В истории самоходной артиллерии не столь редки случаи, когда на базе безнадёжно устаревших танковых шасси создавались вполне современные образцы, также остававшиеся опытными. Особенно это касается немецкой армии. В 1941-1944 годах на вооружение немецких частей попало едва ли не с десяток типов самоходных артиллерийских установок, которые воевали, но при этом так и остались в единичных экземплярах. Наверное, самый яркий пример — тяжёлый истребитель танков Pz.Sfl.V, более известный как Sturer Emil. Машина была создана на базе тяжёлого танка VK 30.01(H), который так и не стал серийным. Да и Pz.Slf.V, изначально создававшаяся как истребитель дотов, была выпущена в количестве двух экземпляров, что не помешало ей довольно удачно повоевать.

Немецкая САУ упомянута неслучайно. Дело в том, что ныне она стоит по соседству с советскими аналогами, также оставшимися опытными. Речь идёт о СУ-14-1 и Т-100Y, создававшихся как истребители дотов. На войну они не успели, но, вероятно, участвовали в обороне НИБТ Полигона. Роднит эти машины и то, что они создавались на базе танков, которые к тому моменту либо устарели, либо их судьба уже оказалась предрешена.

30 ноября 1939 года началась советско-финская война. В отличие от конфликта в районе реки Халхин-Гол, где силы сторон были примерно равными, в данном случае перевес явно имела Красная армия. Но не всё так просто. Советско-финская война стала крайне специфичным конфликтом. Мало того, что она проходила в условиях зимы, так ещё и наступающим войскам предстояло штурмовать эшелонированную линию обороны на Карельском перешейке, более известную как «Линия Маннергейма».

Наибольшую проблему представляли доты, построенные в 1938-1939 годах — часть этих сооружений прозвали «миллионниками», поскольку это намекало на их стоимость. Вложенные средства отчасти «отбились» в первый же месяц советско-финской войны. Ввиду не самой лучшей инженерной разведки для Красной армии модернизированная линия обороны стала большой неожиданностью. В результате декабрьское наступление обернулось неудачей, с ходу взять «Линию Маннергейма» не удалось.

7 января 1940 года был образован Северо-Западный фронт под командованием С.К. Тимошенко. На новой должности командарм 1-го ранга Тимошенко развил бурную деятельность (в хорошем смысле), началась подготовка к штурму финской линии обороны. Это касалось, в том числе, и средств борьбы с толстостенными дотами. Как выяснилось, наилучшим средством борьбы с ними является 152-мм пушка особой мощности БР-2. На дистанции 5000 м полубронебойный морской снаряд пробивал плиту толщиной 130 мм, а также 40-мм железную рубашку, при этом плита была поставлена под углом 30 градусов от нормали. Правда, при этом снаряд разлетался на осколки, поэтому было отдано распоряжение о разработке более прочного снаряда. Также расчёты показывали, что снаряд способен пробить до 2 м железобетона — это делало БР-2 наиболее мощным средством борьбы с финскими укреплениями.

Впрочем, поначалу работы пошли по иному направлению. 19 декабря 1939 года на вооружение Красной армии приняли тяжёлый танк КВ. За день до того опытный образец У-0 впервые ходил в бой. А 11 января 1940 года на Кировский завод пришло письмо, согласно которому ЛКЗ поручалось срочно разработать установку в КВ 152-мм гаубицы М-10. Приказ №1сс по заводу, который санкционировал разработку установку М-10 в КВ, был подписан 14 января. К тому моменту установку орудия Кировский завод назвал МТ (позже МТ-1), в январе 1940 года ожидался выпуск 4 таких машин. Эти самые 4 танка (переделанный У-0 и машины У-1-У-3) всё же успели принять участие в боевых действиях. Мощи орудия было недостаточно для пробития толстых стен дотов, зато оно успешно применялось для разрушения заграждений, включая надолбы. Вместе с тем, как раз в тот момент, когда танки, позже принятые на вооружение Красной армии как КВ-2, штурмовали «Линию Маннергейма», на заводе №185 им. Кирова шли работы над полноценными истребителями дотов.

Главной проблемой шасси КВ было то, что поставить на него более мощную, чем М10, систему оказалось невозможно. Вместе с тем, имелись и другие альтернативы, которые теоретически позволяли разместить столь крупное орудие. Более того, два образца такой альтернативной базы уже имелось в наличии — речь идёт о самоходных артиллерийских установках семейства СУ-14.

Вопрос о механизации артиллерии был поднят в Красной армии ещё в начале 30-х годов. Прежде всего, речь шла о механизации дивизионной артиллерии, поскольку имевшиеся на тот момент танковые шасси не позволяли возить что-то более крупное. Ситуация стала меняться с конца 1932 года, когда на вооружение Красной армии приняли танки Т-28 и Т-35. Обе машины, разработанные ОКМО завода №174 (общее руководство — Н.В. Барыков, главный конструктор — С.А. Гинзбург), имели шасси, позволявшие водрузить на них тяжёлые орудийные системы. Первой ласточкой стал проект «большого триплекса» СУ-7, тактико-технические требования на который появились 3 марта 1933 года. Данная машина представляла собой установку 254-мм пушки, 305-мм гаубицы, либо 400-мм мортиры на шасси Т-35.

СУ-7, как и орудия для неё, так и осталась нереализованной, но иная судьба ждала другую машину, появившуюся ближе к началу июня 1933 года. Эта САУ, предназначенная для установки на ней 203-мм гаубицы особой мощности Б-4, получила обозначение СУ-14. В отличие от СУ-7, приоритет по СУ-14 оказался более высоким. Дело в том, что Б-4 как раз в 1933 году приняли на вооружение Красной армии, и для неё «самоходный лафет» был вполне актуален. Базой для СУ-14 был выбран Т-28, но при этом с самого начала ходовая часть машины весьма существенно отличалась от прародителя. Ведущим инженером машины был П.Н. Сячинтов, большую работу по ней провёл и Л.С. Троянов, в будущем — один из наиболее известных создателей советских тяжёлых САУ.

К началу 1934 года СУ-14 стала уже дуплексом: помимо Б-4, теперь машина могла оснащаться 152-мм пушкой особой мощности Б-10. К тому моменту ОКМО выделили в опытный завод №185 им. Кирова. Опытный образец машины построили раньше срока — в июле 1934 года, а первые испытания состоялись в августе. И если испытания стрельбой прошли успешно, то ходовые тестирования закончились конфузом. Использование на столь тяжёлой машине агрегатов Т-28 оказалось большой ошибкой, поэтому встал вопрос о замене ряда агрегатов на те, что использовались на Т-35. Это касалось и гусеничной ленты, поскольку удельное давление на грунт оказалось чрезмерным. Всего вносилось 8 пунктов изменений по ходовой части и столько же по трансмиссии, а также 10 пунктов по изменению оборудования машины. Впрочем, как показало будущее, переделать СУ-14 под агрегаты Т-35 можно было лишь частично. Поэтому на совещании 30 октября 1934 года приняли решение о том, что следующий, серийный образец, будет строиться сразу под агрегаты Т-35А. Данная машина получила обозначение СУ-14-1.

Несмотря на то, что эталонный образец СУ-14-1 вышел на испытания в 1936 году, машину приняли на вооружение уже 10 июня 1935 года. Это решение приняли по итогам испытаний переработанного образца СУ-14. За СУ-14 создатели машины получили крупные премии (например, Сячинтов — 8000 рублей), при этом предполагалось, что уже в 1935 году будет построено первые 10 машин данного типа. Изготовителем машины являлся ХПЗ. Что же касается первого опытного образца, то в октябре 1935 года приняли решение об установке на него более совершенного орудия — Б-30. Установили это орудие в 1937 году, а в сентябре провели испытания стрельбой. В 1936 году начались работы по СУ-10 — по сути той же СУ-14, но для моряков, со 152-мм пушкой, предназначалась она для береговой обороны. Между тем, испытания СУ-14-1 оказались не столь уж и гладкими: по их итогам было выявлено 167 различных дефектов, при этом выводов и заключения по испытаниям не делалось. В ноябре 1936 года из АБТУ КА последовало указание о доработке эталонного образца.

Иногда можно слышать о том, что СУ-14 не приняли в серию то по причине расстрела Сячинтова, то по причине загрузки ХПЗ. Определённую роль эти моменты сыграли, тем не менее, архивные документы говорят о других причинах. Научно-технический отдел Артиллерийского управления Красной армии в конце 1936 года чётко писал о том, что СУ-14-1 не может быть допущена ни до войсковых испытаний, ни тем более до серийного выпуска. Скорострельность составляла 1 выстрел в 5-7 минут, имелись недоработки и по артиллерийской части.

На заводе №185 работы далее шли по теме СУ-10, её ведущим инженером являлся И.С. Бушнев, а с точки зрения опытного производства работами заведовал А.П. Масалкин, он же вёл и работу по постройке СУ-14-1. Фактически уже в конце 1936 года работы по СУ-14 встали, особенно это касалось внедрения в производство. Сячинтова арестовали 31 декабря 1936 года, набралась критическая масса проектов, которые были приняты на вооружение, но их серийного выпуска не состоялось. Безусловно, история СУ-14 стала одной из причин его ареста, а затем и расстрела. Формально тема СУ-14 была закрыта 7 августа 1938 года, но фактически машина «умерла» значительно раньше.

До начала 1940 года СУ-14 находились на НИА АУ Полигоне. Вторая жизнь для них началась 17 января 1940 года, когда было подписано постановление Комитета обороны «О спецзаданиях для нужд Действующей Армии». Согласно постановлению, заводу №185 требовалось к 25 февраля 1940 года забронировать два образца СУ-14 и установить 152-мм орудие БР-2. Правда, позже задание несколько изменилось. Дело в том, что на СУ-14 стояла система Б-30 с серийным номером 2, которая по характеристикам повторяла БР-2. К тому же осмотр показал, что орудие находится в хорошем состоянии, поэтому смысла заменять его не было никакого. В результате на завод №185 прибыло всего одно орудие БР-2 (с серийным номером 4), это произошло 8 февраля 1940 года.

К тому моменту над проектом истребителя дотов на базе СУ-14 вовсю кипела работа. Общее руководство вёл Барыков, также руководство осуществлял Ф.А. Мостовой, а по сути ведущим инженером стал А.П. Масалкин. С учётом того, что Анатолий Павлович и так хорошо знал данную машину, такое решение было логичным. В связи с тем, что конструктивно шасси СУ-14 и СУ-14-1 несколько отличались, имелись определённые отличия и по конструкции забронированных вариантов машин. Вместе с тем, общая концепция задания для обоих шасси выглядела одинаково. При проектировании броневой защиты учитывалось то, что огонь вёлся прямой наводкой на дистанции 1,5-2 км, поэтому броневую защиту лобовой части корпуса и рубки довели до 50 мм. Где-то это было сделано путём установки монолитных листов толщиной 50 мм, а частично произвели экранировку. Толщина бортов составила 30 мм (в передней части — 60 мм), а кормы — 20 мм. В связи с установкой столь существенного объёма броневых листов боевая масса выросла до 64 т, а удельное давление на грунт — до 0,946 кг/см2. На обеих машинах установили моторы М-17Л мощностью 500 л.с. При этом максимальная скорость по шоссе поначалу оценивалась в 22-25 км/ч, а по местности — в 6-10 км/ч.

Появление закрытой рубки внесло свои коррективы, это касалось и вооружения. Если у БР-2 в буксируемом варианте максимальный угол возвышения составлял 60 градусов, то у СУ-14 он снизился до 31 градуса. С учётом того, что основной задачей стала борьба с дотами, этого вполне хватало. В походном положении орудия получили внешний стопор, причём его конструкция у разных систем отличалась. Также появились перископические приборы ПТ-1и ПТК-1 плюс телескопический прицел КТ-1 с призменным «коленом», аналогичный тому, что ставился в казематной установке ДОТ-4. Внутри боевого отделения находились 6 номеров расчёта, причём изменения выражались не только в том, что появилась рубка. Существенно изменилась компоновка отделения, за счёт чего боекомплект удалось увеличить до 28 выстрелов. Также было предусмотрено 4 пулемёта ДТ, для которых в рубке имелось 5 гнёзд, плюс зенитная установка П-40 в крыше рубки. Надо сказать, что внутри СУ-14 получилась просторной. Что же касается механика-водителя, то его положение ещё больше ухудшилось — он и на СУ-14 сидел в «каморке», а теперь ему стало сложнее добираться до своего места. Кроме того, полностью переделали электрооборудование, поставили радиостанцию 71-ТК-3 и переговорные устройства ТПУ-2.

Несмотря на то, что завод №185 ударно работал по переделке машин, в срок уложиться не удалось. Виной стал смежник в виде Ижорского завода — лишь 23 февраля оттуда были получены броневые листы, а первую машину сдали только 13 марта (как раз в день окончания советско-финской войны). Не успела на ту войну и другая одна боевая машина, которая находилась на заводе №185 чуть ли не в высшем приоритете.

По состоянию на начало января 1940 года СУ-14 была не единственным доступным шасси для установки на нём орудия с ТТХ уровня БР-2. Как раз примерно к кому периоду постепенно подходила к концу история танка, который в случае успеха должен был сменить в производстве Т-35 и Т-28. История данного танка началась в апреле 1938 года. К 26 числу были подготовлены тактико-технические требования на разработку танка прорыва, который на заводе №185 обозначили как «машина 100» (позже — Т-100). Согласно требованиям, предполагалось создать машину боевой массой 55-60 т с вооружением в виде 1 пушки Л-10 и 3 пушек калибра 45 мм, экипажем в 11 человек, мотором ГАМ-34 мощностью 850 л.с. и бронёй толщиной 60 мм по периметру. Впрочем, эти ТТТ отражали видение танка заводом №185. Идеи по танку прорыва нового поколения стали обретать форму ещё в марте 1938 года, а 28 апреля выяснилось, что будет конкурс. Также проект своего танка, получившего обозначение СМК-1, представило СКБ-2 Кировского завода. Так началась битва двух коллективов — КБ завода №185 и коллектива СКБ-2 Кировского завода, которое за год до того возглавил Ж.Я. Котин. Следует отметить, что с Т-100 связывают С.А. Гинзбурга как одного из авторов машины, но это не соответствует действительности. Согласно приказу от 20 июня 1938 года старшим инженером машины был назначен И.С. Палей, ходовую часть разрабатывал Максаков, вооружение — Г.Н. Москвин. Гинзбург же на тот момент уже не работал на заводе №185.

В ходе разработки Т-100 несколько раз существенно изменялся. Окончательный вид танк принял только ближе к началу 1939 года. Бронирование и мотор остались прежними, но количество башен сократилось до двух, как и орудий. Боевая масса составила 58 т, что на 3 т больше, чем у конкурента — СМК-1. Опытный образец Т-100 был готов к 1 июля 1939 года, и надо сказать, что он, скорее, являлся аутсайдером гонки на звание нового танка прорыва. Машина имела меньшую среднюю скорость, да и максимальная скорость вместо 35,7 км/ч составила всего 32 км/ч (а СМК-1 разогнался до 38 км/ч).

Существенно ниже оказался и запас хода. Мотор ГАМ-34 имел малый срок службы, возникли проблемы с системой охлаждения, подвеска получилась слишком сложной, а опорные катки недостаточно прочными. При этом и СМК-1, и Т-100 не являлись фаворитами конкурса. Дело в том, что 1 сентября 1939 года на испытания вышел опытный образец тяжёлого танка КВ, который представлял собой «половинку» СМК-1. При массе немногим больше 40 т машина имела то же самое вооружение, а толщина брони составила 75 мм. Уже на этапе заводских испытаний стало ясно, что именно КВ является фаворитом. Завод №185 тоже хотел сделать свою «половинку Т-100», но танк 050 так и остался проектом. По состоянию на конец декабря 1939 года Т-100 продолжали дорабатывать — в частности, танк получил торсионную подвеску. Также шли работы над 1000-сильным мотором МН-1. В начале января 1940 года судьба второй опытной машины, которую первоначально планировали закончить к концу месяца, круто изменилась.

Судя по всему, на заводе №185 что-то знали ещё до того, как Тимошенко запустил маховик работ по средствам борьбы с финскими укреплениями. Иначе не объяснить тот факт, что ещё 4 января 1940 года на завод «Большевик» прибыло письмо от Барыкова, в котором он запрашивал данные по 130-мм орудию Б-13. Эта морская система ещё в мае 1935 года была запущена в крупную серию. С точки зрения характеристик Б-13 мало уступала БР-2, да ещё и имела ряд преимуществ. Во-первых, у Б-13 имелся досылатель, благодаря чему скорострельность достигала 7-8 выстрелов в минуту. Во-вторых, масса снаряда была существенно ниже — 33,5 кг против 49 кг у БР-2 (естественно, это прямым образом влияло на скорострельность). В-третьих, разница по пробитию у Б-13 и БР-2 была минимальной. Ту же самую броню, что и БР-2, полубронебойный снаряд обр. 1928 года пробивал на дистанции 4400 м. Так что альтернативным оказалось не только шасси, но и орудие. Правда, при этом имелся ещё один нюанс. Дело в том, что на текущее шасси Т-100 поставить БР-2 было нереально — не в последнюю очередь потому и появилось альтернативное орудие.

Самое интересное заключается в том, что КБ завода №185 одновременно запустило работы сразу по трём машинам (а позже и по четвёртой). Из них две (машины X и Y) имели невращающуюся башню (рубку), а «машина Z» — башню кругового вращения. Позже Т-100Z превратился в другую машину — со 152-мм гаубицей М-10, причём башню даже изготовили, но на первый опытный образец Т-100 её ставить запретили. Не менее интересно складывалась ситуация с Т-100X и Т-100Y (так назывались рубочные варианты машины). Дело в том, что 7 января 1940 года завод №100 получил задание от АБТУ КА на разработку… инженерного танка с использованием базы второго опытного экземпляра Т-100, но на заводе №185 с самого начала явно собирались строить что-то другое. Вопрос находился исключительно в той плоскости, что именно будут строить — X, Y, или Z. Из двух проектов (X и Y) выбрали Y, ведущим инженером которого являлся И.В. Гавалов. Общее руководство над проектами осуществляли Мостовой и Бушнев.

Что же касается исходного проекта Т-100Z, то и по нему продолжили работу, но в несколько ином виде и позже. 28 марта 1940 года был представлен эскизный проект «специального танка 103», известного также как Т-103. Судя по всему, завод №185 решил «скормить» исходный Т-100Z морякам. Учтя ошибки исходного проекта, боевую массу сократили с 68 (у исходного Т-100Z) до 63 т. При этом боекомплект сохранили на том же уровне — 50 выстрелов. Вёл тему танка береговой обороны инженер-конструктор Шуфрин, но дальше макета дело не продвинулось.

Совсем иная ситуация складывалась с Т-100Y. Согласно первоначальному плану, инженерный танк предполагалось получить чуть ли не 15 января, но у завода №185 были свои планы. Ни о каком инженерном танке речи и не шло: 10 января 1940 года на Ижорский завод ушли чертежи Т-100Y, а 16 числа завод №185 их аннулировал, предложив построить башню Т-100Z. По итогам всех пертурбаций чертежи на финальную башню (рубку) Т-100Y Ижорский завод получил 23 января. Но самое интересное заключалось в том, что АБТУ КА было твёрдо уверено — КБ завода №185 делает инженерный танк, 21 января 1940 года на его изготовление был заключён договор №8-8-087. На самом деле это было не так: 25 января Барыков отправил в Военный совет Северо-Западного фронта предложение о создании САУ со 130-мм орудием.

Можно сказать, заводу повезло. Тимошенко понравилась идея, что лучшее средство борьбы с надолбами – это пушка. 28 января 1940 года он подписал постановление Военного совета СЗФ №20 «О передаче заказов по изготовлению и приспособлению на заводы промышленности». Пунктом №6 в заказе шёл «танк с установкой Б-13». При этом в АБТУ КА о таком повороте событий не знали (или делали вид, что не знали). Можно только поразиться уровню смелости Барыкова в попытке хоть как-то спасти Т-100. Впрочем, калейдоскоп проектов сделал своё черное дело. Ижорский завод, который жаловался на чехарду с заказами, смог сдать корпус Т-100Y только 22 февраля. Сама же машина была готова 14 марта, то есть спустя день после завершения войны, так что завод №185 может винить в происходящем только самого себя.

Сама по себе идея Т-100Y заключалась в максимально быстром создании САУ с минимальными изменениями базового шасси. Убирались башни, а также подбашенная коробка, на их месте, с минимальными изменениями, ставилась 130-мм пушка Б-13 вместе с тумбой. По сути, рубку сделали вокруг орудия. В связи с небольшим объёмом боевого отделения боекомплект составил 30 выстрелов, причём его часть пришлось убирать под пол, над этими выстрелами сидели наводчики. Расчёт боевого отделения составил 4 человека — 2 наводчика (из них 1 командир), заряжающий и замковой. При этом заряжающему было не очень удобно работать из-за наличия досылателя. Телескопического прицела не предусматривалось, зато были перископические прицелы ПТ-1 и ПТК.

Боевая масса машины, в зависимости от источника, разнится. В одних документах масса Т-100Y указывается как 58 т, в других — 64, в третьих — 66. Скорее всего, истина где-то посередине. Несмотря на рост массы, подвижность осталась на уровне Т-100. С этой точки зрения Т-100Y явно был более удачной машиной, нежели СУ-14. Другой вопрос, что с ней завод №185 опоздал, причём в марте случился скандал. АБТУ принимать Т-100Y отказывалось, ссылаясь, на то, что заказ был на инженерный танк, а предъявили самоходку. Баталии между Барыковым и АБТУ шли несколько месяцев. Надо сказать, что борьба была равна. Из переписки следует, что контроль над созданием Т-100Y возложили на военинженера П.К. Ворошилова, и как бы не приемный сын наркома обороны предложил поставить на машину пушку Б-13. Одним словом, история тёмная.

Несмотря на то, что и Т-100Y, и СУ-14 на советско-финскую войну опоздали, тема истребителя дотов не исчезла. Финские укрепления брали совсем иными методами, тем не менее, истребитель дотов всё ещё требовался. Правда, ввиду окончания войны скорость принятия решений снизилась. Вопрос об испытании обоих типов машин поднимался с апреля 1940 года. На завод №185 поступили таблицы стрельб орудия Б-13, причём с ним имелся нюанс. Дело в том, что Б-13 имела лейнеры нескольких типов, что вносило некоторый сумбур в её эксплуатацию. Ещё раньше, в середине марта 1940 года, завод №185 получил таблицы стрельб для орудий БР-2 и Б-30.

Фактически испытания стрельбой начались на Гороховецком АНИОП только 15 июня 1940 года. Туда отправилось все три машины. На СУ-14-1 отмечалось тугое открытие затвора, а подвижная бронировка системы мешала при повороте орудия, поскольку упиралась в выхлопные трубы и петли люка доступа к трансмиссии. Имелись проблемы с синхронизацией работы перископического прицела, а прицельный огонь из пулемётов вести было невозможно. Возникли претензии и к лямкам, которые использовались для переноски снарядов для заряжания, а также к системе продувки канала ствола. Но имелись и положительные результаты. Выяснилось, что сошники для стрельбы опускать не обязательно, СУ-14 и так оказалась стабильной огневой платформой. Вполне удачно были организованы места расчёта боевого отделения. Да и конструкция рубки получилась вполне удачной. Всего набралось 8 пунктов необходимых переделок. Примерно те же самые данные были получены и на СУ-14, обе машины произвели по 5 выстрелов. При этом указывалось, что реальный угол возвышения орудия составлял 15 градусов, а не 31, как в описании.

В случае с Т-100Y объём пробных испытаний составил 6 выстрелов. К машине также имелись претензии по поводу подвижной бронировки системы, но иного порядка. Дело в том, что бронировка производилась без уравновешивания системы, что привело к определённым проблемам с наводкой. Впрочем, главной претензией стала теснота боевого отделения. Для удобства работы расчёта предлагалось сделать упоры под ноги заряжающих. Боеукладку требовалось переделать, поскольку её сделали нерационально. Снаряды надлежало ставить с правой стороны рубки, а заряды — с левой. Для устранения недостатков все машины отравились на завод №174. Дело в том, что к тому моменту опытного завода №185 уже не было — его влили в завод №174. И вот тут на сцене появилась фигура Гинзбурга, который к тому моменту являлся главным конструктором отдела «20» на заводе №174. На АНИОП машины уже не вернулись: в июле их вместе с КВ-2 направили на специспытания в КОВО, где вёлся огонь по бывшим польским укреплениям. Здесь выявились большие проблемы с ходовой частью, особенно это касалось СУ-14. На этом испытания для данных машин закончились, в июле 1940 года они вернулись на завод №174, а ближе к сентябрю отправились на НИБТ Полигон в Кубинку. Судя по их состоянию, машины, отправившиеся на консервацию, уже были слегка «ушатанными», особенно с точки зрения ходовой части.

Последний шанс Т-100Y стать серийной машиной был упущен в июне 1940 года. Тогда предлагалось запустить её как временную меру, но при этом в ГАБТУ КА склонялись, скорее, к базе СМК. Она была унифицирована с КВ-1, что упрощало задачу. Идея состояла в создании на базе СМК самоходки с двумя типами орудий — БР-2 и 180-мм морской пушки Б-1. Но эти идеи не были реализованы. 17 июля 1940 года вышло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) №1288-495сс, которое стало отправной точкой для создания «истребителя дотов», более известного как 212. Фактически данная машина представляла идейное продолжение СУ-14, но уже на базе агрегатов КВ. Ну, а базы Т-100 и СМК канули в лету. Оставшиеся на НИБТ Полигоне самоходки за год стояния сильно поизносились, а завод №174 выкатил на их ремонт ценник в 125 000 рублей. Сам же полигон от свалившегося «счастья» хотел избавиться. В апреле 1941 года предлагалось провести ремонт и отправить машины «артиллеристам», но этого не произошло — все три САУ так и остались на полигоне. В таком виде машины встретили начало Великой Отечественной войны.

Согласно распространённой теории, осенью 1941 года оставшиеся на полигоне машины приняли участие в обороне Кубинки. Данная информация на подтверждается, причём осенью 1941 года, как показывают архивные документы, машины отправились в Казань, где поступили в распоряжение военно-технических курсов. Обратно в Кубинку машины вернулись в 1943 году вместе с танкеткой TK-S, танком-амфибией VCL M1931, Renault FT, а также бронемашинами БА-27М, БА-21 И ПБ-4. К 1945 году Т-100Y стали называть СУ-100Y — именно под таким индексом эта машина проходит в послевоенной отечественной литературе. В 60-е годы СУ-14 сдали в металлолом, но СУ-14-1 выжила. При этом её называют то СУ-14-2, то СУ-14-БР-2, что не соответствует действительности. СУ-14-1 и Т-100Y заняли место на музейной площадке при полигоне, позже превратившейся в музей. В 2019 году из музея, который стал частью парка «Патриот», самоходки перевезли на музейную площадку №1. При этом силами сотрудников парка провели косметическую реставрацию, и ныне машины открыты для посетителей.

Несмотря на то, что судьба СУ-14 и Т-100Y оказалась не очень удачной, не стоит называть их разработку провальной. Они стали первыми отечественными штурмовыми САУ, причём не самыми плохими. В ходе дальнейшей эволюции «истребители дотов» превратились в машины другого класса — речь идёт о СУ-152, принятой на вооружение Красной армии 14 февраля 1943 года и ставшей первой массовой советской тяжёлой САУ.

Напоследок стоит упомянуть судьбу создателей данных машин. Игорь Валентинович Гавалов в октябре 1941 года оказался в Горьком, где трудился под началом Н.А. Астрова. На ГАЗ он создал несколько опытных машин, включая ГАЗ-75. Настоящий успех пришёл к Гавалову после того, как он оказался на ВТЗ, а вершиной его творческой карьеры стала боевая машина десанта БМД-1. Судьба Масалкина оказалась совсем иной. В августе 1941 года Анатолия Павловича, как и целый ряд конструкторов Кировского завода, направили в действующую армию. Сначала он был зампотехом 86-го ОТБ Ленинградского фронта, а далее продолжил службу старшим помощником начальника Горьковского отдела приёмки. При этом Масалкин находился не в Горьком, а значительно севернее — в Мурманске. Вместо разработки новых танков он заведовал приёмкой техники, которая приходила в СССР по ленд-лизу. Войну он закончил в звании инженер-полковника.