Передние остановились, но задних остановить не удалось. Многие рыцарские отряды, будучи уверены в быстрой и легкой победе, возобновляли движение, как только маршал проезжал мимо. Другие, видя, что сзади продолжают прибывать все новые отряды, думали, что был дан контрприказ, и также трогались в страшной суматохе и беспорядке, в конце концов упираясь в передние отряды и пытаясь их обойти. В шуме, гаме и пыли королю и его маршалам удалось кое-как перегруппировать эту мешанину пехоты и конницы в три соединения: генуэзских наемников, графа Алансонского (брата короля) и самого короля, вместе с которым были король Иоанн Богемский и другие вельможи из Чехии, Германии и Нижних Земель (современного Бенилюкса). Наибольшая цифра численности французской армии, 60 тысяч человек, исходит от флорентийского хрониста Виллани. Примечательно, что те же 60 тысяч Виллани называет для общефранцузской армии и в других случаях, например, применительно к сражению при Мон-ан-Певель (1304 г.). Едва ли это случайно – именно во столько оценивают максимальную "списочную" численность французского "арьер-бана" (общего призыва вассалов короля). Вероятно, члены семьи Виллани, хотя и современники описываемых ими событий, наблюдали за ними со стороны, и автоматически обозначали каждое общефранцузское войско стандартной "списочной" цифрой. На практике французским королям никогда не удавалось собрать в одном отдельно взятом войске более половины "призывного максимума". В XIV веке "арьер-баны" устраивались многократно и, в тех случаях, когда их численность можно установить более-менее достоверно, современные ученые всякий раз приводят цифры от 20 до 30 тысяч. Поэтому наиболее близкой к истине можно считать встречающуюся у Фруассара цифру 30 тысяч. Хотя она также передает скорее стандартную "общую оценку" основной французской армии, чем конкретную численность войск при Креси, ее можно считать возможным "реалистичным максимумом". Вероятно, именно в 30 тысяч оценивал свое войско сам французский королевский двор. Фруассар был в него вхож, в отличие от купцов Виллани. Впрочем, новейшие исследователи оценивают численность французских участников битвы при Креси в 20-25 тысяч, включая 12 тысяч тяжелой конницы и 6 тысяч наемных генуэзских арбалетчиков. Возможно, на эту оценку повлиял тот факт, что большая часть пеших городских ополчений опоздала и в сражении 26 августа не участвовала. Средневековую цифру численности французской кавалерии современные ученые практически не ставят под сомнение – вероятно, рыцарские контингенты реально пересчитывались (в отличие от пехоты). Косвенно подтверждают цифру 12 тысяч и известные данные о численности отдельных отрядов, в частности, граф Савойский со своим братом Луи привел немногим более 1000 всадников, граф Фландрский – 969 (это были одни из самых крупных контингентов). Из этих 12 тыс. было 8 тыс. рыцарей и оруженосцев (по утверждению самого Эдуарда III), остальные, видимо, сержанты. Цифру в 6 тысяч генуэзских арбалетчиков дает флорентиец Виллани – в этом он явно более компетентен, чем Фруассар, чьи 15 тысяч арбалетчиков, по общему мнению, являются фантастическим преувеличением. Существуют, впрочем, и другие оценки (2 и 7 тысяч). Все вышеприведенные цифры относятся только к боевому составу армии. С различными слугами и пажами численность французского войска может быть значительно больше, но в бою они обычно не участвовали, тем более, в таком чисто оборонительном для англичан бою, как при Креси. Поэтому их можно не учитывать.

Наиболее известная иллюстрация, посвященная битве при Креси. Наглядный пример того, что средневековые иллюстрации служили скорее "символом" события, чем описывали его конкретные детали. Примечательно, что английские рыцари изображены верхом – это более соответствует их "статусу" в средневековом понимании, хотя и не соответствует конкретной исторической правде. Тем не менее, иллюстрация содержит и ценные практические свидетельства – лошади рыцарей не имеют брони, у английских лучников нет колчанов, запасные стрелы воткнуты перед ними в землю. Генуэзцы показаны с тяжелыми арбалетами с воротом – в действительности они вошли в широкое употребление в XV веке, а во время битвы при Креси, скорее всего, использовались легкие арбалеты со стременем и поясным крюком. Вверху слева показан французский король Филипп VI, c немногими баронами скрывающийся в замке Бруа (в действительности это произошло уже глубокой ночью). Итак, в 5 или 6 часов вечера (по другим версиям, в три часа) французскому королю и его приближенным удалось кое-как перегруппировать свои войска. Недолго думая, Филипп приказал генуэзским арбалетчикам выдвинуться вперед и атаковать. Те устали от почти 30-км марша по жаре, к тому же заходящее солнце светило им прямо в глаза (и в спину англичанам). Что еще хуже, их щиты-павезы остались в далеко отставшем обозе. Не стоит забывать, что полное снаряжение генуэзского арбалетчика весило 40 кг, и его невозможно было полностью тащить на себе. Поэтому они медлили выполнить приказ, вызывая недовольство у рыцарей графа Алансона. В это время разразился сильнейший ливень с громом и молнией, превратив подножие холма в болото. Дальнобойность арбалетов резко снизилась из-за намокания тетивы, снизилась и скорострельность, поскольку из-за разбухания дерева механизм заряжания легко заедает. В отличие от лука, тугую арбалетную тетиву невозможно заменить без специального станка. По оценке французского исследователя Средневековья Эжена Виолле-ле-Дюка, в данных условиях дальность стрельбы лука достигала 250 м, а арбалетов – только 150 м. Тем не менее, когда выглянуло солнце, арбалетчики двинулись вперед с громкими криками и начали стрелять. Англичане ответили градом стрел, "таким густым, что он казался снегом". Согласно некоторым текстам хроники Фруассара, им помогали и пушки. Не имеющие павез и не защищенные доспехами генуэзцы обратились в бегство. Но они столкнулись с французскими рыцарями, нетерпеливыми атаковать и яростными. "Убивайте весь этот сброд, – закричал Филипп VI, – они нам мешают и держат путь без резона". Мало какое из средневековых высказываний впоследствии столь часто цитировалось и перетолковывалось историками ("Tuez toute cette ribaudaille, car ilz nous encombrent et tiennent la voie sans raison", "ribaud", "рибо" – бродяга или нищий, следующий за войском с целью грабежа). Было уже 7 часов вечера (есть, впрочем, версии, сдвигающие этот момент на два часа раньше), когда французская кавалерия пошла в атаку, сминая генуэзцев. На скользком и грязном склоне холма образовалось месиво из медленно двигающихся вперед, спотыкающихся всадников и пытающихся пробраться сквозь их ряды обратно пехотинцев. Англичане обрушили на них ливень стрел. Как пишет Фруассар, "Тогда произошла ужасная давка и суматоха, лошади подымались на дыбы и опрокидывались; английские лучники стреляли наверняка, рыцари на земле, неспособные подняться, добивались копейщиками". Всего французы совершили 15 или 16 атак, последние, в ночной темноте, были уже совершенно бессмысленными и совершались только для того, чтобы показать свою храбрость. Очевидно, в бой вступали отставшие отряды; вероятно также, что многие участники первых атак теряли лошадей, потом возвращались, после отдыха садились на новых коней и снова шли в атаку. В промежутках между атаками англичане сбегали вниз, лучники подбирали стрелы, а валлийские копейщики добивали раненых французов. Впрочем, основным источником стрел для английских лучников должен был быть их обоз: по сведениям о последующих битвах, англичане возили в обозе огромный запас стрел и умело организовывали передачу их лучникам в процессе боя. Р. Харди полагает, что в сражении при Креси англичане выпустили примерно 500 тыс. стрел. Некоторым группам французов удалось добраться до английского расположения. Фруассар называет нескольких знатных рыцарей, погибших уже в рукопашной схватке на холме: графа Алансона, графа Фландрского, графа Блуа, герцога Лотарингского, графа Оксера, графа Сен-Поля. Очевидно, эти вельможи имели отличные доспехи и их кони-тяжеловозы также были сплошь покрыты броней, что и позволяло им добраться до врага. Однако, оставшись без поддержки своих слабее защищенных вассалов, они не могли долго держаться против массы англичан и были убиты. Серьезную опасность войскам принца Уэлльского удалось создать только одному отряду французских и немецких рыцарей под командованием Жака д'Эстраселя. В какой-то момент знамя принца упало на землю, но Томас Дэниэл, один из героев Кана, смог поднять его. Принц, выделявшийся высоким ростом, активно участвовал в рукопашной. Наконец, на помощь пришли солдаты графа Нортгемптона и французы были отброшены. По этому поводу Фруассар рассказывает поучительный анекдот: принц Уэлльский послал гонца к королю за помощью, но тот отказался дать ее, сказав, что принц должен сам сегодня заработать себе рыцарские шпоры (напомним, что принцу было 16 лет, а в рыцари обычно посвящали в 21 год). Рассказывает Фруассар и о доблестной гибели слепого короля Иоанна Богемского. Его конь был привязан к коням его придворных рыцарей, вместе они пошли в атаку и все были убиты. Король Филипп VI также пытался участвовать в атаке, но два коня были убиты под ним стрелами и сам он ранен в лицо. Поздним вечером он покинул поле битвы по настоянию Жана графа Эно в сопровождении только 5 баронов и немногих пеших ополченцев из города Орлеан. К утру он прибыл в Амьен. Был убит и его знаменосец (его конь попал в яму-ловушку). Королевский штандарт и главное французское знамя, Орифламма Святого Дени, так и остались на поле боя. Если не считать отдельных вылазок между французскими атаками, англичане не пытались перейти в контрнаступление, оставаясь неподвижно на своей позиции. Наконец, к вечерне (около полуночи) французские рыцари окончательно покинули поле боя (кто мог, конечно). Тогда англичане стали праздновать победу при свете костров и факелов.

На следующий день, в воскресенье 27 августа, Эдуард III послал 500 всадников и 2000 лучников (по Фруассару) во главе с графами Нортгемптоном, Уорвиком и Саффолком искать, в густом утреннем тумане, остатки французов. Они натолкнулись на только что подошедшую городскую милицию Руана и Бове, еще не знающую о поражении предыдущего дня и сперва принявшую англичан за своих, а также на отдельные пешие отряды французов, не поспевшие к главной битве и заночевавшие в окрестных перелесках и кустах. Они были легко разгромлены англичанами, устроившими преследование и резню по всей округе. Фруассар пишет, что в этот день было убито в четыре раза больше людей, чем в предыдущий, в том числе погибли архиепископ Руана и великий приор Франции. Впрочем, приводимая им цифра в более 7000 убитых для одного только ополчения Руана и Бове совершенно неправдоподобна. В действительности современные историки оценивают все это ополчение примерно в 2000 человек Наконец, к полудню боевые действия завершились. Английский король послал герольдов пересчитывать убитых французов. Перекличка среди англичан показала отсутствие 40 латников. Точные потери лучников и копейщиков неизвестны; они должны быть существенно больше, но в целом тоже невелики. По предположительным современным оценкам, у англичан могло быть около 200 убитых и раненых. Около английских позиций были найдены тела 1542 французских рыцарей и сквайров (согласно достоверному отчету Майкла из Нортбурга). Среди них были 11 французских графов и герцогов, в том числе Шарль, граф Алансон (брат короля), герцог Лотарингский (женатый на племяннице короля), Луи де Невер (граф Фландрский), Луи де Шатийон (граф Блуа, племянник короля), графы д'Омаль, де Сальм, де Бламон, д'Аркур (глава клана, в который входил изменник Годфруа д'Аркур), де Сансер, д'Оксер, Сен-Поль, также архиепископы Нима и Руана. Погибло и несколько вельмож из Священной Римской империи, включая короля Иоанна Богемского. Сколько погибло простых пехотинцев, неизвестно – поскольку их снаряжение не представляло особой ценности, их никто не считал, к тому же их тела были разбросаны на большом пространстве. Вероятно, близки к истине данные Майкла из Нортбурга – около 2000. Фруассар говорит о 1200 убитых французских рыцарях и более 30000 других (в других рукописях число погибших пехотинцев уменьшено до 15 или 16 тыс.). Виллани говорит, что погибли 1600 рыцарей, 4000 конных оруженосцев и 20000 пехотинцев. "История Дофине" сообщает о гибели 1716 рыцарей и около 10 тысяч пехотинцев. В том, что касается пехоты, эти цифры принято считать фантастическими. Пленных англичане не брали: еще до сражения Эдуард III выпустил соответствующий приказ, повелев также не отвлекаться на снятие доспехов с убитых вплоть до полного окончания сражения. Уцелевшие французы почти сразу же стали искать козла отпущения и нашли его в лице иностранцев. Когда Филипп VI добрался до Амьена утром 27 августа, одним из его первых действий был приказ устроить резню генуэзским "предателям", где бы они ни были найдены. Многие из них были убиты в Амьене и в близлежащих гарнизонах прежде чем гнев короля остыл и его распоряжения были отменены. Последующие размышления убедили большинство французов, что вина лежала не на арбалетчиках, а на французской тяжелой кавалерии, которая беспорядочно атаковала английские боевые порядки и позволила себя разбить пехотинцам и простым лучникам, "людям ничтожного значения", как возмущенно описывал их один монах из Сен-Дени. Погибшие французские вельможи были пристойно похоронены вместе с англичанами в захваченном аббатстве Валуар, присутствующие при этом английские командиры были одеты в черное. Остальных свалили в братские могилы, когда после ухода англичан на поле боя пришли окрестные крестьяне. 28 августа французы запросили перемирие на 4 дня, чтобы похоронить погибших. Однако уже 30 августа английская армия вновь двинулась на север, выжигая все в 30-км полосе от моря вглубь суши. Англичане обошли главные укрепленные города, Эден, Монтрей и Булонь, чьи гарнизоны были усилены беглецами из-под Креси, но разорили их предместья и сожгли урожай на полях. Городок Этапль они взяли штурмом и разграбили. Незащищенные стенами местечки и деревни вообще превращались в головешки. Так, городок Висан в 12 км от Кале, до этого обычное место высадки английских путешественников на континент, был стерт с лица земли. 2 сентября Эдуард III устроил военный совет в деревне Вимиль к северу от Булони. Многим из его командиров уже становилась ясно, что они извлекли весьма немного выгоды при всех размерах одержанной победы. Как писал сам Эдуард английским городам, – "Мы пересекли королевство нашего противника, мы сожгли и разрушили много замков, поместий и городов и убили многих врагов". Это было всё, чего удалось добиться. Креси было политической катастрофой для французской короны, но его военные последствия были незначительны, поскольку Эдуард III не имел достаточно войск для постоянной оккупации пройденной территории. Мало сомнений в том, что первоначальным намерением Эдуарда было именно постоянное завоевание Нормандии. Об этом свидетельствуют и принятие вассальной присяги у Годфруа д'Аркура за нормандские земли, и неоднократные приказы воздерживаться от грабежа и насилия в Нормандии. Валонь, первый значительный захваченный нормандский город, получил "королевский мир" и небольшой английский гарнизон. В Карантане также был оставлен гарнизон из местных сторонников д'Аркура. По пути Эдуард рассылал гонцов в южную Нормандию, провозглашавших, что он пришёл "не грабить землю, но вступить во владение ею". Некоторые из этих гонцов были линчеваны разгневанными крестьянами, но находились и такие, кто верил им, особенно в начале кампании. Множество местных крестьян пришло в высадочный лагерь Эдуарда в Ла-Уге с изъявлением покорности. Также и жители Байё направили Эдуарду посланцев, моля принять их вассальную присягу (омаж), хотя английская армия и проходила стороной от их города. Ответ Эдуарда был показателен. Он отказывался от их предложения до тех пор, пока не будет в состоянии обеспечить им защиту, то есть до взятия Кана. Однако истина заключалась в том, что он вообще не мог обеспечить такой защиты своим новым подданным, в чем они быстро убедились. Он не мог из защитить даже от собственных войск, и после своего ухода он не мог их защитить от репрессий французских войск и чиновников. Так завоевательная кампания самопроизвольно превратилась в грабительский конный рейд, "шевоше". Все захваченные места были почти сразу же после ухода главной английской армии отбиты французами. Английский гарнизон Кана был окружен и полностью уничтожен французскими войсками из городской цитадели. Люди д'Аркура в Карантане были неожиданно схвачены местным импровизированным ополчением немедленно после ухода англичан. Они были доставлены в Париж и там торжественно казнены. На совете в Вимиль было решено идти к портовому городу Кале и захватить его с прилегающим побережьем. Это были лучшие ворота во Францию, чем любой нормандский порт, так как Кале находится в самом узком месте пролива Ла-Манш, там легче всего перебрасывать припасы и подкрепления из Англии. Кроме того, Кале расположен близко от Фландрии, наиболее надежного от английских союзников на континенте. 4 сентября 1346 г. англичане появились под его стенами. 54-дневный английский рейд завершился.

2.1. Причины поражения французов и значение сражения при Креси. Как было сказано выше, современники основной причиной поражения французов считали беспорядочность атак их конницы. Уже Фруассар особо подчеркивает неразбериху и беспорядок, царившие в армии Филиппа VI. Эту точку зрения воспроизводят и многие историки нашего времени. Вот что пишет, например, Е.А. Разин (в свою очередь, опирающийся на Дельбрюка): "Англичане достигли успеха благодаря тому, что правильно использовали местность, спешили рыцарей и построили их с пехотой, а также благодаря тому, что английские лучники имели высокие боевые качества. Недисциплинированность французского войска ускорила его поражение. Стихийно начатый бой протекал неорганизованно. Противник был атакован не на всем фронте, атаки происходили последовательно и носили разрозненный характер. Взаимодействие арбалетчиков и рыцарской конницы отсутствовало. Из-за неблагоприятных условий местности и погоды рыцари шли в атаку медленно. От полного уничтожения французов спасло то, что англичане не преследовали их". Едва ли это можно назвать адекватным анализом сражения при Креси. Хотя названы многие факторы, можно только догадываться, какие из них автор считает наиболее значимыми. Само по себе спешивание всадников и построение их с пехотой не является преимуществом (любопытно, что средневековые французы сделали точно такой же вывод о пользе спешивания рыцарей и потерпели новые поражения при Пуатье и Азенкуре). Английские лучники, несомненно, имели высокие боевые качества, но не были балластом и наемники-профессионалы генуэзские арбалетчики. Непонятно, каким еще может быть взаимодействие пеших арбалетчиков и рыцарской конницы, кроме имевшего место при Креси (сначала ведут обстрел арбалетчики, потом идет в атаку конница). Неблагоприятные для французов условия местности и погоды оказали свое влияние, но сомнительно, чтобы сражение развивалось существенно иначе, если бы перед ним не прошел ливень и если бы фланги англичан защищал не лес, а искусственные препятствия вроде канавы, повозок или рогаток. Преследовать французов англичане не могли, поскольку сражение закончилось глубокой ночью. Фактически главными причинами неудачи провозглашаются неорганизованность и недисциплинированность французских войск, разрозненность их атак – то есть воспроизводится мнение современников битвы при Креси. А вот что значится в российском издании 2000 г. "Всемирной истории войн" американских авторов Р.Э. и Т.Н. Дюпюи: "Раньше пехоте уже доводилось добиваться успеха над феодальной тяжелой кавалерией: в битвах при Леньяно, Куртре, и австрийско-швейцарских войнах; но во всех этих ранних примерах каждый раз пехота была обязана победе каким-то особым обстоятельствам. Иное дело при Креси. Здесь стойкая и дисциплинированная пехота одержала в чистом поле победу над самой лучшей в Европе кавалерией (правда, командовали ей совершенно бездарно). Эдуард III, стратег далеко не выдающийся, проявил себя наиболее грамотным тактиком своего времени. Понимая, чем именно сильна дисциплинированная пехота в противостоянии кавалерии, а также насколько опустошителен огонь его лучников, Эдуард III оптимально использовал свое тактическое преимущество. Веком позже иные факторы сведут на нет политическое значение битвы при Креси. Но с точки зрения военной истории, эта битва относится к разряду самых что ни на есть основополагающих. Почти тысячелетие на поле боя главенствовала кавалерия – и вот наконец адрианопольский приговор был опротестован. Начиная с битвы при Креси главную роль в боевых действиях стала играть пехота". Здесь вообще не содержится внятного и конкретного объяснения именно такого исхода сражения, имеет место лишь более чем сомнительная констатация принципиального превосходства стойкой и дисциплинированной пехоты над любой конницей. Ложность тезиса, согласно которому сражение Креси открывает "век пехоты" в средневековых войнах, будет подробнее рассмотрена далее. Фраза же о "победе в чистом поле" вообще абсурдна – англичане заняли тщательно выбранную позицию на холме, защищенную с флангов лесами, и вдобавок успели выкопать ямы-ловушки перед своей позицией. Эти два фрагмента из наиболее ходовых изданий по средневековой военной истории приведены здесь преимущественно для того, чтобы стало понятно, с каким недоброкачественным материалом приходится иметь дело современному русскоязычному читателю. Более конкретно и обоснованно оценивают сражение при Креси западные исследователи. Прежде всего, они отвергают точку зрения, что неорганизованность и разрозненность атак французской конницы были главной причиной ее поражения. Внимательное чтение источников не оставляет сомнений, что французская конница была достаточно сконцентрирована перед началом битвы (если уж первыми начали сражение пешие арбалетчики) и ее первая атака была достаточно массовой; возможно, левое крыло под командованием графа Алансона несколько преждевременно атаковало баталию принца Уэльсского, но лучники другого английского крыла все равно не могли оказать ей существенной помощи (ширина поля боя составляет около полутора километров, а дальность стрельбы из лука не превышает 250 м). Беспорядок в рядах французской кавалерии едва ли существенно превышал неизбежно возникающий при любой массовой конной атаке. Современные исследователи также указывают на тот факт, что способность французских рыцарей многократно перегруппировываться после неудачных атак и, сохраняя присутствие духа, возобновлять их по склону, усеянному убитыми и ранеными людьми и лошадями, едва ли может считаться доказательством отсутствия дисциплины и слабой мотивации. Главное же, что даже если бы французская кавалерия атаковала англичан одновременно и в идеальном порядке, результат был бы тот же, если не хуже. Ширина поля боя не позволяла расположить более тысячи всадников в одной шеренге, то есть 12 тыс. конных латников пришлось бы построить в 12 шеренг. Убитые и раненые лошади первых рядов образовали бы затор и далее уже ни одна английская стрела не проходила бы мимо образовавшейся густой массы. Вообще, при принятой у английских лучников стрельбе по площадям большая плотность французов на поле боя привела бы только к большему проценту попаданий и увеличению потерь. Современные исследователи выделяют две основные причины победы англичан. Во-первых, в то время действия от обороны на удачно выбранной и укрепленной позиции давали очень большое преимущество пехоте перед рыцарской конницей. В этом плане сражение при Креси ничем не отличается от памятного франко-фламандского сражения при Куртре в 1302 г. и последующих боев первой половины XIV века. Более того, еще во время битвы при Гастингсе в 1066 г. тяжелая конница Вильгельма Завоевателя ничего не могла поделать против укрепившихся на холме англосаксов, пока их не удалось выманить на равнину, так что вышеуказанный тезис можно считать общим местом для всего Средневековья. Без всякого сомнения, и французский король Филипп VI отдавал себе в этом отчет, о чем свидетельствует его отказ от атаки английских позиций в аналогичных ситуациях 1339 и 1340 гг. и желание отложить сражение днем 26 августа 1346 г. Только неодолимое психологическое давление со стороны войска, включая ближайшее окружение, заставило Филиппа VI пойти на неоправданный риск. Он, конечно, не проявил достаточной воли и твердости, но следует понять этого, по существу, выборного предводителя: англичане разорили наиболее богатую часть его королевства и теперь, бросив наиболее громоздкую часть награбленного, стремительно уходили к границе с Фландрией, до которой им оставалось лишь несколько дневных переходов. Боевой дух французских рыцарей был очень высок, они горели желанием сразиться. Позволить англичанам снова, уже в третий раз, уйти в целости и сохранности было бы неcтерпимым ударом по королевскому авторитету. И мог ли Филипп VI знать, что стрельба английских лучников по конным рыцарям окажется настолько эффективной? Второй основной причиной английской победы современные историки считают превосходство лучников над арбалетчиками в полевом бою. Следует подчеркнуть, что ранее таких массовых дуэлей лучников и арбалетчиков не было, к тому же в столь благоприятных для лучников условиях (их положение на холме и спиной к солнцу; отсутствие у арбалетчиков щитов-павез; ливень, ослабивший тетивы арбалетов, которые было невозможно заменить в полевых условиях). Прежде имели место только скромные столкновения в периферийных регионах (Морле, Оберош), не привлекавшие к себе особого внимание на фоне более ярких последующих событий. Филипп VI не мог знать заранее, что арбалетчики окажутся столь бессильны, тем более этого не могли знать остальные рыцари и командиры, чей кругозор не выходил за пределы северной Франции. Филипп VI вербовал арбалетчиков в беспрецедентных прежде масштабах среди наиболее умелых профессионалов того времени, тратил на них большие деньги. Выдвижение их вперед в битве при Креси представлялось вполне разумным делом: именно такой обстрел вынудил вражескую пехоту перейти в наступление в битвах при Мон-ан-Певеле (1304 г.) и Касселе (1328 г.), покинув сильные оборонительные позиции и подставив свои фланги под удары тяжелой французской конницы. Однако при Креси этот номер не прошел: как пишет флорентийский хронист Виллани, пока арбалетчик один раз перезаряжал свой арбалет, английский лучник успевал выпустить три стрелы. Обычно пишут, что скорострельность арбалета – 4 выстр./мин против 10-12 для лука; следует иметь в виду, что темп 4 выстр./мин может развить только маломощный арбалет, перезаряжаемый при помощи крюка и стремени и уступающий по дальнобойности длинному луку, мощный арбалет с воротом имеет скорострельность не более 2 выстр./мин. К этому надо добавить в 2-3 раза большую плотность построения лучников за счет вертикального положения лука при стрельбе. Приходится сделать вывод, что поражение французской армии при Креси было предопределено, несмотря на ее численное превосходство и высокий боевой дух. Разумнее всего для французов было бы не вступать в сражение 26 августа, а отсечь англичан от границы с Фландрией и брать их измором, одновременно посредством маневрирования принуждая к бою на открытой местности и во встречном бою, не давая им времени и возможности выстроиться оптимальным образом. Однако такая тактика требовала большой выдержки и твердой власти командующего, в конкретной психологической обстановке 26 августа она оказалась невозможной. Глубинные причины французского поражения следует искать в рыхлости и неуклюжести французской военной организации того времени: хотя отдельно взятые рыцарские отряды могли обладать высокой боеспособностью, сбор и развертывание всего ополчения занимали непозволительно много времени, что приводило к полной потере инициативы и позволяло противнику диктовать свои тактические условия. Для англичан значение битвы при Креси было и незначительно, и велико одновременно. В краткосрочной перспективе они выиграли немного, разве что смогли благополучно завершить свой набег, сохранив основную часть войск и добычи. Однако никаких территориальных завоеваний эта победа не принесла и французская армия была разбита, но не уничтожена. Нельзя даже сказать, что в результате этой битвы они захватили Кале: осада города продолжалась 11 месяцев, если бы англичане высадились под ним сразу же, захватив горожан врасплох, Кале им наверняка достался бы значительно легче и быстрее. Однако более дальний, психологический эффект битвы был велик. До нее претензии Эдуарда на французский трон рассматривались больше как юридическая уловка с целью обосновать переход на сторону англичан Фландрии (теперь он выглядел не как мятеж против законного короля, а как поддержка одного из претендентов). После Креси эти претензии стали восприниматься серьезно и самим королем, и его подданными; поддержка войны среди английской знати резко возросла, в Англии начала образовываться "имперская" партия, сделавшая ставку на завоевание и разграбление богатых континентальных земель. Напротив, авторитету французского монарха был нанесен мощный удар. Надо учитывать, что военные поражения и победы воспринимались в Средние Века не только "прагматически", но и как "божий суд", подтверждающий или опровергающий претензии на престол или земли. В условиях, когда центральный аппарат принуждения был слаб, материальные возможности королевской власти, способность созывать ополчения и собирать налоги, в большой степени зависели от чисто духовных факторов, от веры в ее способность защитить лояльных и наказать уклоняющихся от исполнения долга. Теперь эта вера была поколеблена. Серьезный удар был нанесен и по моральной самооценке французского рыцарства. При Креси все французские отряды бесстрашно атаковали противника; при Пуатье через 10 лет нашлось немало уклоняющихся и струсивших. Короче говоря, битва при Креси мало что дала английскому королю немедленно, но впредь ему стало воевать легче, а французскому – труднее. 2.2. Новая тактика англичан. У пытливых умов сражение при Креси вызывает многочисленные вопросы, прежде всего, такой: длинный тисовый лук – очень простое оружие, которым пользовался еще легендарный Робин Гуд в XII веке, но на ход военных действий оно заметного влияния не оказывало. А тут вдруг такая потрясающая эффективность в битве с сильнейшей рыцарской армией Европы, к тому же защищенной значительно лучшими доспехами, чем во времена Крестовых походов. Ответ кроется в новом тактическом использовании этого оружия. Прицельная настильная дальность стрельбы из лука не превышает 100 м (рекорды отдельных мастеров в расчет принимать не будем). Такая дальность недостаточна, чтобы надежно остановить рыцарскую конницу, преодолевающую 250 м в минуту рысью или 500 м галопом. Вдобавок, при настильной стрельбе вражеский строй поражается только с фронта, наиболее защищенного доспехами. При стрельбе навесом, т.е. под оптимальным углом 45 градусов, дальность стрельбы превышает 200 м, а при стрельбе с холма и при попутном ветре достигает 250 м и более. Однако прицельная стрельба на такой дистанции затруднена. Главным фактором, ограничивающим дальнобойность лука, является не сопротивление воздуха, а сила тяжести, с каждой секундой все быстрее притягивающая стрелу к земле. На практике увеличить дальность стрельбы можно только увеличивая начальную скорость стрелы, но физические возможности рядового лучника имеют свой предел. Поэтому начальная скорость стрелы обычно не превышает 50 м/с. В XIII веке и ранее лучники рассматривались как сугубо второстепенный и вспомогательный вид войск, их было относительно немного, располагались они произвольно и каждый стрелял кто во что горазд. Их разреженная стрельба была неэффективна на дистанции 200-250 м, так как попаданий было недостаточно, чтобы остановить массу вражеской конницы или пехоты. На дистанции же прицельного выстрела главной мыслью лучника было успеть вовремя скрыться за спинами своей тяжелой конницы или пехоты перед лицом приближающегося вражеского вала. В начале XIV века английские полководцы резко изменили этот подход. Лучников стали использовать многотысячными массами и в плотных боевых порядках, причем упор теперь делался не на точность, а на скорострельность. Не надо было долго целиться в отдельного рыцаря, достаточно было быстро выпускать стрелы по вражескому отряду как целому. Как полагают, каждый английский лучник выпускал 10-12 стрел в минуту (современные мастера демонстрируют скорострельность 15 и даже 20 выстр./мин). Таким образом, 3-4 тысячи лучников за ту минуту, в течение которой к ним приближался строй вражеской конницы, могли выпустить до 40 тысяч стрел на фронте всего в километр (не случайно хронисты сравнивали такой обстрел со снегопадом). При столь плотной стрельбе "по площадям" ошибки отдельных стрелков компенсировали друг друга и едва ли не каждый из нескольких тысяч вражеских всадников получал несколько попаданий. Причем стрелы, падая под углом около 45 градусов, поражали не только передний ряд спереди, но всю глубину вражеского строя, включая и хуже защищенные задние ряды. Таким образом, увеличение количества лучников привело к качественным изменениям: как выразился более поздний французский хронист Филипп де Коммин, "в битвах нет ничего важнее их на свете, но только если они сильны и в большом количестве, потому что когда их немного, они бесполезны". Этот метод "массированного обстрела" приводил к большому расходу стрел: в крупных сражениях их выпускались сотни тысяч. Поэтому английская армия возила с собой большой запас стрел (обычно около сотни на каждого лучника); повозки с ними во время боя ставили непосредственно за спинами лучников. Современные английские исследователи установили, что для пробития рыцарского нагрудника того времени при попадании под 90° стрела даже с оптимальным игольчатым ("bodkin") наконечником должна иметь массу от 70 г. при скорости 50 м/с (кинетическая энергия ок. 90 дж.). Убойная сила стрел на дистанции убывает не столь значительно, как многие думают, но все-таки, по данным современных исследований, энергия стрелы падает примерно на 10% каждые 100 м. То есть на самом деле начальная энергия стрелы должна быть скорее 100-120 дж. В принципе, такая величина достижима для длинного лука, но находится на пределе его возможностей. Если исходить из натяжения обычного длинного лука в 45 кг, КПД в 70% и длины хода тетивы в 70 см (обычная длина стрелы около 75 см), начальная энергия стрелы составит около 110 дж. Известны и длинные луки с натяжением до 80 кг, но это уже экземпляры для рекордсменов. Впрочем, ценность таких расчетов более чем относительна. Во-первых, пробитие доспеха еще не означало серьезного ранения. Чаще всего стрелы застревали в латах и их наконечники проникали в тело на небольшую глубину; к тому же под латами носили стеганый камзол, также дававший некоторую защиту. Верхняя часть шлема обычно была вдвое толще нагрудника, усиленно защищались плечи и бедра. Еще более важно, что стрелы очень редко попадали под углом 90° и качественные рыцарские латы были продуманно выгнуты, чтобы стрелы скользили по ним и рикошетировали. Поэтому можно уверенно сказать, что жизненно важные органы рыцаря были малоуязвимы для стрел. Пожалуй, наиболее уязвимо было лицо, так как конусообразные забрала в 1346 г. еще не были распространены. В то же время не следует забывать, что действительно закрывающие все тело доспехи стоили целое состояние и были недоступны простым рыцарям, не говоря уже о сержантах и сквайрах ("бакалаврах" у французов) из задних рядов. Сами доспехи были разного качества и даже лучшие из них не достигли еще высших стандартов следующего, XV века. Поэтому многочисленные несмертельные ранения были неизбежны. Косвенно вышеизложенные соображения подтверждаются статистикой потерь: несмотря на упорные многократные атаки 12-тысячной французской тяжелой конницы, несмотря на то, что англичане делали вылазки, чтобы добивать тяжелораненых, и немало французских рыцарей погибло в рукопашных схватках, только одна восьмая рыцарей и сквайров была убита. Значительно большее количество должно было быть ранено, но ночная тьма позволила им спастись. Сильнее всего от такого обстрела страдали лошади. Броню обычно имели только кони первого ряда, причем в большинстве случаев защищены были только грудь и голова. Это ясно видно из иллюстраций того времени. Круп защищала только стеганая попона, и то не всегда (летом она слишком изнуряла бы лошадь); в любом случае она не могла предотвратить ранения. Задние ряды не имели защиты лошадей вообще. В принципе лошадь обладает более высокой живучестью, чем принято думать, и обычно требуется много ранений стрелами, чтобы ее убить, однако достаточно одного серьезного попадания, чтобы лошадь начала биться под всадником и атака оказалась сорванной. Именно выходом из строя лошадей, вероятно, объясняется такая многочисленность французских атак. Потеряв лошадь и испытав шок от падения, рыцарь возвращался за запасной; продолжать в одиночку атаку спешенным было бессмысленным, если расстояние до противника было еще велико. У каждого рыцаря обычно имелось 4-6 лошадей. Важной особенностью новой английской тактики стало и широкое использование полевых инженерных заграждений: канав, волчьих ям, а в более позднее время и рогаток. Они замедляли вражескую атаку, увеличивали время обстрела и, в то же время, повышали устойчивость обороны, если противнику удавалось приблизиться вплотную. Как мы видим, при Креси английские лучники, даже действуя в очень благоприятных условиях, не смогли в одиночку остановить все французские атаки – отдельным группам лучше защищенных и наиболее "удачливых" рыцарей удалось добраться до английского расположения и вступить в рукопашную схватку. Но эти жалкие остатки исходной массы уже не могли справиться с готовыми к бою и свежими английскими рыцарями и копейщиками. Впрочем, и английские лучники были скорее "средней", чем "легкой" пехотой. Обычно они имели легкое защитное снаряжение (шлем и стеганую куртку – "гамбезон", а иногда и кольчугу), меч и маленький круглый щит – "баклер". Благодаря своей многочисленности и подвижности они успешно расправлялись с одиночными рыцарями, обычно уже израненными и спешенными. Причем чем тяжелее был "бронирован" добравшийся до них рыцарь, тем труднее ему было в рукопашной схватке на земле – сплошная защита от стрел оборачивалась недопустимым снижением подвижности. Таким образом, в этой новой английской тактике роль главной ударной силы перешла к лучникам. Роль рыцарей и копейщиков из главной превратилась во вспомогательную: теперь они служили опорой боевого порядка и развивали успех, достигнутый лучниками. Этим объясняется, почему английские рыцари спешивались: во время вражеской атаки они должны были статично ждать, вовлекаясь в рукопашную только если противник оказывался в состоянии преодолеть обстрел лучников и ворваться непосредственно в расположение англичан. Соответственно, не использовалось главное достоинство тяжелой рыцарской конницы – способность к маневру и таранному удару с разгона; пребывание верхом только увеличивало уязвимость от вражеского обстрела, ухудшало управляемость и способность к взаимодействию с пешими лучниками. Непосредственно на поле боя английские рыцари первой линии могли преследовать разбитого противника и в пешем строю, а для преследования на большем расстоянии служил резерв, находившийся во второй линии – эти рыцари уже были верхом, или могли быстро сесть на коней, находившихся рядом, в обозе. Неудивительно поэтому, что по мере освоения новой тактики в английской армии непрерывно увеличивалось соотношение лучников к конным латникам: в первые годы Столетней войны оно составляло 1,5:1, при Креси – 2-2,5:1, у Кале 4:1, а более поздние времена могло достигать 7:1 и даже 9:1. Кроме объективного сокращения потребности в тяжелой коннице, сказывалась и меньшая стоимость лучников: в новых условиях королю казалось выгоднее нанять несколько лучников вместо одного латника. Впервые новая английская тактика комбинированного использования лучников и спешенных рыцарей была использована в сражении при Боробридже (1322 г.) во время одной из междоусобиц в Англии, хотя массированно использовать лучников начал еще Эдуард I в битве против шотландцев при Фолкерке (1298 г.). Эта тактика была окончательно отработана и проверена в сражениях против шотландцев при Дапплин-Муре (1332 г.) и Халидон-Хилле (1333 г.). Однако во Франции и других континентальных странах об этих английских нововведениях мало кто знал, и никто не отдавал себе отчет в их важности. Единственным исключением является битва при Морле (1342 г.), но она имела намного меньший масштаб и происходила в периферийной Бретани. Примечательно, что командовавший в ней англичанами граф Нортгемптон возглавлял и их левое крыло при Креси. Собственно, в оборонительных действиях пехоты на укрепленных позициях не было ничего нового, тактическим достижением англичан было то, что они смогли гармонично сочетать устойчивость тяжелой пехоты в рукопашном бою со способностью стрелков к поражению на дистанции в рамках единого боевого порядка. Яркие успехи в ходе Столетней войны создают впечатление безусловной эффективности этой английской тактики, особенно по отношению к тяжелой рыцарской коннице. Однако у английской комбинированной тактики имелись и серьезнейшие ограничения, прежде всего, ее статичность. Это была тактика, рассчитанная на неподвижную оборону, причем на подготовленную оборону. Она была успешна, когда англичане имели время построиться надлежащим образом, желательно на возвышенности с флангами, прикрытыми естественными препятствиями. Если англичане успевали еще и выставить рогатки и прокопать канаву перед своим расположением, лобовая атака конницы на их расположение превращалась в самоубийство, да и шансы на успех атаки в пешем строю были очень невелики. Но для импровизированных встречных боев в ходе маневренной войны такая тактика была непригодна. Можно отметить еще одну любопытную особенность англо-французских сражений Столетней войны: большие общефранцузские рыцарские ополчения всякий раз терпели жестокие поражения от значительно уступающих по численности английских армий (Креси, Пуатье, Азенкур, Верней), в то же время сравнительно небольшим, компактным отрядам рыцарской конницы удавалось подвергать полному разгрому такие же английские армии (сражения конца Столетней войны). Это нельзя считать случайностью. При тогдашнем уровне военной организации (отсутствие единообразной структуры, четкой иерархии подчиненности, неразвитость системы команд и связи) большие армии оказывались трудноуправляемыми, особенно во время марша. Даже квалифицированным и авторитетным командирам требовались часы, чтобы собрать растянувшиеся отряды, построить их в должном боевом порядке и довести до каждого задачу; командирам посредственным и недостаточно авторитетным (таким, как Филипп VI при Креси) на это нужен был весь день, плохим командирам это не удавалось вообще. Таким образом, полководец терял драгоценное время, а с ним и инициативу, позволяя тем самым хорошо тренированным англичанам занять удобную позицию, развернуться в боевой порядок, а иногда и усилить ее инженерными заграждениями. Стремление французских королей собрать максимальное количество войск в один кулак долго играло с ними злую шутку; под влиянием поражений они пытались обеспечить как можно большее численное превосходство над англичанами, но это только ухудшало управляемость и мешало изменить должным образом тактику, а именно в ней был на самом деле ключ к победе. Напротив, относительно небольшое и компактное конное рыцарское войско под руководством опытного и решительного командира могло действовать быстро и эффективно, неожиданно атакуя английские войска на марше (как при Пате) или нанося внезапные удары во фланг и тыл англичан, втянувшихся в бой с французской пехотой (Форминьи, Кастильон). Особенно примечательно сражение при Пате 1429 г. (единственное крупное полевое сражение с участием Жанны д'Арк) именно тем, что в нем участвовало такое же рыцарское ополчение, как при Креси и Пуатье (причем меньшей численности), без каких-либо организационных и технических нововведений. Тем не менее, результаты оказались диаметрально противоположными – англичане потеряли минимум 2000 человек (по сообщению дружественного им бургундского хрониста) против трех убитых у французов. Такой результат был достигнут только за счет иной тактики – Жанна д'Арк и ее сподвижники действовали стремительно и инициативно, смогли перехватить английскую армию на марше и, обойдя с флангов изготовившийся к бою английский авангард, с ходу нанесли удар по центральной английской колонне. Не успевшие построиться в боевой порядок английские лучники не смогли оказать никакого сопротивления тяжелой коннице. Наконец, "английская тактика" в принципе не могла войти во всеобщее употребление, поскольку никакое другое европейское государство не обладало достаточными кадрами квалифицированных лучников. В рассматриваемый период относительное сходство с ней можно усмотреть только в турецкой тактике комбинированного использования пеших лучников – янычар и тяжелой конницы – сипахи (например, в сражении против крестоносцев при Никополе в 1396 г.). 2.3. Стратегия первых походов Эдуарда III. На примере кампаний 1339-40 и 1346 гг. можно проследить две стратегии, принятые в позднем Средневековье. В 1339-40 гг. английский король Эдуард III придерживался стратегии "сплошного" последовательного завоевания и удержания вражеской территории. Совместно с союзниками из Нижних Земель и Германии он попытался овладеть ключевыми приграничными крепостями, чтобы уже затем, обеспечив тыл, двинуться вглубь страны. Французский король Филипп VI противопоставил ей оборонительную стратегию "измора". Не пытаясь сам атаковать вторгнувшегося противника с тем, чтобы разбить его в одном генеральном полевом сражении, он занимал выгодные для обороны позиции неподалеку от осажденных союзниками городов. При этом он делал ставку на неприступность своих пограничных городов, на ограниченность финансовых ресурсов английского короля и непрочность его коалиции. Как убедительно продемонстрировали результаты кампании, этот расчет оказался абсолютно верным. Усовершенствованная крепостная архитектура в сочетании с многочисленными хорошо подготовленными гарнизонами сделала Камбре и Турне малоуязвимыми для штурмовых средств того времени; эти важные осады убедительно показали, что механическая артиллерия перестала отвечать требованиям времени и нуждается в замене принципиально более мощными стенобитными устройствами. Взять эти города измором и, в то же время, держать долгое время на дистанции французскую полевую армию Эдуард III не мог из-за скудости ресурсов английского королевства, даже с учетом сделанных им огромных займов. Длительное же стояние на месте исключало снабжение за счет окружающей местности: очень скоро вся округа оказывалась ограбленной, рассылать рейдовые отряды мешала стоящая поблизости французская полевая армия, и дальше приходилось воевать за счет своих средств. И в 1339, и в 1340 гг. Эдуард III оказывался перед альтернативой – или его армия начнет голодать и разбежится из-за невыплаты жалованья, или необходимо спешно переходить к решительным действиям. Но штурм неразрушенных стен с бодрым гарнизоном кончался провалом, атаковать стоящую на сильной позиции и сравнимую по численности французскую армию было безумием. Пытаться выманить ее какими-то маневрами на удобное место тоже было нереально – английская тактика была в принципе рассчитана на действия от обороны, а не на маневренный встречный бой (что было объяснено выше), приходилось считаться и с оставшимся в тылу сильным гарнизоном не взятой крепости. К этому прибавлялись еще неизбежно ухудшающиеся отношения с союзниками. В отличие от английского короля, довольно сильного и находящегося за морем, они были ближайшими соседями французского королевства и имели многочисленные междоусобные пограничные споры. С одной стороны, у них всех имелись серьезные претензии к местному "гегемону" Франции, с другой, им приходилось иметь в виду перспективу возможной мести, например, в форме поддержки французами их соседей-соперников. Пока были надежды на быстрый успех и шли субсидии, они активно поддерживали англичан, стоило кампании застопориться, а субсидиям иссякнуть – естественно возникала мысль, как помириться с Францией без ущерба для себя, пусть даже за счёт прочих союзников. В конце концов, английский король пришел и ушел, а с французами жить и жить. Как следствие, все затраты, усилия и промежуточные победы Эдуарда III , даже такие большие, как в сражении при Слейсе, к концу 1340 г. пошли прахом. Ни французскую корону, ни даже территориальных приращений получить не удалось. Оборона взяла верх над наступлением. Английский король извлек урок из неудачи 1340 г. и в походе 1346 г. применил иную стратегию, "стратегический набег", глубокий разрушительный рейд по вражеской территории без попытки прочно удержать ее за собой. В эпоху Столетней войны такой поход обозначался французским словом chevauchee, "шевоше". #англия #франция #СтолетняяВойна #средневековье