Живи, звучи, не поминай о чуде,-
но будет день: войду в твой скромный дом,
твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди
все поплывет,- и будем мы вдвоем...
Прозреешь ты в тот миг невыразимый,
спадут с тебя, рассыплются, звеня,
стеклом поблескивая дутым, зимы
и вёсны, прожитые без меня...
Я пламенем моих бессонниц, хладом
моих смятений творческих прильну,
взгляну в тебя - и ты ответишь взглядом
покорным и крылатым в вышину.
Твои плеча закутав в плащ шумящий,
я по небу, сквозь звездную росу,
как через луг некошеный, дымящий,
тебя в свое бессмертье унесу...
Как славно вечером в избе,
запутавшись в своей судьбе,
отбросить мысли о себе
и, притворясь, что спишь,
забыть о мире сволочном
и слушать в сумраке ночном,
как в позвоночнике печном
разбушевалась мышь.
Как славно вечером собрать
листки в случайную тетрадь
и знать, что некому соврать:
"низвергнут!", "вознесен!".
Столпотворению причин
и содержательных мужчин
предпочитая треск лучин
и мышеловки сон.
С весны не топлено, и мне
в заплесневелой тишине
быстрей закутаться в кашне,
чем сердце обнажить.
Ни своенравный педагог,
ни группа ангелов, ни Бог,
перешагнув через порог
нас не научат жить.
Сладок запах синих виноградин...
Дразнит опьяняющая даль.
Голос твой и глух и безотраден.
Никого мне, никого не жаль.
Между ягод сети-паутинки,
Гибких лоз стволы еще тонки,
Облака плывут, как льдинки, льдинки
В ярких водах голубой реки.
Солнце в небе. Солнце ярко светит.
Уходи к волне про боль шептать.
О, она, наверное, ответит,
А быть может, будет целовать.
Неужели птицы пели,
Без пальто гуляли мы?
Ранний март в конце апреля
Давит призраком зимы.
Холод неба, зябкость улиц,
Ночь без бодрости и сна...
Что-то слишком затянулась
Нынче ранняя весна.
Как тот призрак с места сдвинуть,
Заблистать в лучах реке?
Мир в пути застрял - и стынет
От тепла невдалеке.
Это всё - каприз природы,
Шутки солнечных лучей...
Но в родстве с такой погодой
Для меня весь ход вещей.
Все, с чего гнетет усталость,
Все, что мне внушало злость,
Тоже кончилось, осталось
И торчит, как в горле кость.
В светлых мыслях - жизнь иная,
Сам же - в этой дни влачу:
Что-то вижу, что-то знаю,
Чем-то брежу - и молчу.
Словно виден свет вершины,
А вокруг все та ж
Нас мало — юных, окрыленных,
не задохнувшихся в пыли,
еще простых, еще влюбленных
в улыбку детскую земли.
Мы только шорох в старых парках,
мы только птицы, мы живем
в очарованья пятен ярких,
в чередованьи звуковом.
Мы только мутный цвет миндальный,
мы только первопутный снег,
оттенок тонкий, отзвук дальний,—
но мы пришли в зловещий век.
Навис он, грубый и огромный,
но что нам гром его тревог?
Мы целомудренно бездомны,
и с нами звезды, ветер, Бог.