
А вечерами, в парке КЭЗа,

Под три гитары и ударник,
Бывало, что мочили козы,
Мы были заводные парни.
Вот здесь, «Минутка» находилась,
В четыре столика кафе,
Тут, Надьки, матушка трудилась,
Она меня, так не любила,
И клёши звала - «галифе»
А как участница войны,
Медаль носила «За победу»,
И две медали, «За отвагу»,
На блузке, с левой стороны.
Витёк, фамилии не помню,
Для дочки, ей милее был,
Играл на скрипке, очень скромный,
Но как женился, так запил…
А ресторан «Ковров» сгорел,
И сколько лет, стоит лишь остов,
Последний раз я в нем балдел,
В восьмидесятом, високосном.
В тот год, была Олимпиада,-
Союза показушный номер,
Дождём спортивные награды,
А по утру, Высоцкий помер…
Я точно этот день запомнил,
Жара стояла - тридцать семь,
Наверное, как в преисподне,
И горе, в сердце у друзей.
Он, был кумир, времён застоя,
И нашей юности кумир,
Да, и сейчас, кто с ним поспорит?..
Весь этот сумасшедший мир,
С его проблемами, не стоит
Того, что нам он подарил:
Свободу мысли, чистоту,
Души, грешившей хулиганством,
Обыденную простоту,
И даже гениальность пьянства.
Не больно славился любовью,
Народ Советский, бог простил,
Он пел нам, пел своею кровью,..
Ковров, Его боготворил!..
Прижизненный, венец терновый,
Лавровый заменил венец,
Хреново братцы, ой хреново,
Но, слава богу, наконец…
Воспоминанья дней былых,
Поди, нам всем, тревожат души,
Когда моя душа болит,-
Хочу Высоцкого послушать.
И в откровениях его,
В предвиденьях того, что будет,
Скажу: «Кумира своего,
Моя Россия, не забудет!»

Сегодня ровно тридцать лет,
Как упокоился он, с миром,
Посмертно признанный поэт,
И внуков нашим, стал кумиром…

А над Ковровом разлилась,
Закатная заря багрянцем,
Дальше, иду не торопясь,
Как много, в сквере, оборванцев…
Василий Алексеич, здрасте!

Коврова гордость прошлых лет,
Я, каждый будний день и праздник,
Спешивший мимо, слал привет.
Тебе, мой славный генерал,
Из бронзы, в полный рост отлитый,
Ложил цветы на пьедестал,
Ещё мальчишкою сопливым.
А где музей, сейчас в Коврове,
Здесь был райком ВЛКСМ,
Там, в самый первый год застоя,
Я и вступал, тогда мы все,
Не то что б рвались, но плодили
Ряды борцов, отцов сменить,
И нам, так честно, говорили,
Что будем в коммунизме жить.
Советской власти пятьдесят,
Ещё не стукнуло, в тот год я,
На Дегтярёвский был принят,
Что стало в жизни поворотом.
И первый месяц, свой рабочий,
А было мне, шестнадцать лет,
Я, правда, поливал цветочки,
На клумбах,- это ль не сюжет,
Для стихотворных многострочий?
Работал только шесть часов,
Куда входил и час обеда,
Тогда здоровье пацанов,
Оберегалось без полпредов.
В тот год, ввели нам пятидневку,
Чуть-чуть вздохнул рабочий класс,
Всего сорок часов в неделю,
И двое суток - «про запас»,
Как говорил Иван Иваныч,
Мой первый мастер- токарь асс,
Трубил седьмую пятилетку,
И уважал, совсем не квас.
А цех, под номером двенадцать,
Запомнил я, как свой причал,
Где я работал и мечтал,
И, подался в моря скитаться.
Завод орденоносный мой,

Я изменил тебе когда-то,
И знаю, ты простил, родной,
И, нету к прошлому возврата…
Сложилось так, я выбрал сам,
Судьбу не лёгкую, морскую,
И сорок лет, своих, морям
Отдал, но иногда тоскую…
Романтики конца шестидесятых,
Не знавшие ни боли, ни войны,
Разве могли подумать, что когда-то,
Лишимся и названия страны.
Носило нас житейским ураганом,
Эпохи самых диких перемен,
Как и дедов, но только без наганов,
А дети взяли в руки АКМ.
Прости нас Господи, прости,
За нашу глупую наивность,
Свободу в СССР взрастить,
Мы были, без тебя, бессильны.
И девятнадцать лет спустя,
Живём уж так, как получилось,
Не больно у других прося,
Не сильно подавая милость.
Обидно лишь за стариков,
Кому за семьдесят свалило,
Порою не хватает слов,..
«Благодарить» своих правилов.
Скорбя на крае, у могилы…
Не исключенье и Ковров,
Здесь нет ни золота, ни нефти,
Порою не хватает дров,
Старушке с улицы… «Известий»
Когда-то думал, почему,
Есть Правды, а Известий нету,
Как в анекдоте, - Только «Труд»…
И работяге, и поэту…
На площадь вышел у вокзала,

Здесь, как и раньше, суета,
Побольше, правда, места стало,
Чуть-чуть другая красота.
Но те же лужи на асфальте,
И липок чахленьких рядок.
И автостанции подвальчик,
Облагороженный чуток.
Я запах этого вокзала,
И в Сингапуре бы узнал,
Здесь бабка на углу стояла,
И пирожками торговала,
На рубль - десять штук я брал,
Нас, пацанов, она всех знала,
А крышевал её - «Сейвал».
Так постового за глаза,
Вся наша братия звала.
Он толстым был, кило сто двадцать,
И с красной рожей, в жар и холод,
Всегда жевал и улыбался,
Лет тридцати, ну, в общем молод,
Был страж Ковровского вокзала,
Где наша шайка блатовала…
А на углу, чуть от базара,
«Стекляшка», окон полукруг,
Не помню, как уж называлась,
Прозвали мы, «У двух подруг»
Там две дороднейшие тётки,
По бюсту, номер пять, не ниже,
Чудесные котлеты в тесте,
Пекли, что пальчики оближешь.
И кофе, самый настоящий,
С дурманным запахом, варили.
Из чашек маленьких, изящных,
Мы очень, пить его, любили…
О времена, беспечных лет!
Ушедшей юности застоя,
Когда рубля хватало на обед,
Ещё на пачку сигарет,
И на автобус, пусть и стоя.
Мы не хотели перестроек,
Имея не плохой прогресс.
С чего нам выпало такое?
Да хрен бы с ней, с КПСС,
С умом, и с совестью эпохи,
И честью, да какая честь!
Всегда там правили пройдохи,
Ханжи, хотели сладко есть,
Народу, выделяя крохи.
А может быть с того, что мы,
Дела отцов и дедов помня,
Так и не вылезли из тьмы,
Боязни не сумы, тюрьмы,
И страха, что Россию обнял.
И в душах, весь двадцатый век,
Сидел у русского народа,..
Уж так устроен человек,
В душе желающий свободы.
Он может за неё отдать,
Всё, даже то, чего не стоит,
На самом деле отдавать,
Ни жертвовать, ни продавать,
Тем более не предавать,
Народа своего устои.
Его истории, судьбы,
Икон, развенчанных в угаре,
Его бессмысленной борьбы,
В огне гражданского пожара.
Да, мы лишка чуть-чуть отдали,
И лезем, как по целине,
Ушедшей родины медали,
У нас вдруг стали не в цене.
И то, чем мы, всю жизнь гордились,
Всё девальвировано в прах,
Надежды и мечты не сбылись,
Жив, как и прежде, только страх…

…Ну почему меня всё тянет,
Нравоученья изливать?
Уже, рулём, иные правят,
Пора тихонько забывать,
Как моя старенькая мать,
Уже не хочет вспоминать,
И ни кого не хочет славить,
Покойников не стоит хаять,
А всё, как есть, и принимать.

Коврову, милому Коврову,

Далёкой юности моей,
Я строки посвящаю снова,
И вспоминаю всех друзей…
И закоулки старых улиц,
И зелень парковых аллей,
И проходную, словно улей,
С двумя десятками дверей.
Потоки незнакомых лиц,
Но до чего же, мне все милы,
Пижоны с глянцевых страниц,
В сравнении с ними, не красивы.
А уж про девушек ковровских,
Я даже и не говорю,
Красавиц красотой неброской,
Я с юности боготворю.
Как первую мою любовь,

С другим, ушедшую когда-то,
Ты у меня забрал, Ковров,
Безжалостно и без возврата,
Но я, обиды на тебя,
За это, не имел малейшей,
Живу, о прошлом не скорбя,
По настоящему любя,
Да, много лет, живу любя,
Самую прекрасную из женщин.
                                                    10.07. 2010 г. А.Дмитриев