Но в сентябре беда для союзников пришла, откуда не ждали – в августе Ян Замойский нанес «удар в спину» антитурецкой коалиции, вторгшись в
Молдову и посадив на ее престол польского ставленника Иеремию Могилу который сразу же прекратил все боевые действия и снова начал выплачивать дань султану. Намечалось потепление отношений между Речью Посполитой и Османской империей на антигабсбургской основе – канцлер рассчитывал под шумок закрепить Молдавское княжество в сфере польского влияния.
Для вернувшихся домой в конце 1595 года на побывку наливайковцев такой поворот во внешней политике Речи Посполитой стал принеприятнейшим сюрпризом, вместо статуса героев борцов с османским натиском, они оказались нежелательным элементом, не вписавшимся в русло текущих планов его милости коронного канцлера. Не буду описывать дальнейшие перипетии наливайковского мятежа, поскольку он не является предметом данного поста, ограничусь замечанием, что Наливайка постигла участь наемников (а именно так его воспринимало правительство) которые, оказавшись больше ненужными, пытались, что-то требовать от государства. Думаю если бы
знаменитый Джон Хоквуд не остался в Италии, а вернулся со своей бандой в Англию и начал бы качать права – с большой долей вероятности кончил бы, как и Наливайко, на плахе.
Верещинский, во время карательной операции коронного гетмана Станислава Жолкевского против восставших, изо всех сил пытался примерить стороны – так он лично увещал атамана Саська свернуть бунт, порвать с Наливайком и повинится королю, а к Замойскому направил письмо, в котором предложил вывести казаков на Заднепровье с последующей отправкой в поход на Крым. Епископ постоянно отмечал, что подвигами в борьбе с турками за рубежом казаки, несомненно, заслуживали прощения за свои безобразия на волости. На этой почве у него случился конфликт с князем Кириллом Ружинским, бывшим партнером Верещинского с которым он мирил запорожцев с киевским
магистратом. В молодости и сам активно казаковавший, теперь Ружинский принял активнейшее участие в подавлении восстанию, причем занял настолько непримиримую и жесткую позицию к наливайковцам и запорожцам, что даже Жолкевскому порой приходилось его осаждать. Должно быть, казацкие разбои не на шутку задели честь феодала в князе, так что общность веры отошла на второй план, обладавший скверным характером (основная масса дошедших до нас документов о Ружинском – жалобы его соседей на наезды и разбои) он воспринял казакофильские поползновения епископа как личное оскорбление и не замедлили нанести удар – в отсутствие Верещинского, Ружинский со своими людьми захватил и ограбил его резиденцию Фастов и сжег епископское село Плисов. Парадоксально, но разногласия по казацкому вопросу сделали лютыми врагами с одной стороны защищающего казаков католического епископа, а с другой – князя отличавшегося фанатичной преданностью православию, активного спонсора и участника львовского братства.
Именно в этом, роковом для него, 1596 году Верещинский пишет, пожалуй, свое самое известное и неоднозначное произведение в котором как бы подводит итог всем своим размышлениям на тему урегулирования казацкого вопроса и освоения приграничных пустошей «Войску Запорожскому ясное указание относительно обустройства, так и
вечного обеспечения на Заднепровье». В нем он радикально перерабатывает проект по созданию рыцарского ордена – теперь, по мнению епископа, на всех принадлежащих Речи Посполитой землях на левом берегу Днепра следовало создать буферное Казацкое княжество, вассально подданное польскому королю со своим князем и гетманом. Казаки становились социальной основой нового княжества, разделенные на территориальные полки (поразительно точно предсказано будущее устройство Гетманщины) имели бы главной своей обязанностью защиту Жечи от татар, турок и московитов. Так, по мнению епископа, были бы исчерпаны все конфликты казаков и правительства – первые получили бы, наконец, то официальный статус и земли, а правительство приобрело надежный заслон на юге и востоке. Увы, в политических реалиях того времени проект оказался невыполнимой утопией.
Конфликт с соседями и тщетные попытки утихомирить казацкий мятеж очень сильно сказались на здоровье уже немолодого епископа, по всей видимости, он стал догадываться, что задуманные им грандиозные проекты вряд ли будут реализованы при его жизни, если будут реализованы вообще. Не стало Иосифа Верещинского 1 февраля 1598 года.
Даже теперь трудно сказать, кем все таки был киевский епископ – наивным мечтателем о невозможном или гениальным провидцем, чьи идеи опередили свое время. Верещинский представлял собой яркий тип ренессансного человека хоть и облаченного в рясу, но не перестающего активно интересоваться и вмешиваться в политику, культуру и вообще светскую жизнь. Не смотря на приверженность католицизму и встроенность в западную латиноязычную культуру, Верещинский и не думал отвергать наследие древней Руси, наоборот всякий раз демонстрируя к нему уважение и пиетет – так описывая украинские земли он напоминал, что раньше они были полны «богатырями, и такими доблестными людьми, что по мужеству и доблести можно сравнивать с Самсоном, Гектором, Геркулесом и Ахиллесом» очевидно намекая на героев древнерусского былинного эпоса. Собственно Украина в
публицистическом наследии Верещинского занимает ключевое место, она и «прелестная» и «привлекательная» и «богатая» - «Украина – это все равно, что обетованная земля, которую Господь Бог обещал народу
еврейскому» восклицал восхищенный епископ. И эту Украину епископ был готов защищать пером и саблей.
#РечьПосполитая #ДикоеПоле #украина
Нет комментариев