Ярослав Хашек. Добросовестный цензор Свобода На цензора Свободу опять накатило. Утром у него разболелись мозоли, и после полудня он принялся запрещать все без разбору. Наконец вечером начался дождь и лил весь день. И раз уж сама природа гневалась на чешские газеты, цензора Свободу подавно не отпускала «delirium confiscationicum canonicum» – болезненная страсть все запрещать. Вникая в тайный смысл текста, он всюду находил покушение на общественный порядок и спокойствие, на религию – на все, что призван охранять цензорский карандаш. И, памятуя о том, что его собственная фамилия – Свобода, ожесточенно черкал, черкал, черкал, черкал. Черкал, черкал, черкал, черкал, сплевывал и черкал, черкал, черкал, и черкал, и черкал, и черкал, и снова… черкал и черкал… Ведь за это черкание, черкание, черкание, черкание и еще раз черкание он получал шесть тысяч крон жалованья в год. Что ж, люди добывают средства к жизни всякими способами – честными и нечестными… Это была страшная борьба с печатным текстом. Он выбирал отдельные слова из целого номера и запрещал их. Брал подряд «но», «не», «нисколько» – и на все это налагал запрет: словно «но» наводит на всякие мысли об известных учреждениях, а «не» и «нисколько» представляют собой открытое нарушение спокойствия и порядка. Покончив с текстом журналов, он перешел к объявлениям. Тут ему бросилось в глаза: «Покупайте трости фирмы Тулка!» «Эге! – подумал он. – Знаю я вас, приятели! Трости, демонстрации…» Он это объявление изъял. Потом изъял объявление о сербской лотерее, а также объявление «Чешская первосортная мука́ победит», поскольку в нем содержался вызов по адресу других наций. Дальше стояло: «Солдатик! Приходи нынче на вечеринку в «Каплуны». Само собой разумеется, и это объявление подверглось запрету: ведь оно касалось армий. Дальше взгляд его привлекло большое объявление: САМЫЙ ДЕШЕВЫЙ КИРПИЧ отпускает Центральное правление товарищества «КИРПИЧНИК» Прейскурант высылается по первому требованию Адрес для телеграмм: Ц. п. т. К. Что такое «Ц. п. т. К.»? За этим что‑то кроется! Склонившись над объявлением, он целых полчаса прикидывал так и этак, наконец взял листок бумаги и написал: «Ц – цензор, п – подлец (или паразит, пьяница, потаскун), т – тупица (или трус, тряпка, тюфяк), К – каналья (или кляча, крыса)». «Так они тоже против меня? – решил он. – Ну, покажу я им Ц. п. т. К! Дорого они мне за это заплатят!» И, взяв карандаш, перечеркнул целиком все объявление Центрального правления товарищества «Кирпичник» – Ц. п. т. К. Это был последний взмах его цензорского карандаша, так как тут номер журнала кончался. Он с гордостью поглядел на дело рук своих: истреблено три тысячи слов, конфисковано за три часа двадцать восемь номеров журналов, запрещено пять театральных пьес, дюжина плакатов, шестьдесят два извещения о браке и девять заметок о школе. Он сидел, довольный, окруженный трупами врагов, как вдруг страшная мысль пронизала его мозг: а ведь в газетах, наверно, будут писать, что все это конфисковано «Свободой»! И слово «Свобода» запестрит в газетах и проникнет в самые отдаленные лачуги, и он не сможет наложить на него запрет. Не сможет запретить Свободу! Какой ужас! При одной мысли об этом у него захватило дыхание, голова закружилась. И он, твердо решившись, позвал служащего Петрасека. Послушайте, Петрасек! Вот вам пять крон. Сходите купите мне бритву. Через четверть часа Петрасек принес отличную бритву. Цензор Свобода заперся в кабинете. Когда через два часа, после тщетных попыток достучаться, дверь была взломана, глазам вошедших представилось страшное зрелище. На груде конфискованных журналов валялась голова, которую добросовестный цензор оттяпал сам себе бритвой, а рядом лежал лист бумаги, на котором было написано: «ЗАПРЕЩАЮ СВОБОДУ» Ему были устроены прекрасные похороны за счет государства.