Я так взволнован принятым решеньем, Стесняюсь, но по жизни не жуир, Мадмуазель, простите за вторженье, В хранимый Ваш от посторонних мир. Вам так идёт сиреневое платье, И всё к лицу, я честен, видит Бог, С открытым сердцем должен Вам сказать я, Шерше ля фам! И я у Ваших ног… Как жаль, что нет во мне былого жара, Хотя в чести у женщин до сих пор, Под ментиком усталого гусара, Стучит неровно пламенный мотор. Мы о высоком говорить не станем, Смысл рассуждений выдержав едва. В моей давно прокуренной гортани Скрипят, как двери, скорбные слова. Простите, что так пафосно и пылко, И с языком немного не в ладу, Мадмуазель, добавьте на… бутылку, И я клянусь, что сразу же уйду.