Вчера были у родителей. Снега не по пояс, конечно, но по колено точно. Намело.… Лежат, наши шерочка с машерочкой, красиво, как ни странно.
Мама… трижды подвергалась серьезным операциям. Две из них могли закончиться летальным исходом. Аппендицит, в отрочестве, который по началу, лечили грелкой (авось, рассосется), закончившийся перитонитом. Ну и так, «мелочь» - онкологическая операция, после которой даже павлодарский светило – врач в этой области, обещал не более пяти лет. Мне было 12, брату 4.
А между этим мама еще порвала плечо, спасибо не сломала позвоночник. Один мудила, торопился очень и толкнул ее портфелем, когда она балансировала на трапе, сходя с самолета, с сумкой на плече и двумя трехлитровыми банками меда. Летела кубарем. Я до сих пор помню профиль этого козла, который блеял свои охи, ахи и запоздалые извинения, горбатый нос и огромные очки в черной оправе, и ужасный грохот - мгновенье и мама уже внизу, распластанная. Ну, надеюсь, успел, куда спешил, урод! Мама лежала в окружении толпы и стонала – рука, где Света, где Света? Помню, что мой двоюродный брат Игорь вел меня, 4-5 лет с огромного летного поля, одной рукой держал мою, второй нес две разбитые банки с медом.
После этого мама долго лежала в больнице, а я жила у родственников в Балхаше. Так как работали все, тетя Ада брала меня в школу, где преподавала математику, и я сидела на задней парте во время уроков, рисовала, клеила поделки и чавкала бутербродами. Может быть, математика именно тогда как то улеглась мне в подкорку.
В память от тех событий еще остались глубокие уродливые шрамы на плече и сокращение степени свободы. Жизнь поделилась на «до и после».
После, возможно именно это падение, спровоцировало рост опухоли, а рука немела, болела и затекала всю жизнь. Когда на 71 году жизни, вопреки всем прогнозам, мама словила еще и инфаркт, и врачи опять потащили ее на операцию, спросила меня, будучи самой религиозной среди нас – за что? За какие грехи, Господь изуродовал ее тело с правой стороны, а теперь требует располосовать левую: всего-навсего, вскрыть грудную клетку и вставить шунты, потом зашить. Разве она не заслужила легкой смерти?
На что я, мечущаяся между агностиком и атеистом, ответила: мне трудно принимать Бога, но я слышала, что тех, кого он любит, он постоянно испытывает на прочность. Может быть своими немощами, ты защитила нас, своих детей, а может это то, испытание, которое должны пройти твои дети, а не ты. Вспомни тетю Риту, сестру отца. Ушла легко, уснула в 55 лет и не проснулась. Впрочем, она всегда была безалаберной эгоисткой, а мы все, в том числе ее старший брат, так с ней и не простились, не наговорились напоследок, не попытались удержать в этой жизни. Возможно, она ушла так рано, потому что думала, никому не нужна, никому ничего не должна. А вместе с ней ушел целый невероятно талантливый мир, который невозможно восстановить даже по старым фотографиям.
Я помню с детства несколько ярких ее работ, группа людей, ее коллеги, сотрудники художественной мастерской, изображенные на большой деревянной доске, в виде цыганского табора, без прорисовки лиц. И сразу узнаваемая она, в виде цыганки, держащей манерно длинную сигарету. Портрет маленького Сережки, керамическая ваза в виде золотой рыбки, спортивный зал школы, украшенный в честь моего выпускного, принцесса и свинопас, слепленные из пластилина…. Где теперь эти произведения? Ничего не осталось кроме памяти, и в ней зияют космические дыры.
Родители уходили тяжело. Мама…. После страшного диагноза, последовал более страшный и безжалостный приговор – без операции не жить, а оперировать нельзя, не выведем из наркоза. А когда из трех клапанов сердца работает только один, вопрос времени – может умереть завтра, а может через месяц.
Мы балбесы, мама, решили, что страшнее онкологии зверя нет, а потому в суете мелькающих дней проглядели твой тяжелейший диабет, не настояли на инсулине, а потому посадили сердце таблетками, которые ты ела горстями. Мы тащили тебя октябрь, ноябрь, декабрь… по очереди ездили в больницу, мне пришлось освоить диетическую кухню, как бы так вывернуться, чтобы было постно и вкусно.
Мама, любящая сырокопченую колбаску, шоколадные конфеты, груши, селедку, вкусно приготовленные мясо, рыбу и птицу. Папа, несмотря на то, что великолепно готовил, был не притязателен в повседневной жизни, не требовал, чтобы мама убивалась у мартена, но, пирожки, мясо в горшочках, пельмени, вареники, плов, бешбармак, рыба на пару, жареная курица, манты, кадюри, черный суп, соленья, варенья, консервированные соки, настойки, вина, корейские салаты вообще не считаются,… список может быть бесконечен. И разумеется, божественные мамины котлеты! Даже приготовленные для отца, в период приступа подагры и запрета на мясо, состоящие практически из ботвы, они все равно были КОТЛЕТАМИ! Увы, мне, моим пока еще семь верст на оленях. Но, слава Богу, в последний месяц, мама ела все то, что я приготовила, с удовольствием и все просила досолить, а, то пресно.
Одна мамина сопалатница, как то воскликнула – дочка к маме пришла, сейчас вкусным накормит! И, потому как они все оживились, я поняла, мама, как всегда угощавшая всю палату, пожинает заслуженную славу – хоть что-то я переняла из ее кулинарных талантов.
Когда, за пару недель до конца, мы поехали с ней на очередное, но, увы, последнее обследование, перед выпиской, за окончательным вердиктом – не операбельна, мама вдруг разговорилась. Сказала, что в больницу, наверное, надо было попасть, чтобы понять, каких она вырастила детей. Потому что все познается в сравнении, потому что на протяжении всего времени ей завидовали и товарки по палате, и врачи, что у нее такие заботливые, ответственные, любящие, а что самое удивительное – красивые дети! Она, вдруг, увидела нас совсем с другой стороны и теперь, она со мной согласна, да, это испытание дано ей и нам для того, чтобы мы успели понять, простить и попрощаться друг с другом.
Папа… этот год я вволю плачу, потому как некому запрещать быть слабой. 10 лет после инсульта, ты все равно вел наш семейный корабль как капитан. Острый ум, скверный характер, неподдельный интерес к жизни. Как и мама, упорно отказывался от госпитализации, первые две недели рвался домой, плевал в меня таблетками и принципиально ел только после длительных уговоров – вот в этом он весь, дома мог удовлетвориться обычным бульоном с кашей, а в общепите отказывался даже от изысканной еды. До последнего мы верили, что он вернется, но после третьей реанимации передо мной лежал равнодушный, смертельно усталый и не на что не реагирующий человек. Я поняла, это уже совсем не мой папа… за полгода до больницы он мне, как-то раз, совершенно неожиданно сказал – я только, совсем недавно понял, что ты особенная, ты другая!
Корейцы долго не скорбят. Считается, что если сильно горевать и плакать, тем самым ты мешаешь усопшим легко покинуть этот мир. Мама и папа, я уверена, что вы так тяжело уходили и цеплялись за эту жизнь только для того, чтобы мы прошли у вас последнюю сессию, а как только посчитали, что мы сдали все экзамены, ушли, надеюсь, с легким сердцем. Спасибо, что задержались, дали возможность еще раз поговорить, еще раз увидеть, еще раз послушать, ведь вас там уже давно ожидала веселая компания, любящих вас друзей и родных.
Ни о чем не просим, справимся, но, все-таки, поглядывая на нас сверху, плиз, пошлите просто личного счастья, а на остальное мы заработаем сами.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев