Как большевики радикально реформировали школу, а потом устали от экспериментов

Андрей Вдовенко

Рассказываем про эпоху первых лет советской власти: от совершенно новой концепции школы до «...чему-нибудь учить, и то будет хорошо...».

Как большевики, придя к власти, стали переделывать традиционную школу

Большевики сформулировали принципы своей образовательной политики ещё до революции. Они в основном опирались на идеи Маркса, Энгельса, Ленина, Клары Цеткин, Эдвина Гёрнле и других немецких социал-демократов. Также на коммунистическую концепцию образования (социального воспитания, как говорили сами большевики) повлияли взгляды Льва Толстого, Петра Кропоткина, Константина Вентцеля.

С самого своего прихода к власти коммунистические лидеры действовали в сфере образования самым решительным образом. Только за 1918 год советские декреты в корне изменили дореволюционную школу: полностью отделили её от церкви и запретили преподавание богословия, ввели совместное обучение мальчиков и девочек, отменили оценки, наказания и плату за учёбу. Но самое главное — образование наконец-то официально стало всеобщим и обязательным, хотя и с оговорками.

Проводя реформы, новая власть стремилась избавиться от «старой школы». С одной стороны, для ускоренной индустриализации страны нужно было обеспечить граждан равным средним и профессиональным образованием. С другой, создав единую систему образования (от детского сада до вуза), надо было выковать нового, советского человека, готового строить новый мир.

1920-е годы стали для советской школы временем смелых педагогических экспериментов. При этом многие лидеры Наркомпроса не имели не только педагогического образования и опыта, но и даже высшего образования. Тем не менее они были знакомы с передовыми педагогическими идеями своего времени.

В первую очередь, лидеры коммунистического государства отдавали предпочтение американским концепциям в противовес европейским, которые считали «вырожденческими». Но заимствовали большевики идеи не напрямую, а преобразуя их. Как правило, меняли основу с индивидуалистской на коллективистскую. То есть использовали методологию, а идеологию при этом меняли.

Советская единая трудовая школа: никаких книжек, в основе — труд

При создании новой школы большевистские лидеры рассматривали разные проекты. Были среди них и очень смелые. Например, один предполагал создание школы-коммуны, где объединялось обучение и промышленное производство.

Согласно проекту, учиться в таких заведениях нужно было каждый день (пять дней труда и два — на экскурсии, доклады и так далее) без выходных и каникул. При этом никаких учебников — книга вообще провозглашалась «бичом детства». Такое учебное заведение, по задумке, должно было обслуживать и обеспечивать себя самостоятельно.

Доктрину образования будущего советское руководство создало быстро. Уже в 1918 году ВЦИК принял концепцию единой трудовой школы. Она была изложена в декретах: «Основные принципы единой трудовой школы» и «Положение о единой трудовой школе РСФСР».

Концепцию разрабатывали советские педагоги под руководством видных деятелей партии: Анатолия Луначарского, Надежды Крупской и Пантелеймона Лепешинского. Основана она была, в первую очередь, на идеях «школы труда» американского педагога Джона Дьюи, щедро сдобренных большевистской идеологией.

Основой школьной жизни провозглашался радостный труд без принуждения. Коллективная работа «школьной коммуны» была нацелена на воспитание будущих граждан. Обучение должно было носить общеобразовательный политехнический характер, то есть должно было теоретически и практически знакомить учеников с различными отраслями производства.

Соответственно, учебный процесс кардинально изменился. Был создан отдельный предмет — трудовое воспитание, на который выделили солидное количество учебных часов. Ученики младших классов во время таких занятий осваивали ремёсла, а старших — приобщались к работе на предприятиях и в колхозах. Каждая школа, согласно декрету №812, должна была завести приусадебный участок.

По словам Луначарского, новая школа не могла, да и не должна была, как средние учебные заведения прошлого, растить интеллигентов. Цель советского образования нарком обозначал так: «Всех научить трудиться».

Много времени на занятиях уделялось физическому и эстетическому воспитанию — спорту, гимнастике, играм, танцам, музыке, пению, рисованию, лепке. В число учебных методов вошли экскурсии, прогулки, зарисовки, моделирование. Важное место занимал принцип самостоятельности: ребёнок должен был сам обогащать свой опыт.

Классы, которые раньше набирали по возрасту, заменили на группы по уровню подготовки. Ученики в основном в образцово-показательных школах, а также школах-интернатах получили право на самоуправление и создание школьных советов. Без одобрения совета, к примеру, нельзя было наказать провинившегося ученика. Такой уровень свободы детей по меркам дореволюционной школы (а именно из неё происходило большинство учителей раннего СССР) был сопоставим с полной анархией.

Домашние задания и экзамены в трудовой школе отменили. Также педагоги должны были учитывать региональные особенности при сборе учебного материала.

За что трудовую школу невзлюбили родители

Первые педагогические преобразования большевиков столкнулись с большими трудностями.

Так, отказ от преподавания Закона Божьего вызвал широкое и упорное сопротивление, особенно в среде крестьян. Как вспоминала Надежда Крупская, достаточно было появиться слухам о том, что богословие могут изъять из учебной программы, — и родители не пускали детей учиться, заявляя, что такие школы им не нужны. Родительские комитеты в городах тоже выражали недовольство. Во многом поэтому советская власть их ликвидировала. От компромисса — сделать Закон Божий факультативом — большевики категорически отказались.

Вместо родительских комитетов за образованием стали следить «представители трудового населения». Их избирали через партийные коллективы и женотделы. Но на деле представители, среди которых практически никогда не было родителей, совершенно не интересовались делами школ, и «пролетарский контроль» провалился.

Внедрение трудового принципа тоже шло негладко. Преподаватели чаще всего не понимали, как его реализовать. В итоге трудовое обучение сводилось к тому, что школьники должны были в промежутках между уроками, по выражению Крупской, «быть на побегушках». Они мели полы, мыли посуду, таскали дрова и даже разгружали вагоны.

«Многие педагоги понимали так, что если они бывшего гимназиста-белоручку заставят носить дрова, то тем самым превратят старую школу в школу новую — трудовую», - Анатолий Луначарский, «О народном образовании»

Кроме того, страна переживала очень сложный период: вслед за Первой мировой началась Гражданская война, разразился голод в Поволжье, распространилась повальная беспризорность. Многие дети вообще не имели возможности учиться. В таких условиях наладить даже привычное обучение было трудно, а совершенно новое — тем более. Поэтому во многом постановления ВЦИКа носили чисто декларативный характер, а трудовой принцип действительно применялся только в отдельных образцово-показательных учреждениях.

Фото: Государственный исторический музей Южного Урала
Поспешная и при этом радикальная реформа образования обернулась неудачей. Старая школа оказалась разрушенной, а никакой новой и тем более идеальной на её месте построить не получилось. Этот недостаток советская власть стремилась сгладить, хотя бы увеличив количество учащихся (что в целом ей удалось), но не качество их знаний. Луначарский в итоге писал: «…чему-нибудь учить, и то будет хорошо…»

Схемы ГУСа, или Как в СССР пытались развивать межпредметное обучение

Как ни странно, но, проводя радикальные преобразования в средней школе, советское руководство первое время не регулировало предметное содержание школьного обучения. Единых образовательных стандартов попросту не было. Так, составленные в 1920 году Наркомпросом программы и учебные планы были примерными и носили рекомендательный характер. Согласно им, в школах следовало изучать русский язык, литературу, математику, естествознание, физику, химию, историю на основе диалектического материализма и политическую экономию по Марксу.

Но в 1921 году научно-педагогическая секция Государственного учёного совета (ГУС) Наркомпроса во главе с Надеждой Крупской взялась, наконец, систематизировать обучение в средней школе. И тоже — экспериментально. За основу секция взяла не предметное, а комплексное построение школьных программ.

Такой принцип построения обучения был упомянут ещё в программных документах 1918 года. Суть его тогда объяснялась так: соединить учебные предметы в «как бы детскую энциклопедию».

Согласно комплексному подходу, ученики должны были получить необходимый уровень знаний, изучая конкретные примеры из мира природы, человеческой жизни или политической практики. Учитель при этом мог применять любые доступные способы обучения наравне со стандартными: чтением, письмом, счётом, измерением и другими.

К концу 1922 года на основе комплексного принципа составили программу для школ первой ступени, то есть начальной, а в 1923 году — для полной семилетней. Они получили название «схемы ГУСа» и фактически отменяли разделение на предметы. Вместо отдельных дисциплин вводились комплексы — темы из разных предметов, объединяющиеся вокруг одного явления. Можно сказать, в советских школах вводился межпредметный подход.

Сами комплексы делились на три раздела: «Природа и человек», «Труд», «Общество». Так, в четвёртом классе этим разделам соответствовали следующие темы:
● «География России и других стран. Жизнь человеческого тела»;
● «Государственное хозяйство РСФСР и других стран»;
● «Государственный строй России и других стран. Картинки прошлого человечества».

Некоторые комплексные темы были приурочены к сезону, местным особенностям или советским реалиям. Например, «Начало весенних работ» или «Первое мая — международный праздник трудящихся».

При изучении комплекса учитель должен был отбирать только тот материал, который с ним связан. На освоение каждой комплексной темы отводилось определённое время.

В школах второй ступени разделение на предметы сохранилось, но комплексы тоже применялись. Это приводило к забавным ситуациям. Например, расписание могло выглядеть следующим образом: «арифметика, овца, письмо». «Овца» здесь — это комплексная тема, на которой ученики изучали биологию животного, историю его одомашнивания, теорию и практику применения овец в народном хозяйстве.

Согласно схемам ГУСа, школа, как и раньше, должна была научить детей ценить труд. Учитель должен был руководствоваться принципом «От ребёнка к миру, от мира к ребёнку», то есть ориентироваться на личность ученика.

Конечно, значительное место уделялось идеологическому воспитанию — ученикам следовало понимать задачи советской современности, проникнуться ими и быть готовыми их решать. В качестве отдельного предмета вводилась политграмота.

Лет с 10–12 школы должны были прививать детям материалистическое понимание мира и марксистское мировоззрение. Последнее, согласно Михаилу Покровскому, должно было занять место религии и насаждаться схожими методами. Например, яркими праздниками, оставляющими след в душе ребёнка.

С 1918-го и вплоть до 1934 года школьники не изучали историю как отдельный предмет, она стала частью обществоведения, которое также включило в себя элементы политэкономии, экономической географии, экономической политики, советского права и истории социализма. В межпредметной концепции ГУСа фрагментарные знания об истории давали как «картинки из прошлого». В обществоведении прошлое изучалось лишь как иллюстрация развития классовой борьбы, предварявшей Октябрьскую революцию.

Похожие методы использовались и при изучении литературы. Так, Крупская предлагала связывать жизнь героев русских классиков с современностью. Например, после прочтения повести Гоголя «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» надо было написать сочинение, сравнить жизни рабочего и «тунеядствующего мелкого местного обывателя». Только так, считала Крупская, ученики смогут понять произведения, написанные в основном выходцами из «господствующих классов».

Почему комплексный подход не взлетел

На первый взгляд, комплексный подход приблизил школьное образование к реальной жизни. Но на деле он не давал системного усвоения знаний, школьники получали лишь фрагментарные представления о мире.

В результате, как пишет Е. М. Балашов в статье «Политика в области школьного, профессионально-технического и среднего специального образования, 1917–1941 годы», дети не могли нормально освоить самые простые базовые навыки, которые им должны были дать школы первой ступени, — письмо, чтение, счёт.

Связи между различными науками и разделами внутри предметных комплексов зачастую были притянутыми за уши. При этом и сами темы порой не соответствовали возрасту школьников. Например, первоклассникам предлагалось следить за заболеваемостью в семье.

В итоге программы представляли собой ворох разрозненных знаний, которые толком не закреплялись, а дети учились одновременно всему и ничему.

Низкий уровень базовых знаний у школьников не позволял вести преподавание на основе межпредметных связей и в старших классах.

Тот факт, что новые программы не обеспечивают должный уровень подготовки, вынуждены были признать делегаты Первого всесоюзного съезда учителей, состоявшегося в 1925 году, и Луначарский. «Учитель ломает голову над программой ГУСа, а дети в это время растут неграмотными», — резюмировал он. Даже самые ярые сторонники программ ГУСа стали признавать, что реализовать их не удалось. О неприспособленности схем возрасту учащихся говорил даже ЦК ВКП(б). В Наркомпросе осознали, что нужно что-то менять.

Кроме того, большинство учителей не умели работать с комплексным методом. Они попросту не успевали освоить со школьниками всю схему. Поэтому многие педагоги на самом деле преподавали как раньше, посвящая комплексным темам лишь несколько занятий в конце года и составляя два учебных плана — реальный для себя и «правильный» для отчётности. Школы же ограничивались формальными отписками в духе «работаем по схемам ГУСа», но что там конкретно делали, никто толком не проверял.

Недовольными новой программой оказались и родители. С 1925 года они стали жаловаться, что дети стали хуже считать, читать и писать, и требовали сначала обучить школьников этим навыкам.

В учебных программах 1925 года вернули разделение на предметы. Тем не менее учителя всё равно должны были опираться на общую для всех схем комплексную тематику. Однако и такой подход в советском образовании не задержался. Уже в 1926 году Наркомпрос значительно расширил самостоятельность учителей-предметников. А в следующем году наряду с перечнем комплексных тем ведомство составило перечень конкретных знаний по грамматике, орфографии и арифметике, которыми должен был обладать ученик.

Кстати, с политическим воспитанием школьников дела тоже шли не гладко. Политическую грамоту учителя преподавали в основном кто в лес, кто по дрова, да и в целом относились к ней формально, порой и вовсе игнорировали. Например, согласно сводке по губерниям 1924 года, в провинции такие занятия практически не велись.

В итоге для преподавания политграмоты приходилось привлекать студентов-коммунистов старших курсов или комсомольцев либо вовсе переносить обществоведческие занятия в специальные кружки.

Как в школах ввели проектный и бригадно-лабораторный методы

Провалы Наркомпроса в первые послереволюционные годы не прошли бесследно. В 1929 году власти развернули волну критики в адрес ведомства в прессе. Это была подготовка к масштабным перестановкам — большая часть высших руководителей Наркомпроса покинула свои посты. В том числе и его руководитель Анатолий Луначарский.

Смещение наркома привело к тому, что в стране начала активно распространяться теория «отмирания школы» Виктора Шульгина и принявшей его идеи Марии Крупениной.

Шульгин в свои 28 лет возглавил Институт методов школьной работы, исследовал взаимоотношения школы и социальной среды, условия формирования личности и её ценностей. Он считал, что традиционная школа отмирает, а её функции берёт на себя социальная среда. Поэтому он настаивал на том, что необходимо обратиться к переходной модели школы — «школе-производству» и «школе-колхозу». В его проектах ребёнок со школьной скамьи готовился к специализации, а образование сливалось с производством.

Свои педагогические взгляды Шульгин продвигал с 1920-х годов, но сначала против его идей активно выступал Луначарский и не давал им хода. Когда же нарком покинул пост, теория «отмирания» обрела популярность и в Наркомпросе.

Теперь обучение в новой школе должно было строиться на основе метода проектов. Согласно ему, школьники должны были обучаться самостоятельно. Сам метод был известен давно, но в СССР его модифицировали в соответствии с советскими реалиями: школьники выполняли проект в коллективе, а не индивидуально. Так родился бригадно-лабораторный метод обучения.

Фактически он предполагал отказ от классно-урочной системы. Вместо того чтобы, сидя за партами, слушать учителя, ученики теперь выполняли задания по проектам. В ходе их подготовки школьникам нужно было провести несколько наблюдений и опытов, таким образом соединяя теоретические знания сразу с практикой.

Большое влияние на бригадно-лабораторный метод оказала концепция Дальтон-плана американской исследовательницы Элен Паркхёрст. Согласно ей, школьники сами выбирали уровень нагрузки в начале года: минимум или максимум. Программа делилась на месяцы-подряды, в течение каждого из которых ученики выполняли задания. По ходу обучения они могли индивидуально консультироваться с учителем. Кстати, большой сторонницей этого метода была Надежда Крупская.

В «классе-лаборатории» учитель давал детям задание раз в неделю. Вообще предполагалось, что педагог в проектной системе играет роль наблюдателя и консультанта. Большие проекты, например «весенне-летние работы», делились на более мелкие: «организуем уход за скотом», «вырастим семена» и так далее.

Для совместного выполнения проектов школьники чаще всего распределялись по бригадам — это были объединения учащихся разного или, наоборот, равного уровня знаний под руководством назначенного бригадира.

Алгоритм работы бригад с учителями строился примерно так: вводное собеседование или лекция, самостоятельная индивидуально-звеньевая (групповая) работа по карточке-заданию, заключительная конференция и подведение итогов. На протяжении всех этих этапов педагог направлял учеников, следил за тем, как они выполняют задания, помогал преодолевать трудности, если они возникали, и вёл учёт успеваемости.

При этом учитель не должен был оценивать работу каждого ученика в отдельности, только бригады в целом. Межбригадная конкуренция, по задумке, должна была стимулировать детей учиться лучше.

Первые комплексно-проектные программы для школ первой ступени утвердили в 1929–1931 годах. Они были призваны «в корне исправить допущенные ошибки и искривления, приведшие к омертвлению комплексной системы». Применялся метод и в некоторых школах второй ступени, особенно — опытно-показательных.

Однако проектный и бригадно-лабораторный методы также оказались не лишены недостатков. Сказались материальные и технические трудности. Ученикам не хватало пособий и книг для самостоятельной работы, а учителям в перегруженных школах — времени.

Кроме того, педагоги, опять же, оказались не готовы к применению новаторских методов: они не имели достаточно опыта руководства самостоятельной работой школьников. В итоге обучение либо становилось фактически бесконтрольным, либо, наоборот, сводилось к работе «под диктовку».

Так как никакого индивидуального учёта работы учеников не было, все задания в бригадах в основном выполняли наиболее активные и преуспевающие ученики. Остальные оставались в тени и фактически не учились. А конкуренция приводила к тому, что бригады нередко мешали друг другу. Кроме того, некоторые задания были слишком сложными для самостоятельного решения.

Но самое главное, бригадно-лабораторный и проектный методы формировали очень узкий круг знаний и навыков — только те, что требовались на фабриках, заводах, в колхозах и мастерских. Ведь от идеи трудового обучения советское руководство не отказалось. В итоге страдал уровень общеобразовательной подготовки учащихся.

Как советское руководство покончило с экспериментальной школой

В конце 1920-х — начале 1930-х годов в стране сменился политический курс: СССР окончательно встал на путь построения тоталитарного государства.

Вслед за внутрипартийной борьбой обострилась и полемика в педагогическом сообществе. В ней всё чаще звучали не педагогические, а политические термины, доходило и до доносов.

В 1931 году ЦК ВКП(б) в очередной раз признало, что из-за экспериментальных методов школы не дают достаточного общего образования, а потому не могут качественно подготовить будущих студентов техникумов и вузов. Особенно сильно досталось методу проектов и теории «отмирания» Шульгина и Крупениной. Их обвиняли ни много ни мало в «разрушении школы» и «левом уклоне». Имена самих «уклонистов» и «вредителей», впрочем, никто не называл.

В сентябре 1931 года ЦК предложил руководящим образовательным органам срочно (в самом начале учебного года!) провести «научно-марксистскую проработку программ». В них, настаивал ЦК, должен был быть чётко очерчен круг необходимых ученику знаний по родному языку, математике, физике, химии, географии и истории.

Уже в 1931/1932 учебном году наркомпросы союзных республик создали учебные программы на основе предметного преподавания. В дальнейшем ЦК продолжил этот курс. В 1932 году был осуждён бригадно-лабораторный метод. К 1935 году в школы вернулись уроки, постоянное расписание и распределение по классам согласно возрасту. В 1940-х годах руководство страны пошло ещё дальше, вновь, как в царской школе, введя раздельное обучение для девочек и мальчиков.

Преподавателей обязали излагать учебный материал системно и проверять знания учащихся. Впервые за послереволюционное время была введена пятибалльная система оценок, ученические билеты и, как в дореволюционные годы, единая школьная форма.

С радикальными экспериментами и слишком творческими поисками в педагогике было покончено. Школа встала на путь унификации.

Правда, вместе с перегибами экспериментальной педагогики под нож легли и прогрессивные идеи, которые можно было бы усовершенствовать и развивать более удачно, чем это получилось в начале.

Остатки политехнической школы полностью ликвидировали в 1937 году. На трудовое обучение как отдельный предмет стали выделять всего лишь один час в неделю. Освободившееся время в младших и средних классах передали на изучение русского языка и математики, а в старших — нового предмета «Конституция СССР».

Основные источники:

Багдасарян В. Э. Н. К. Крупская в фокусе борьбы в советской педагогике 1920‑х — 1930-х годов: уроки истории для формирования стратегии политики в сфере образования // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки.

Балашов Е. М. Политика в области школьного, профессионально-технического и среднего специального образования, 1917–1941 годы // Расписание перемен. Очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи — СССР (конец 1880-х — 1930-е годы). — М., 2012.

Богачёв А. В., Захарова Л. Б. Концепция развития системы народного образования в советской России в 1920-е годы // Вестник Самарского государственного технического университета. Серия: Психолого-педагогические науки.

Богуславский М. В. Разработка и реализация вариативных стратегий модернизации системы советского образования (1917–1930 гг.) // Проблемы современного образования.

Декрет Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов. О единой трудовой школе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики (Положение).

Кузницына С. Л. Проблема становления индустриально-технического образования в СССР в первой половине XX века (очерк истории) // Общество. Коммуникация. Образование.

Милованов К. Ю. Стратегии и приоритеты развития государственной образовательной политики (1917–1930 гг.) // Проблемы современного образования.

Основные принципы единой трудовой школы от государственной комиссии по просвещению 16 октября 1918 г.

Помелов В. Б. Программно-методическая работа Наркомпроса РСФСР в первые годы советской власти // Вестник Вятского государственного университета.

Ставропольцева С. В. Лабораторно-бригадное обучение: традиции и инновации // Педагогика: традиции и инновации: материалы VIII Междунар. науч. конф. — Челябинск, 2017.

Томина Е. Ф. Реализация педагогических идей Дж. Дьюи в теории и практике отечественного образования // Вестник Южно-Уральского государственного гуманитарно-педагогического университета.

Фёдорова Н. М. Самоуправление в советской школе (20-е — 30-е годы ХХ века) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена.