Жила была на свете девочка. Пока она была маленькой, родители купали ее в розовой ванночке, умиляясь складочкам на ножках и пухлым щечкам. Потом девочка пошла в садик. Ох, эти заплетания тугих косичек, утренники, на которых девочка в белом платьице тоненьким голоском декламировала стихи. Сколько сладких слез пролили бабушка и дедушка, обязательно приходившие на эти утренники.
Потом началась школа, а с ней разные кружки. Кружок рисования, кружок бальных танцев, кружок спортивной гимнастики, кружок английского, кружок пианино. Девочке нравилась математика, чего папа и мама, исконные гуманитарии никак не могли взять в толк.
– В кого пошел этот ребенок? – спрашивали они друг друга.
Музыка, начавшаяся с этюдов Черни, стала вторым «я», соединившись с любовью к математике. Школу девочка закончила блестяще и поступила на физико-математический факультет университета.
Перед началом семестра девочка поехала на международный музыкальный фестиваль. Папа и мама не любили современную музыку.
– Сплошной бум-бум-бум, – сокрушался папа.
– Ты же играла Моцарта и Шопена, – удивлялась мама. – Как тебе может нравиться это бездумное дерганье?
– Вы ничего не понимает в музыке-транс, – смеялась девочка. – Она заряжает энергией и снимает внутренние напряжения. Вот когда я совсем вырасту и стану старушкой, как вы, тогда стану наслаждаться Моцартом и Шопеном.
Папа и мама, которым еще не исполнилось шестидесяти и которые вовсе не чувствовали себя стариком и старушкой, сокрушенно вздыхали.
На музыкальный фестиваль девочка ездила не в первый раз и хорошо знала, что там происходит. Она с друзьями танцевала всю ночь, черпая силы в тугом, непрекращающемся ритме. Молодое сердце гнало молодую кровь по гибкому телу. Радость жизни, пьянящее счастье юности, кружило головы.
Музыка была такой громкой, что даже одежда дрожала, пробитая ударными волнами саунда. Наверное, из-за этого танцующие не расслышали выстрелы.
Толпа вооруженных людей в черном ворвалась на территорию фестиваля. От людей исходило зловоние, они пахли, как потная подмышка. Религия, которую они исповедовали, предписывала омывать перед молитвой руки и ноги, о промежности и подмышках в ней не говорилось ни слова.
Люди были вооружены автоматами «Калашников» и стреляли во всех без разбора. Минуту назад блаженно танцевавшие парни и девушки, бросились в разные стороны.
Девочке не повезло. Ее схватили вместе с подругами. А дальше… Дальше началось то, чего ни девочка, ни ее родители, ни вообще ни один нормальный человек представить не состоянии.
Ни разу не целовавшуюся девочку изнасиловали два десятка тварей. Изнасиловали зверски, до разрыва внутренних органов. Во время насилия рубили пальцы на руках и ногах, отрезали нос и уши, выкололи глаза. Самый последний насильник, не прекращая процесса, перерезал девочке горло, наслаждаясь ее предсмертными конвульсиями.
Часть картины запечатлели камеры, которые твари не снимали с головы, часть восстановили патологоанатомы. На фестивале в Реем, рядом с границей Газы, были зверски изнасилованы и убиты ДЕСЯТКИ девушек и женщин.
Сохранилась запись перехваченного телефонного разговора.
– Мама и папа! – радостно визжит в трубку тварь. – Я своими руками убил десять евреев.
– Мы гордимся тобой, сынок! – отвечает милосердная мать.
– А я на тебя сердит, – не соглашается суровый отец.
– За что, папа? – удивляется добрый сын.
– Почему ты не взял меня собой? Я бы тоже убил пару евреев!
– Сынок, – вмешивается милосердная мать. – Маленький Мухи просит подарок. Принеси ему что-нибудь
– Передай братику Мохаммеду, – важно отвечает тварь, – что я подарю ему голову еврея.