Сегодня девять дней
Фрагмент из моей книги "Я весь из нежности и жалости". О приезде в Ульяновск в феврале 1973 года поэта Евгения Евтушенко.
"Сергей Петров, краевед, кандидат философских наук, доцент УлГУ, в 1973 году «городской диссидент», почасовик в пединституте:
– «Евтушенко в Ульяновске стали затирать. Устроили ему встречу во Дворце книги. И даже не в Торжественном, а так называемом Ленинском зале. Получилась как бы стихийная встреча поэта с библиотекарями. Он хотел устроить концерт в Мемориале, но ему не разрешили.
А я думаю: ну как же так, такой большой поэт, нужно организовать с ним большую встречу. Это было трудно. Нужно было разрешение какой-то партийной фигуры. И я воспользовался тем, что учился в школе и сидел за одной партой с Людмилой Афанасьевой. А её мать – Галина Николаевна – была секретарём горкома партии по идеологии и очень влиятельной фигурой.
Я набрался смелости и позвонил ей на работу, в горком (он помещался в нынешнем Дворце бракосочетаний). Спрашиваю: «Можно ли мне, Галина Николаевна, в пединституте организовать встречу с поэтом Евтушенко?» Она ко мне всегда очень хорошо относилась и сказала: «Ну, проводи, Серёж». И я пошёл к Евтушенко.
Познакомились мы с ним накануне. Я подошёл после концерта, говорю: «Хочется организовать ваше выступление». А он мне: «Хорошо, пойдёмте со мной на каток покатаемся. У вас есть тут каток?» Я говорю: «Пойдёмте на «Труд».
Он очень смело разговаривал. Спросил меня, как я отношусь к вводу наших войск в Чехословакию. Я ответил, что не приветствую. (Ему это понравилось). Спросил, что я читаю. Я назвал несколько авторов. Ему это тоже понравилось, хотя он мне назвал ещё несколько имён американских писателей.
Поговорили на другие темы. Он сказал, что у нас нет идеологии, у нас креслология.
…И вот я привёл его на стадион «Труд». Он снял свою заграничную дорогущую шубу, а я взялся её стеречь. Он катался, а я кричал: «Хея! Хея!» (Так тогда канадские болельщики подбадривали своих хоккеистов. Это ему тоже понравилось).
Он спросил меня, какие здесь есть поэты. Я назвал фамилию Бунин. Он сказал: «Опасно писать стихи с такой фамилией».
…И вот он дал согласие на встречу в пединституте. Я назначил время и повесил объявление. (Это был мой авантюризм). Зал был набит битком, люди стояли вдоль стен. Я подготовился к тому, чтобы вечер был записан. Принёс свою плёнку, отдал её Лёне Гегельскому, моему приятелю, он сидел в радиорубке. (Лёня записал эту встречу, но плёнка была уничтожена по распоряжению заведующей кафедрой г-жи А.).
Всё прошло замечательно. Евтушенко вышел на сцену, снял пиджак, у него оказалась красная подкладка (это ему не было прощено). Великолепно читал свои стихи. Потом ему стали задавать дурацкие вопросы (не было ни одного хорошего). Его только и спрашивали: «Как вы относитесь к поэту такому-то? Как вы относитесь к поэту вот такому-то?» Он отвечал вяло, потому что глупо спрашивать о ком-то, когда перед вами стоит самый популярный поэт страны.
Он был очень эффектен: рослый, во всём иностранном, чрезвычайно демократичен… После этого вечера он пригласил меня в ресторан «Венец».
А у меня было напрочь испорченное настроение: когда мы вышли из зала, на меня напала А. вместе со своим мужем Т. и начали мне угрожать, как это я посмел организовать эту встречу. (Когда о встрече доложили Сверкалову, секретарю обкома по идеологии, он устроил дикий скандал. Он орал и скорее всего матом, но спасло дело то, что разрешившая встречу Г.Н. Афанасьева была под защитой первого секретаря горкома партии А.С. Золотова).
КГБ ситуацию проспал, а меня окончательно объявили диссидентом. И поскольку в 1972-м году в местном КГБ со мной уже проводили профилактическую беседу, то я собрал шмотки-манатки и уехал из Ульяновска в Москву. На 16 лет. Потому что был я здесь совершенно одиозной фигурой, на меня пальцем показывали. И делать мне в Ульяновске было совершенно нечего».
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев