Предыдущая публикация
…Как полюбила?
Мы тогда валетом лежали на дне воронки. Прямо перед моим лицом его грязные сапоги. Почему валетом? Ну, не лицом же к лицу лежать в поле с незнакомым мужчиной. Я отвернулась и посмотрела на небо.
Удивительно, кругом война, взрывы, гарь, люди умирают, а оно такое чистое и голубое, почти прозрачное. Смотрит на нас с высоты своей небесной и думает, наверное, что мы глупые люди, ненормальные какие- то. Радоваться жизни надо, а мы воюем и в пропахшей гарью воронке лежим..
Я поглядела на него. А ты знаешь, он красивый был. Как артист. Я подумала ещё тогда, что такого не убьют. Не смогут. Война же тоже женщина, хоть и тётка злая..
Мне его почему то жалко стало. Я говорю ему:
- А у вас один сапог кашу просит,- и дотронулась рукой до подошвы.
А он, наверное, почувствовал мой взгляд и моё прикосновение и подобрал ноги. Засмущался.
И ещё «Дура» сказал, но по доброму как-то сказал, а я и засмеялась.
Мне почему то приятно стало. Так и лежал, дурачок, в неудобной позе.
А я ему говорю:
- Я институт не закончила. Не успела. Попросилась на фронт.
А он молчит. Слушает, значит. Я потом много ещё чепухи всякой наговорила. Про школу, про двор, про войну. Это, как говорили в институте, посттравматический синдром был.Вроде, легче становится, когда выговариваешься.
А он вдруг спрашивает:
- Вы всегда такая болтунья?
Представляешь, я и болтунья!
Слово то какое чудное выдумал.
- Нет, говорю, не всегда..только когда кровь вижу.
А он удивляется и говорит:
- Зачем же вы, девушка, в санитарки пошли, раз крови боитесь?
Я ему отвечаю, что не боюсь вовсе, но только не знаю, как долго смогу прожить, потому что кровь это моя и она из меня течёт и течёт, и никак не останавливается. Я уж и ватой рану залепила, а она всё равно идёт.
Он сорвался, как чумной, закопошился возле меня, осмотрел быстро и гимнастёрку принялся рвать, там где рана.
Он бинты вскрывает, а я рассматриваю его.
И чувствую, что нравится он мне ещё больше.
Вот дуреха была, мне помирать скоро, а я влюбилась..
Я говорю ему:
- А ты бы мог полюбить меня? - а чего стыдится перед смертью то..
Мне было бы приятно. Я жду, а он как будто не слышит. И даже боится посмотреть мне в глаза. Разорвал одежду на мне, а я дурочка, жалею, что лифчик свой парадно-выходной Зинке отдала. А может и хорошо, что отдала, всё равно бы кровью запачкала.
Что чувствовала, говоришь? Приятно было. Кругом война, а за тобой ухаживают.
Я ему говорю опять:
- Вы не очень мне гимнастёрку рвите, старшина не даст новую. Так и похоронят в рваной. Некрасиво будет, я же девушка всё-таки. А он вдруг остановился и впервые посмотрел на меня долго так, как запомнить хотел.. Прямо в глаза смотрит и молчит. Только губы сжал.
- Хорошо, говорит, так вместе нас и похоронят. Вас в рваной гимнастёрке, а меня в рваных сапогах! Смешно получилось. Пошутил он так..
Потом тащил на себе ползком через всё поле. Не подняться, подстрелили бы обоих.
А я дурёха прижалась к его спине и про боль забыла. И мысли совсем другие одолевают, женские, не про войну. Чувствую его тело сильное, как мышцы его ходят под гимнастёркой, вдыхаю его запах терпкий и чувствую мой он, мой. Прям, весь мой!
И запах такой родной и тело сильное, горячее! Как умирать не хочется, мамочка моя...Смешно всё получилось, не я его тащила, а он меня. Некудышная из меня санитарка получилась.
Потом что было? ..Потом лазарет, рана слава богу , не сильная была. Он навестить раза два приходил. Некогда было. Всё время наступали. Букетик оставлял на окне каждый раз.
Мне приятно было..
А дальше война разбросала. Он писал какое-то время, а потом перестал. Я ждала сначала сильно, переживала, а потом успокоилась. Знала, что живой, всем нутром чувствовала. Говорят, когда сильно любишь, бывает так. Просто таких, как я у него много могло быть..
Потом смешно всё вышло. После войны уже, почти год прошёл. Я в институт вернулась. Лекция закончилась, я выхожу из аудитории,
а он ждёт меня. Стоим и молчим, как дураки. Он в гимнастёрке солдатской и сапогах.
Я говорю ему:
- У вас сапог скоро каши попросит..
А он говорит: «Дура ты...»
По-доброму так сказал.. Я всё поняла. Ещё сказал, что искал долго. Хорошо название института запомнил. Это потом выяснилось, почему не писал. Ранение, плен..
Ааа.. совсем забыла, цветочки ещё принёс и сказал, что тогда, на поле, не решился сказать, что лежал и благодарил войну, что свела нас в воронке. Я стояла, прижавшись к нему и вдыхала запах его родной. Точно мы не нормальные были. Небо правильно думало. Война идёт, а мы влюбились..
Мне приятно было..
Шарафисламов Рустем
Следующая публикация
Нет комментариев