Предыдущая публикация
«Это письмо белорусской девочки нельзя читать без слёз».
Я узнал про него, когда посетил в Беларуси мемориальный комплекс в память о детях-жертвах Великой Отечественной войны «Красный берег». Когда-то здесь располагался один из крупнейших детских донорских концлагерей для детей в возрасте от восьми до четырнадцати лет, которых насильно отнимали у матерей в близлежащих районах. У детей брали кровь для немецких солдат и офицеров, а тех, кто оставался жив, отправляли в Германию.
По самым приблизительным подсчётам, через лагерь прошло не менее 15 000 детей. Впечатление он производит не меньшее, чем трагически знаменитая Хатынь. Только если в Хатыни сожжённых людей символизируют белоснежные каменные основания стоявших на этом месте домов, то в «Красном береге» это стоящие в два ряда белоснежные каменные парты. За которыми сидят никто…
Как и положено в школе, перед рядами парт стоит классная доска. Только здесь она высечена из чёрного гранита. А на доске, словно белым мелом, высечен текст письма, которое белорусская девочка Катя Сусанина так и не смогла послать своему отцу… Страшное детское письмо.
В октябре 1943 года Красная армия выбила немцев из небольшого белорусского городка Лиозно. Когда фронт отошёл от него на достаточное расстояние, вернувшиеся на малую родину лиозновцы начали потихоньку восстанавливать свою «малую родину». Но всякое восстановление начинается с разбора завалов.
В мае 1944-го в редакцию газеты «Комсомольская правда» пришло письмо от красноармейца Б. Бачинского. В нём было написано:
«Товарищ редактор! Посылаю в вашу газету письмо 15-летней белорусской девочки Кати Сусаниной, замученной немецкими палачами, Письмо мне попало при следующих обстоятельствах.
Мы остановились в Лиозно. Этот маленький белорусский город разрушен немцами. Лучшие здании сожжены или взорваны, Здесь, в этом городе, пришёл к нам старик.
- У меня, сынки, к вам дело,- сказал он. - Намедни внучек мой и я разбирали кирпичную кладку разрушенной печи и вот нашли это письмо. Внук надоумил меня сдать его военным людям.
И он подал нам маленький жёлтый конверт, прошитый нитками. На конверте было написано: «Действующая армия. Полевая почта ххххх Сусанину Петру».
На другой стороне конверта было приписано карандашом: «Дорогие дяденька или тетенька, кто найдет это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик, Мой труп уже будет висеть на верёвке».
Номер полевой почты, написанный на конверте, устарел, и письмо не могло дойти до адресата. Мы вскрыли конверт. Вот оно, это письмо».
И дальше шёл текст, который я приведу чуть ниже. Только вот сразу скажу тем, кто решит, что это вполне могло быть выдумкой журналиста, что письмо подлинное, и его оригинал хранится в фондах Витебского областного музея Героя Советского Союза М. Ф. Шмырёва (фондовый номер ВОМШ МФ 9457/10).
А теперь само письмо:
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Дорогой добрый папенька!
Пишу тебе письмо из немецкой неволи.
Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет и моя священная просьба к тебе, отец, покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернёшься, маму не ищи. Её расстреляли немцы, когда допытывались о тебе. Офицер бил её плёткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот её последние слова: «Вы не запугаете меня битьём, господин офицер, уверена, он вернётся и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!» И офицер выстрелил маме в рот.
Папенька! Мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Но я тебя сразу узнала бы. Я стала очень худенькая, синие глаза ввалились, косички остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда кашляю идет изо рта кровь. У меня отбили лёгкие.
А помнишь, два года тому назад мне исполнилось 13 лет, какие торжественные были мои именины? Ты мне, папа, тогда налил рюмку портвейна со словами: расти, доченька, на радость большой! Играл патефон, подруги меня поздравили с днем ангела, и мы пели нашу любимую пионерскую песенку. Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь. Да, папа, наш лучший друг и учитель детей любимый Сталин открыл дверь нам, детям, в счастливую дорогу в светлое будущее.
(не знаю почему, но во всех материалах так или иначе рассказывающих об этом письме последние два предложения стыдливо забиваются отточием. Я не великий поклонник Сталина, но мне кажется, это мерзко. Девочка имела полное право писать то, что думает и никто не вправе затыкать ей рот, В.Ч.)
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало, платье рваное в лоскутках. Номер на шее, как у преступника.
Я не узнаю себя. Похожа скорее на скелет, чем на человека, и солёные слёзы текут из глаз. Что толку, что исполнилось мне 15 лет! Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают как скот.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона. Работаю у немца Шарлена в прачечной, стираю белье, мою полы, работаю очень много, а кушаю два раза в день, в корыте с Розой и Кларой. Так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон.
Я очень боюсь Клару. Это большая и жадная свинья. Она мне раз откусила пальчик, когда я из корыта доставала картошку. И я теперь стараюсь кушать последней, когда покушают Роза и Клара. Но они мне часто еды не оставляют, и я вылавливаю корки из вылитых в бочку помоев.
Живу я в дровяном сарае, в комнату мне ходить нельзя. Один раз горничная полячка Язуфа дала мне кусочек хлеба, а баронесса увидела и долго била Юзефу плёткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний (доверенный) итальянец Альберт. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и сбрасывали в подвал.
Барон и баронесса очень боятся и ненавидят русских и стараются все работы навалить на меня, а русских держать не любят.
Сегодня я узнала новость. Юзефа сказала, что господа довольные уезжают в Германию с большим товаре невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собой. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем (быть) втоптанной во враждебную землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья, а мое тельце всё в синяках и ссадинах. От них мне больно.
Петлю для себя из веревки на чердаке делаю. Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев не давших мне жить.
Письмо уберу под выдвижной кирпич дымохода.
Завещаю, папа, отомсти за маму и за меня! Прощай добрый папенька, ухожу умирать!
Твоя дочь Катя Сусанина.
В душе спокойна, а сердцем уверена, любимый Сталин вышвырнет немецких убийц с родной земли.
Отца Кати тогда так и не нашли. Возможно, он погиб, так, к счастью, и не о судьбе дочери. О самой Кате тоже ничего не известно. Очень хочется верить, что она не выполнила свою страшную задумку, и петля на чердаке так и осталась пустой. Возможно её таки вывезли в Германию, а там… Там могло приключиться разное, как плохое, так и хорошее.
Но письмо её дошло. В 1944 году оно дошло до прочитавших его на фронте красноармейцев. Которые поклялись отомстить за Катю, найти «проклятого барона Шарлена», который «чёрной своей кровью расплатится за твои слёзы, за твою невинную кровь».
И сейчас это письмо доходит. Вот сейчас оно дошло до меня. И я почувствовал, что Катя – и моя тоже дочь. И это я с ней в марте 1941-го года отмечал именины. Гладил её по головке, а она прижималась ко мне, ласково приговаривая «Папочка»… Как пелось в песне 1970-х: «Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной – помню».
Надеюсь, что доходить оно будет и дальше. До наших сердец, до глубин наших душ. И в каждом сердце Пётр Сусанин Кате: «Доченька, письмо твоё получил. За тебя и за маму отомстил. Я вас очень люблю!».
Следующая публикация
Нет комментариев