Нетрудно заметить, что в нашей цивилизации отношение к труду тягостное — об этом свидетельствует наше трепетное, почти сакральное отношение к отдыху... Ведь именно он зачастую является главной темой обсуждения во время обеденных перерывов на многих предприятиях страны! Где корни этого дисбаланса в отношении современного человека к труду и отдыху? Как к нему относиться с христианской точки зрения? Каков был замысел Бога о труде и человеке, и что об этом говорит Библия? Об этом и многом другом — материалы июньской темы номера журнала "Фома". *** Что такое труд для человека — благословение или проклятие? Казалось бы, странный вопрос: вся история человечества показывает, что без труда люди обречены на голод, лишения, смерть. И сокровищница народной мудрости так же убедительно свидетельствует о том, что труд — благо, что он — источник преуспеяния, богатства, уважения в обществе или хотя бы элементарной сытости: «Без труда не выловишь и рыбку из пруда», «Кто любит труд, того люди чтут», «Труд человека кормит, а лень портит». Однако во все времена, в самых различных культурах мира наряду с этим признанием ценности труда сквозит и какая-то подспудная неприязнь к нему, восприятие его как чего-то тягостного и враждебного человеку. Так, еще в XIX веке Н. А. Добролюбов писал: «В каждом из нас сидит значительная часть Обломова», имея в виду некую склонность русского национального характера к отрицанию труда, обусловленную тогдашним укладом жизни и политическим неустройством. Но вот в двадцатом веке это самое неустройство наконец переустроилось, причем — самым радикальным образом. Всех уцелевших в революцию Обломовых отправили на принудительные работы, а вместо патриархальной Обломовки был организован колхоз «Светлый путь», где в здании правления на каждой стене висело по лозунгу, так или иначе восхваляющему труд как высшее благо в жизни человека и общества. Однако на смену традиционным тезисам «Работа не волк, в лес не убежит» и «От работы кони дохнут» в народной гуще тут же появились новые афоризмы, выражающие все то же традиционно-неприязненное отношение к труду: «Если хочешь поработать, ляг, поспи, и все пройдет», «Пускай работает трактор, он железный», «Труд облагораживает человека — и делает его горбатым». Конечно, далеко не все русские, а потом и советские люди исповедовали эти принципы. И всё же необходимо признать: попытка возвеличивания труда путем социальных преобразований в нашей стране оказалась бесплодной. Что общего у скульптора и пахаря? В древней Элладе труд считался уделом рабов, и даже творческие профессии очень четко разделялись по признаку вложенного в творчество физического труда. Например, Аристотель делил жителей античных полисов на «низших» и «свободных». К первым он относил людей, «которые изнашиваются более всего». Сюда входили ремесленники, земледельцы и… скульпторы! К «свободным» же философ относил художников и… пастухов! Такое разделение на первый взгляд кажется непонятным и даже нелепым: ну что общего может быть у художника и пастуха? Или — что может столь радикально отличать скульптора от художника и роднить его с пахарем? Однако сам Аристотель объяснял это вполне доходчиво: он полагал, что творчество скульптора столь же утомительно, как и работа землепашца. А в художниках и пастухах видел некую свободу от физических усилий, легкость и даже леность, говоря об этом так: «Жизнь пастухов самая ленивая, они получают пропитание без труда — от усмиренных животных, и живут себе в досуге». Другой великий философ — Сократ — придерживался иной точки зрения на труд, что и послужило одной из причин его осуждения на смерть. Историк Ксенофонт писал, что его земляки афиняне предали Сократа суду, в частности, за его фразу: «Никакой труд не позор, позор — это леность». В вину великому мудрецу благородные афинские демократы вменили не что-нибудь, а пропаганду «рабского образа мысли» среди учеников. Однако неправильно было бы думать, будто любой труд в античности считался рабским. Речь шла лишь о тех его формах, которые были продиктованы необходимостью выживания. Именно свобода от этих видов труда (которые жители Эллады полностью переложили на рабов), по мысли древних греков, делала их по-настоящему свободными от тех нужд, которые роднят человека с животным миром, — необходимости добывать пищу и воду, заботиться о потомстве, укрываться от непогоды. Впрочем, если этим же трудом свободные люди занимались не по необходимости, а из каких-то иных соображений, рабским он уже не считался.

Бурлаки на Волге. И.Е. Репин. 1870-1873. …и человек сравняется с животным Похожим образом относились к этим вопросам и древние римляне. В фильме «Формула любви» деревенский кузнец Степан, разломав вдребезги карету графа Калиостро, утверждал, что к колесам сподручней пробираться через крышу. И цитировал при этом латинскую поговорку: Labor est etiam ipse voluptas — «Труд уже сам по себе есть наслаждение». Мысль формально красивая, но вряд ли этот афоризм родился в голове римского крестьянина или раба. Скорее уж, наслаждение в труде мог находить какой-нибудь предшественник нашего графа Толстого — патриций, выращивающий на досуге капусту для собственного удовольствия. В античном мире одно и то же занятие могло быть выражением как свободного творчества, так и животной зависимости человека от внешних обстоятельств. По этой причине рабы там рассматривались как некая разновидность домашних животных, которые всегда, в любой момент своего бытия, были подчинены не только хозяину, но прежде всего — власти жизненной необходимости. Конечно, такой взгляд на людей «простого труда» для любого нравственно вменяемого человека сегодня представляется категорически неприемлемым. Но все же есть в этой логике древних греков один момент, весьма существенный для ответа на вопрос: что же такое труд вообще? Эллины очень точно подметили схожесть необходимого для выживания труда с жизнью животных, определив и то, и другое как несвободу, рабство. Действительно, любое животное существует в жесточайших рамках причинно-следственных связей, обусловленных его биологией: хочет есть — ищет пищу, хочет пить — ищет воду и так далее. Все его действия продиктованы теми или иными потребностями организма, которые ему, животному, необходимо удовлетворить. Следовательно, мысль о том, что необходимый ради выживания труд приравнивает человека к животному, ничуть не противоречит действительному положению дел. Шекспировский король Лир говорил об этом без всяких двусмысленностей: Сведи к необходимостям всю жизнь, И человек сравняется с животным*. И вот здесь, наверное, самое время попытаться осмыслить эту необходимость человеческого труда ради выживания уже не в античном ключе, а с библейских позиций. Смерть ноутбука Церковь учит, что после грехопадения Адама и Евы природа человека изменилась. Вернее сказать, природа осталась прежней, но изменился сам способ ее функционирования. Пояснить это можно через простую аналогию. Что происходит с ноутбуком, хозяин которого посчитал, что этот девайс может работать вполне автономно, и потому увез его куда-нибудь в лес или в горы, где заведомо нет возможности подключиться к электросети? Очевидно, что ноутбук какое-то время поработает на сохраненной зарядке. А потом отключится. Или, как говорят пользователи, «умрет». Ровно то же самое произошло и с человеком, отпавшим от источника своего существования — от Бога: человек начал умирать. Но если в отключенном ноутбуке некоторое время действует накопленный заряд, то отпавшему от Бога человеку для поддержания своей постоянно угасающей жизни пришлось черпать ресурсы из окружающей среды. Святые отцы единодушно утверждают, что с грехопадением в человеческое естество вошли страстность, тленность, смертность, названные в Библии кожаными ризами, которые Бог дал падшему человеку. Страстность, или, говоря проще, подверженность страданиям выразилась в уязвимости человека, в зависимости его от внешних условий существования. Тленность можно рассматривать в современных категориях как включенность человека в общий для всей природы обмен веществ, неизменно предполагающий для всего живого этапы расцвета, зрелости, плодоношения, увядания и, наконец, — распада, гниения, или — тления. Ну а что такое смертность, наверное, объяснять никому не нужно. Если обобщить все эти изменения, то вывод можно сделать вполне однозначный: после грехопадения человек уподобился неразумным животным, или, как говорит об этом церковная традиция, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс 48:13, 21). Святитель Григорий Нисский сравнивал это состояние падшего человека с жизнью несчастного ослика, вращающего жернова мельницы: «С завязанными глазами мы ходим вкруг мельницы жизни, совершая один и тот же путь и возвращаясь на то же самое место. Позвольте мне разъяснить этот круговой путь: голод — насыщение, сон — бодрствование, скудость — изобилие. От одного мы переходим ко второму, затем опять к первому, затем опять ко второму, никогда не прекращая кругового движения». Ставшие страстными, тленными, смертными люди оказались вынуждены добывать себе пропитание, спасаться от диких животных, прятаться от непогоды. И все это с неизбежностью предполагало труд. Тяжкий, изнуряющий, а самое главное — рабский, потому что — вынужденный, лишенный главного признака творчества — свободы произволения человека. …чтобы возделывать и хранить В церковнославянском языке слово труд — одно из обозначений болезни, страдания. И это вполне соответствует библейскому пониманию труда. Согласно христианскому вероучению, необходимость трудиться в поте лица своего, как и связь труда со страданием, стала для человека прямым следствием грехопадения. Это, конечно, вовсе не означает, будто человек был создан Богом для блаженного безделья. Жизнь того, кто создан по подобию Творца, должна была стать неразрывно связанной с деятельностью: И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его (Быт 2:15). О том, что же означают эти слова — возделывать райский сад, — Максим Исповедник пишет так: человек должен был «…соединить рай и прочую землю святостью своей жизни». Необходимым условием для этого было отсутствие у него «пристрастия к какой-либо из частей земли». Говоря проще, сотворенный человек, постепенно расширяя пространство Едемского сада, был должен всю нашу планету превратить в рай. Задача, что и говорить, масштабная, бездельникам она явно не под силу. Однако то творческое участие в преобразовании лица Земли, к которому первые люди были призваны Богом, не предполагало каких-либо болезненных проявлений. Это была чистая радость свободного творчества, для которой и само слово «труд» не очень подходит. Труд в современном его понимании вошел в жизнь человека, лишь когда тот отпал от своего Создателя, решив жить по собственной воле. И тут человек сразу же столкнулся с необходимостью в поте лица возделывать землю, которая стала взращивать ему сорняки вместо злаков и вместо радости питать его скорбью. Бог предоставил ему все блага этого мира даром, сделал его Своим наместником на Земле, подчинил ему всех животных и все стихии. Но после грехопадения человек оказался вынужден прилагать огромные усилия для добычи мизерных крупиц этого отвергнутого им Божьего дара. Так появился труд. Тихий враг Но отнюдь не один только труд оказался в деятельной жизни человека следствием грехопадения. Любому школьнику известно, что противоположностью труду является лень. Та самая, которую обличал Сократ, поплатившийся за это жизнью. Это тихое зло столь незаметно, что обратить на него внимание получается далеко не всегда, хотя в каждом из нас оно неотлучно присутствует с самого момента нашего рождения. Действие его очень точно описал в забавном стишке поэт: Бывает, проснешься, как птица, Крылатой пружиной на взводе, И хочется жить и трудиться. Но к завтраку это проходит. Лишь разобравшись в том, почему человеку не хочется жить и трудиться, можно понять, что же на самом деле представляет собой это всем нам привычное, и — чего уж там греха таить — ставшее нормальным фоном нашей жизни явление. Как уже было сказано, любой труд является результатом отпадения человека от Бога. Даже молитвенный труд святых — прямое следствие этой метафизической катастрофы, когда самое естественное для человека занятие — общение со своим Создателем вдруг оказалось сопряженным с болезненным усилием и преодолением в себе какого-то темного, косного начала. Гончаров назвал это начало «обломовщиной». В более широком смысле люди привыкли называть его ленью. Но если последовательно развивать мысль об отпадении людей от Бога, то с неизбежностью придется признать: этим темным началом в человеке является смерть. Это ее мягкое прикосновение чувствуем мы, когда в нежной истоме валяемся на диване после пробуждения или сытного обеда. Это ее голос вкрадчиво говорит о любом деле: «Брось, отложи, ведь можно сделать это и завтра. А сейчас — отдохни, поспи часок-другой». Лень — не что иное, как стремление к распаду, к необратимому рассеянию энергии, к полному прекращению всяких процессов в человеческом теле и душе. Лень — это умирание, образ смерти, пропитывающий каждую секунду жизни человека. Ее идеал — постепенное уподобление человека сначала животному, а затем и неживой органике, жалкой куче гниющего мяса. Зерно смерти всеяно в нас уже с самого момента нашего зачатия, и даже у самого оптимистично настроенного человека нет и малейших иллюзий насчет того, что ему удастся ее избежать. Может быть, именно поэтому мы привыкли отодвигать куда-то на задний план сознания мысли о собственной смерти, и поскорей стараемся отвести испуганный взгляд от смерти другого человека. Но в то же время в любом из нас присутствует некое отрицательное отношение к собственной лени, интуитивное восприятие ее как распада, медленного сползания в бездну, которое Сократ называл позором для человека. И единственным средством, позволяющим нам преодолеть этот позор добровольного сползания к смерти, является труд. Путь к утраченному раю Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ними, оспариваемся ими». Но ведь так или иначе, а умереть предстоит каждому из нас. Два метра земли на кладбище, да лопух над могилой — вот финал жизненного пути как ленивца, так и трудоголика. Так не все ли равно — проваляемся мы всю свою жизнь на диване или будем трудиться не покладая рук? Можно рассуждать и так, но лишь в том случае, если смерть рассматривается как окончательная и абсолютная точка в человеческом существовании. Но в представлении человека, верующего в продолжение жизни после смертной черты, все обстоит иначе. Труд для христианина — горькое, но необходимое лекарство, прописанное Самим Господом: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Mф 11:12). Вера без дел мертва. Но точно так же мертвы без дел и дружба, и любовь, и умственные способности человека, и самые благие его намерения. Cogito ergo sum! (Я мыслю, следовательно, я существую!) — сказал когда-то Рене Декарт. Но мало для человека просто существовать и сознавать свое существование. Личность человека складывается из его поступков в ситуации выбора, когда ему необходимо преодолеть себя для того, чтобы подняться над собой, нынешним. В человеке есть некая заданность, неудовлетворенность тем, что ты есть сейчас, и устремленность к тому, каким ты должен стать. Без усилий в этом направлении его жизнь так и останется всего лишь мыслящим существованием. Ты умен? — приложи свой ум к какому-то доброму делу. Ты дружишь? — узнай, как идут дела у твоего друга и помоги ему, если он нуждается в твоей помощи. Ты любишь? — сделай хотя бы что-нибудь ради любимого, начни перестраивать свое бытие сообразно этой любви. И не смущайся тем, что все это потребует от тебя труда, усилий и даже страданий. В своем нынешнем состоянии человек может оставаться человеком лишь через эти осознанные усилия по преодолению в себе лени и косности — ядовитых семян, внесенных в наше естество грехопадением первых людей. Наша земная жизнь — не стихийное бедствие, которое нужно терпеливо переждать под теплым одеялом. Путь к утраченному раю — это труд исправления себя, своих больных наклонностей, искаженных грехом свойств души. Иначе говоря — труд воссоздания в себе того человека, каким хотел бы видеть нас Бог. Для христианина жизнь — путь уподобления Христу. А у Христа, как известно, дивана не было. *Перевод Б. Пастернака. — Ред. Автор: ТКАЧЕНКО Александр © Журнал Фома. #статьи