Страшный суд (фрагмент), фреска на контрфасаде церкви Сан-Джиминьяно, Таддео ди Бартоло, 1393
И вот автор канона призывает нас трезво оценить последствия такой жизни, жизни по страстям, и задуматься: а действительно ли мы хотим такого результата?Действительно ли желаем быть в порабощении у страстей? Ведь если дать им волю, они расправятся с нами, как те самые лютые звери. А они непременно выйдут на волю, если мы не станем удерживаться от порождаемых этими страстями грехов — поступков, слов, мыслей, в которых эти страсти, бушующие внутри нас, время от времени прорываются наружу.
Обращение к собственной душе — характерная черта этого канона, которая роднит его с Великим покаянным каноном Андрея Критского («Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?..»). Может быть, это сходство и навело кого-то на мысль, что автором покаянного канона ко Господу тоже может быть святитель Андрей?
3.
«Житие на земли блудно пожих и душу во тьму предах, ныне убо молю Тя, милостивый Владыко: свободи имя от работы сея вражия и даждь ми разум творити волю Твою».
Перевод: Жизнь земную я блудно прожил и душу во тьму предал; ныне же молю Тебя, милостивый Владыка: освободи меня от этого рабства врагу и дай мне разум исполнять волю Твою!
Автор покаянного канона изображает человека уже почти погибшим, связанным грехами по рукам и ногам, предавшим «душу во тьму». Один только Господь может его спасти. Такая картина тоже может показаться преувеличением. Однако вспомним, что канон этот читается вечером, вместе с другими молитвами, которые тоже носят покаянный характер, по очень простой причине: предстоящая ночь в самом деле может оказаться для человека последней. Не случайно каждый вечер, прежде чем отойти ко сну, мы несколько раз произносим слова: «Да не усну в смерть». Ночь, сон и смерть с древних времен воспринимались как символы друг друга. Если не покаяться сейчас, завтра может быть уже поздно — вот какая простая мысль стоит за этими словами канона.
4.
«Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние».
Перевод: Как мне не плакать, когда помышляю о смерти! Ибо видел я лежащего во гробе брата своего бесславным и изменившим свой лик. Чего же я жду и на что надеюсь? Только дай мне, Господи, прежде конца [жизни] покаяние!
В каноне много раз повторяется мысль, что все в этом мире преходит, все быстро заканчивается — и силы, и молодость, и сама жизнь. Мы строим планы — но вот перед нами пример нашего брата, который еще вчера тоже строил какие-то планы на будущее, а сегодня его тело будет предано земле. Вывод очевиден: нельзя откладывать покаяние, нужно спешно менять жизнь! А поскольку очень трудно решиться на радикальную перестройку всей жизни, мы просим Бога о вмешательстве: не дай мне, Господи, умереть без покаяния!
5.
«Оставих Тя, не остави мене; изыди на взыскание мое, возведи к пажити Твоей и сопричти мя овцам избраннаго Твоего стада, воспитай мя с ними от злака Божественных Твоих таинств».
Перевод: Я оставил Тебя, но Ты не оставь меня. Выйди искать меня, приведи на Своё пастбище и сопричисли меня к овцам Твоего избранного стада, напитай меня вместе с ними от хлеба Божественных Твоих таинств.
Это слова из молитвы, завершающей канон. В них заключен важный смысл: человек, как бы он ни старался вернуться к Богу, одним собственным усилием на это неспособен. Даже истинного покаяния мы принести не можем — этой мыслью канон начинается («покаяния несть во мне»), ею же он и заканчивается. Нет у меня ни слез, ни сердечного чувства, ни настоящей любви к Богу, констатируем мы печальный факт и просим, чтобы Господь Сам пришел, взыскал нас и причислил к малому стаду верных Ему людей (ср.: Лк 12:32). Это искреннее и честное признание факта, который давно знает христианство: грехопадение Адама и Евы испортило и всех нас, их далеких потомков, и исправить ситуацию мы сами не в силах — как никто (кроме выдумщика Мюнхгаузена) не в силах вытащить самого себя за волосы из болота. А значит, мы нуждаемся в Спасителе.
Образы, используемые в этой молитве, восходят к евангельской притче о добром пастыре, который оставляет девяносто девять овец, послушно пасущихся на лугу, и идет искать одну потерявшуюся (Лк 15: 4–7). Если мы не хотим в очередной раз откладывать покаяние, то есть изменение себя, то лучше бы нам ассоциировать себя как раз с этой пропавшей овцой, а не с теми, что остаются верными пастуху и ходят за ним. И взывать к Богу о спасении.
Итак, покаянный канон — не упражнение в самобичевании?
Конечно, нет. Самобичевание может привести только к унынию, а цель христианина совершенно противоположная — обрести радость встречи с Богом. И все места покаянного канона, в которых нам предлагается вроде бы унизить себя, на самом деле просто напоминают нам о непреходящем правиле духовной жизни, сформулированном Господом в Евангелии: кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится (Мф 23:12). Речь не идет о том, чтобы повторять как заклинание: «я самый плохой». Речь о том, чтобы посмотреть на себя не с точки зрения обыденной жизни (когда я могу показаться себе очень даже приличным человеком с вполне извинительными слабостями), а с точки зрения евангельской истины о человеке. О том, кем призван быть человек согласно замыслу Божию. На фоне Богочеловека Иисуса Христа (соединиться с Которым мы надеемся, приступая к Чаше) всякий из нас, мягко говоря, очень несовершенен. И посмотреть на себя критическим взглядом, найти в себе изъяны и попросить у Бога помощи в их выправлении — необходимая ступень духовной жизни, которую невозможно миновать, если мы хотим взобраться выше и научиться радости пребывания с Богом.
Автор: ЦУКАНОВ Игорь
© Журнал Фома.
#покояние
Нет комментариев