УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ: ТРАГЕДИЯ ИМПЕРАТОРА

6 июня вся Россия отметила очередной Пушкинский день. Мало кто знает, что ровно через месяц мы могли бы отмечать день рождения – более того, довольно солидный юбилей другого исторического персонажа – императора Николая Первого. Но не отметим. Почему? Не заслужил! Его называли реакционером, гонителем просвещения, палачом декабристов, сомнительным покровителем того же Пушкина, жандармом Европы, неудобозабываемым тормозом (эта пощёечина от Тютчева) и так далее. Какой уж тут юбилей! Ах, как права была Анна Ахматова, сказавшая, что Пушкин страшно отомстил всем своим гонителям: о них если и вспоминают, то в связи с великим поэтом. В период перестройки (катастройки) эту ситуацию попробовали обернуть против Брежнева – мол, мелкий политический деятель эпохи великой Пугачевой. Не вышло. И Брежнев оказался не так уж мелок, и Пугачева – не столь уж велика. Но что касается Николая, то всё так и остаётся – уж как припечатала Анна Андреевна, так припечатала. А между тем, у Николая Павловича были все козыри, чтобы не в шутку, а всерьёз стать Великим, вслед за Иваном Третьим, Петром Первым и Екатериной Второй. Но – не вышло. Интересно, почему?
НА ПУТИ К ПРЕСТОЛУ
Великий князь Николай родился 24 июня по старому, 6 июля 1796 года по новому стилю в семье цесаревича Павла Петровича и его второй жены Марии Фёдоровны, урождённой принцессы... забыл! В общем, урождённой принцессы одного из многочисленных тогда немецких государств, промышлявших, между прочим, ещё и поставкой высокородных невест в «варварскую Россию». Взглянув на очередного (уже третьего) внука, восхищённая Екатерина Великая ахнула: «Экой богатырь!». Действительно, младенец был ростом если не в полный аршин, как положено натуральным богатырям, то в аршин без двух вершков (62 сантиметра). Взрослым Николай вырос до 189 сантиметров, на голову выше среднего мужчины того времени, и при этом обладал античным профилем и атлетическим сложением.
Ещё одна деталь: у него были голубые глаза, причём в левом словно горел ярко-синий огонь. В минуту опасности глаза приобретали свинцово-серый оттенок. Редко кто мог выдержать его пристальный взгляд: некоторые впечатлительные натуры даже падали в обморок. Голос у него тоже был командирский. Когда в холерный год Николаю Павловичу донесли, что на Сенной площади бунтует народ, он приказал подать коляску и поскакал туда один, без охраны. Врезавшись в разгорячённую толпу, он встал в коляске во весь рост и зычно гаркнул: «На колени!». Многотысячная толпа, как один, упала на колени. «И бунт задавленный затих»...
Чем не царь? Но у Николая было два старших брата, Александр и Константин. Шансов на трон у него практически не оставалось. Тем не менее... Однажды маленький Николка спросил отца, почему его зовут Павлом Первым. Тот объяснил, что он первый император с таким именем. Догадливый мальчонка тут же выдал: «Значит, я буду Николай Первый?». Отец усмехнулся и отослал его в детскую. Между тем, так оно и вышло.
Как известно, Александр Первый «всю жизнь провёл в дороге и умер в Таганроге» в ноябре 1825 года. Петербург тут же присягнул Константину... Который ещё в 1819 году по многим причинам тайно отрёкся от престола. Началась бестолковщина, закончившаяся восстанием декабристов. При его подавлении Николай (уже Первый) проявил весьма похвальные для правителя качества: мужество, решительность, стремление обойтись малой кровью (трижды посылал парламентёров). Несмотря на страшное слово «картечь», погибли не более двухсот человек. Никак не сравнить с Ходынкой и «9 января» кроткого, аки агнец, Николая Второго.
И вот она – власть! Самодержавная, ничем не ограниченная (кроме, конечно, цареубийства) власть над огромной, протянувшейся по трём континентам, от Измаила и Вилкова до Ситки и Нетчикана империей с многими десятками миллионов верноподданных (кучка декабристов не в счёт)! «Куда ж нам плыть?», как спросил в своё время Пушкин?..
«ПОЭЗИЯ СРЕДИ НАЦИИ, КАК МУЗЫКА ВО ГЛАВЕ ПОЛКА»
Николай Первый однозначно не собирался быть реакционером, гонителем просвещения и так далее. Он хотел стать мудрым отцом своего многомиллионного семейства, рачительным хозяином великой империи. Хотел сделать все её народы счастливыми, а саму империю – ещё более великой. Хотел кардинально решить восточный и все прочие вопросы. Хотел, наконец, отменить крепостное право! Вы улыбаетесь? Не верите? А он действительно хотел. Об этом свидетельствуют хотя бы девять секретных комитетов по крестьянскому вопросу, созданных во время его царствования. Почему девять? Да потому, что ни один из них так и не смог решить главную проблему – найти способ уговорить помещиков согласиться на освобождение крестьян. Как сказал один из тогдашних острословов: «Наш император каждый год начинает с освобождения крестьян».
И действительно начинал. Каждый год. А воз оставался на одном и том же месте все долгие тридцать лет его царствования. Почему? Наверное, потому, что император слишком хорошо помнил судьбу своего заколотого вилкой за обеденным столом деда и оглушённого золотой табакеркой, а затем задушенного офицерским шарфом в собственной спальне отца.
Надо сказать, что у Николая был всё-таки способ выполнить свое предназначение. И рекомендовал этот способ не кто иной, как его царственный брат Александр Первый. Сам он догадался об этом только в конце своего царствования и не успел применить на практике, но, думается, его интуиции можно доверять.
Способ этот называется – вы не поверите! – поэзия. В одном из своих писем Николаю уже как наследнику Александр Первый писал: «Не забывай, что среди нации поэзия исполняет почти такую же роль, как музыка во главе полка: она – источник возвышенных мыслей, она согревает сердца, говорит душе о самых грустных условиях материальной жизни. Любовь к изящной словесности – одно из величайших благодеяний для России...».
ГОНИТЕЛЬ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Прекрасный совет! Беда в том, что Николай не любил и не понимал поэзии. Показательно, что когда уже после казни декабристов император узнал о том, что Рылеев был хорошим поэтом, он искренне сожалел, что не знал этого раньше: тогда бы он непременно сохранил ему жизнь. А так он только назначил его вдове и детям солидную (2500 рублей в год) пенсию. Не знать, что Рылеев хороший поэт, мог только человек, абсолютно не интересующийся поэзией. Не так-то много было в России начала 19 века поэтов... Правда, прозой император интересовался, даже читал вслух в семейном кругу романы Вальтера Скотта из рыцарских времён.
И снова неизбежно вспоминается Пушкин. Ведь у Николая был шанс получить понимание поэзии из первых рук, можно сказать, у самого воплощения поэзии. В какой-то момент император был близок к такому судьбоносному шагу. Ведь не случайно после встречи с Александром Сергеевичем в Кремлёвском дворце в сентябре 1826 года он сказал приближенным: «Сегодня я разговаривал с самым умным человеком в России». И видя, что его не понимают, добавил: «С Пушкиным».
Прекрасно! Из этих слов видно, что Николай тоже был далеко не дурак. И как же он распорядился этим самым умным человеком? Назначил за ним секретный надзор, стал его личным цензором и... произвёл в камер-юнкеры (низший придворный чин, которым удостаивали безусых юнцов из знатных семейств).
Как известно, все познаётся в сравнении. Так вот, сравним: Екатерина Великая назначила Державина губернатором. Павел того же Державина – министром юстиции. Герцог Саксен-Веймарский Карл Август назначил великого Гёте, тогда ещё совсем молодого человека, премьер-министром и членом тайного совета. Николай, уже имея перед глазами этот опыт (уж о Гёте и Державине он не мог не знать), назначил великого Пушкина... камер-юнкером. Занавес.
Между тем царствование Николая – это не только Пушкин, но и Лермонтов, Гоголь, молодой Достоевский – все звёзды первой величины, великие гении, не говоря уже о Шевченко, Бестужеве-Марлинском, Полежаеве и прочих талантах. И как же он их привечал? Лермонтова загнал на Кавказ, где тот и сгинул на дуэли. А не погиб бы на дуэли – так погиб бы в бою с горцами. Гоголя вечно путал с мелкотравчатым Соллогубом. Спасибо, хоть «Ревизора» одобрил. А когда Жуковский заикнулся, что, мол, Гоголь совсем обнищал, нельзя ли ему назначить пособие хотя бы в тысячу рублей в год на пять лет – нахмурил царственные брови и назначил, но не на пять лет, а на три года. (Своему любимому отцу-командиру Паскевичу за Персидский поход миллион подарил. Единовременно). О Достоевском и говорить нечего. За публичное чтение письма Белинского Гоголю – расстрел! Во как! Слава Богу, в последний момент одумался, заменил расстрел каторгой – а то не читать бы нам ни «Идиота», ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых».
С Шевченко особо интересно получилось: в солдаты без права выслуги (то есть навечно) с запрещением писать и рисовать. Думаете, за участие в Кирилло-Мефодиевском обществе, за украинский сепаратизм? Оно, может быть, и стоило бы, только при чём тут стихи и живопись? Да и прочие участники легко отделались: кого от службы отставили, кого в собственное имение сослали.
Было, представьте себе, при проклятом царизме и такое странное наказание. Так ведь имение ещё и иметь надо! Тут дело в другом. Чёрт догадал Тараса Григорьевича нарисовать карикатуру на жену императора Александру Фёдоровну (естественно, бывшую немецкую принцессу, конкретно – прусскую), да ещё и заочно обозвать её высохшим опёнком. Жену Николай Павлович любил... Что не мешало ему изменять ей направо и налево и даже прижить трёх незаконных детей от фрейлины Нелидовой. Но всё равно любил. А ещё больше жалел: ведь она была так потрясена восстанием декабристов, что на всю жизнь заработала нервный тик. Худенькая она была, конечно, но никак не высохший опёнок, а настоящая красавица, да к тому же непутёвому муженьку семерых ребятишек родила. Но ведь настоящему хохлу что нравится? Горилка, сало, паляница, галушки и краля в три обхвата. Самое неприятное, что Александра Фёдоровна принимала деятельное участие в выкупе украинского письменника из крепостной неволи. И вот она, благодарность...
Думаете, так и пропал Шевченко в казахских степях, куда его определили на службу? Как бы не так! На первых порах, конечно, туго приходилось. А потом попал в качестве... художника в экспедицию по обследованию Аральского моря. Вот так! Как давно замечено, суровость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. От той экспедиции остался презабавнейший рисунок-автопортрет: Тарас Григорьевич на берегу того самого моря в одной рубахе. То есть совсем в одной. Без штанов. Понятное дело: жарко было. Очень жарко. Море-то – посреди пустыни. Об этом рисунке ехидный (за что и пострадал от украинских националистов), но талантливый киевский журналист Олесь Бузина как-то заметил: «Воля ваша, но Тарас Григорьевич явно себе польстил». Он, конечно, имел в виду изображение тех частей тела, которые не были прикрыты штанами.
Окончание следует.
Георгий СТЕПАНЧЕНКО
На снимках: Николай Первый; на Сенатской площади 14 декабря 1825 года.