Поспешно начатая и совершенно отвратительно подготовленная война быстро стала приносить "горькие плоды" - войска терпели поражения и разбегались. Поскольку никто не хотел отвечать перед революционным народом за такой "епический слив полимеров" (головы де Лонэ, Фулона и телохранителей из Версаля попали на пики за куда меньшие неудачи), жирондисты, контролировавшие Законодательное собрание и половину министерств (так называемый "патриотический кабинет", "кабинет Жиронды"), развернули широкомасштабную кампанию по поиску подходящих козлов отпущения. И, естественно, весьма скоро оных обнаружили.

Три злейших врага революции были заклеймены тремя декретами Законодательного собрания. Во-первых, неприсягнувшие священники были объявлены потенциальными шпионами Ватикана, а следовательно, и "вражеских сатрапов", и теперь по заявлению любых 20 "неравнодушных граждан" в любой коммуне власти были обязаны выслать "антиконституционного клирика" за городскую черту. Таким образом, консервативное духовенство фактически было поставлено перед дилеммой - присягнуть или покинуть свой приход. Во-вторых, полк Гарде-дю-кор, всё еще существовавший и несший свои обязанности по охране королевской семьи в Тюильри (с 1791 года он назывался Конституционной королевской гвардией), был обвинен в подготовке заговора с целью похитить Людовика XVI и напасть на Законодательное собрание. 29 мая 1792 года полк был объявлен распущенным, а его командир герцог Луи Эркюль Тимолеон де Коссе-Бриссак был взят под стражу. В-третьих, незримый, но могучий "внутренний враг" угрожал Парижу, грозя "нанести удар" в любое время. Посему Законодательное собрание постановило устроить под столицей военный лагерь, куда должны были прибыть из департаментов 20 000 вооруженных добровольцев, названных "федератами". Эти люди предназначались на роль "внутренних войск" на случай восстания роялистов. Королю было "монопенисуально" на 20 000 федератов (хотя и они тоже в итоге "сыграли свои роли"), но вот против наезда на неконституционных священников и роспуска своих телохранителей он упорно возражал и наложил на эти декреты "ограничительное вето". Ролан, получивший при назначении "кабинета Жиронды" пост министра внутренних дел, 12 июня 1792 года потребовал от короля подписать декреты, в результате чего 13 июня он и два его коллеги-жирондиста, военный министр Жозеф Мари Серван де Жербэ и министр финансов Этьен Клавьер, были отправлены в отставку и заменены фейянами. 15 июня уволился и "сочувствующий жирондистам" министр иностранных дел генерал Шарль Дюмурье, который решил уехать в армию и принять командование.

В ответ на такой "произвол тираний" в "недрах парижан" родилась идея устроить "вооруженную демонстрацию" с целью показать королю, "как глубоко он неправ". Жирондисты и пока еще контролируемый ими Якобинский клуб отнеслись к этой инициативе никак, устранившись от ее организации - слишком "незаконно" это было для открытого одобрения Законодательным собранием. Коммуна Парижа ограничилась запретом нести оружие - а так "идите куда хотите". Более всех отметился Клуб кордельеров - среди организаторов шествия были люди, "близкие к" Дантону, но снова "не на главных ролях". Кто же возглавлял "инициативу масс"? "Народные лидеры", "авторитетные люди на Сент-Антуанском раёне" - "пивной король" (снабжавший "пенным" большую часть заведений Парижа) Антуан Жозеф Сантер, бывший матрос и главный парижский мясник Луи Лежандр, бывший инспектор мануфактур (то бишь, знавший в лицо почти каждого пролетария) Клод Франсуа (Клаудиуш Францышек) Лазовски, застройщик и биржевой делец Шарль Алексис Александр. "Это не народ, это хуже - лучшие люди города!" (с) Демонстрацию решено было организовать 20 июня 1792 года, в третью годовщину "Клятвы в зале для игры в мяч". Предвидя, что оружие всё-таки принесут, мэр Петион послал для сопровождения толпы из примерно 10 000 или 20 000 человек национальных гвардейцев - но они быстро смешались с демонстрантами, добавив свое "штабельное оружие" к тому, которое захватили жители Сент-Антуанского предместья. "Все эти люди" дошли до Тюильри, в котором национальные гвардейцы, охранявшие дворец, "почтительно расступились", пустив "народ" к королю. Два часа пролетарии "полоскали мозг" Людовику XVI, зачитывая "петицию" и требуя снятия вето на декреты. Король безропотно одел всученный ему красный колпак (символ "свободы, равенства и братства" - опять из античности, типа тех колпаков, которые надевали на освобождаемых рабов) и даже выпил вина "за здоровье нации". Но отзывать вето категорически отказался. В конце концов, во дворец прибыл Петион и муниципальные чиновники, которые постепенно распинали и растолкали демонстрантов, ибо "ночь уже на дворе, идите-ка все по домам!".

Запоздалая отвага принескла королю очки - некоторые политические клубы и департаменты прислали горячие протесты против "беззаконий черни", и на этой волне 6 июля 1792 года Петион даже был уволен с поста мэра Парижа за "бездействие и попустительство". Однако 14 июля толпа встретила выезд короля из Тюильри криками "Петион или смерть!", и Законодательное собрание отменило его отставку. Лафайет примчался из армии в Париж и потребовал судебного преследования "поджигателей бунта", но депутаты его не поддержали. Тогда генерал предложил королю уехать в Компьень, где обещал собрать войска, но Людовик XVI снова впал в свою обычную апатию, предпочтя "потерпеть, дорогая, может, всё еще обойдется" (да и Лафайета он "не любил", так ничему не научившись после смерти Мирабо). А в Якобинском клубе раздались призывы к свержению монархии и установлению во Франции республиканского строя... Жирондисты разозлились на короля, который "вето клал" на их "три декрета", не переменив своего мнения даже перед лицом толпы вооруженных люмпенов, бегающих по дворцу и орущих примитивные лозунги. 3 июля 1792 года Верньо толкнул в законодательном собрании зажигательную речугу о том, что "кажется, ситуация похожа на то, что короля можно немножечко отречь от престола". Несмотря на вопиющую неопределенность выводов, речугу встретили овациями и тут же распечатали для "размножения в массах". Но "прямо вот сейчас" низлагать короля Законодательное собрание было совсем не готово - фейяны все были дружно против, "независимые" (за которыми уже закрепилось почетное прозвище "Равнина" и его более презрительный вариант "Болото") колебались, и даже многие жирондисты были против. Посему верхушка "бриссотинцев" решила продолжать гнуть свою линию - раз нельзя создать под Парижем военный лагерь для "федератов", пущай они всё равно идут в столицу, "типа для" празднования 14 июля 1792 года третьей годовщины штурма Бастилии, а уже потом пойдут оттуда на фронт. 25 июля 1792 года в Париж притопали 300 волонтеров из Бреста, 30 июля - 500 добровольцев из Марселя. Последние горланили каким-то лешим занесенную "на юга" песню, сочиненную в Эльзасе инженерным офицером Клодом Жозефом Руже де Лиллем "в честь славной Рейнской армии маршала Люкнера, бьющейся с кровавым тиранистическим врагом". Услышавшие сию песнь от марсельцев, парижане воодушевленно наклали на ее название "Походная песня Рейнской армии" и переобозвали в "Ля Марсейез", а уже русская манера XIX века произносить французские слова исключительно по-нижегородски превратила ее у нас в "Марсельезу"...

Пока рядовые "федераты" слонялись по Парижу и орали вместе с аборигенами по кабакам "поджигательные песни", их руководители стакивались с революционерами и "вынашивали планы". Сразу после празднования, 15 июля 1792 года появился тайный комитет из представителей волонтеров и парижских политиков, который возглавили якобинские (а уже намного позже жирондистские) журналисты Жан Луи КаррА и Антуан Жозеф ГорсА, разорившийся плантатор из Сен-Доменга, судившийся со своими обидчиками Клод Фурнье по прозвищу Американец, бывший жандарм Франсуа Жозеф Вестерман, а также уже знакомые нам кордельер Анаксагор Шометт и "народные авторитеты" Лазовски, Александр и Сантер. Все они собирались в доме столяра Дюпле на улице Сент-Оноре, где по удивительнейшему стечению обстоятельств обитал и бывший депутат Учредительного собрания Робеспьер... Впрочем, сам "Неистовый Максимильян" никогда не позволял себе открыто вмешиваться в предприятия, которые могли закончиться арестом и казнью (во время каждого революционного кризиса Робеспьер появлялся на людях лишь через несколько дней после того, как становилось ясно, чья взяла) - это было известно всем революционерам, и многие не раз его за сие обзывали трусом. "Комитетчики" развернули агитацию за свержение монархии в парижских секциях - "неравнодушные горожане" начали заседать там непрерывно, сменяя друг друга, причем если раньше тон задавали "активные граждане" (обладавшие необходимым для участия в выборах имущественным цензом), то теперь в собрания набились "пассивные" (малоимущие). 30 июня секция Французского театра разрешила "пассивным" участвовать в голосованиях по резолюциям заседаний (но не в выборах), и в тот же день Законодательное собрание дало "добро" на запись "пассивных" в Национальную гвардию. Таким образом, парижская гопота была перетянута на сторону заговорщиков, вооружена и организована.

Людовик XVI, до которого доносился "ропот народный", в припадке очередного "героизма" решил забаррикадироваться в Тюильри и мужественно отбиваться. Полк Гарде-дю-Кор уже распустили, но имелись еще 950 солдат полка Швейцарской гвардии, 200 или 300 дворян-добровольцев (в основном кавалеров ордена св. Луи), а также 930 жандармов и 2000 национальных гвардейцев, но на этих особой надежды не было. Правда, новый командующий Национальной гвардией Парижа Антуан Жан Галио МандА де Грансэ (как ненавидели сию фамилию советские историки! писать правильно запрещали "нормы приличия", а вариант "Мандат" порочил честное имя революционного документа...) был "аристократической сволочью", кавалером ордена св. Луи и сеньором де Берни-ан-Сантен и де Пэн, и всерьез готовился к обороне дворца от возможных попыток взять его штурмом. Первоначально восстание было назначено на 26 июля, затем на 30 июля, но мэр Петион смог убедить революционеров "попробовать мирный путь" - 3 августа 1792 года в Законодательное собрание была отправлена петиция, одобренная в 47 секциях Парижа из 48, которая требовала низложить короля. Однако после двухдневных прений 9 августа ассамблея отказалась рассматривать и этот вопрос, и объявление Лафайета дезертиром за то, что уехал из армии. В ту же ночь "активисты" побежали по секциям - поднимать народ... Секции засели за прения, и в итоге 28 из 48 приняли решение делегировать по три человека, которые явились в ратушу, сели в отдельном зале и объявили себя "настоящей Коммуной". Две Коммуны несколько часов заседали в разные залах, пока, неконец, не явился "вооруженный народ" (КаррА и Шометт подняли марсельцев, Сантер - Сент-Антуанское предместье, а Александр - предместье Сен-Марсьяль) и не "постановил" распустить "старую" Коммуну, но оставить на своих постах мэра Петиона, прокурора-синдика Пьера Луи Манюэля и заместителя прокурора Дантона.

"Обновленная" Коммуна тут же разразилась резолюцией, в которой заявила, что "когда народ находится в состоянии восстания, он принимает все полномочия на себя". А затем началась организация "вооруженного народа" для нападения на дворец Тюильри... Поздно вечером 9 августа 1792 года в Тюильри Людовик XVI и его семейство надеялись на трех человек, которые оказались во дворце с желанием что-то предпринять - мэра Парижа Петиона, командующего Национальной гвардией Парижа МандА и генерального прокурора департамента Сена (в который входил Париж) Пьера-Луи Рёдерера, бывшего депутата Учредительного собрания и (как, впрочем, и Петион) члена Якобинского клуба. Каждый из них мог воспользоваться своими должностными полномочиями и влиянием, чтобы попытаться увести ситуацию от насильственного сценария. Увы, все трое с оной задачей успешно не справились...

Мэр Петион попросту струсил - даже сам он потом признавался, что должен был оставаться, чтобы защищать королевскую семью от "буйной черни", но около 2.00 удалился из дворца под предлогом того, что собравшиеся там дворяне-роялисты его оскорбляют. И направился в ратушу, где представители "уже очищенной" Коммуны посадили его под арест - на всякий случай, чтобы под ногами не болтался (а потом, когда всё закончится, выпустят). МандА сглупил по-своему - ему доставили приказ от Коммуны, требовавший его возвращения в ратушу. Однако "что-то ему подсказывало, что дело тут нечисто", и он колебался, но Рёдерер смог убедить генерала в том, что приказы надо исполнять (оба они еще не знали, что "старая" Коммуна свергнута, и приказ был подписан "новыми коммунарами"). Более того - МандА отправился в Коммуну один, без сопровождающих, только с 12-летним сыном, что и сыграло в высшей степени трагическую роль, ибо по прибытие на место командующий был арестован по распоряжению заместителя прокурора Коммуны Дантона, допрошен, а затем... выведен на ступени ратуши (якобы для того, чтобы быть уведенным в тюрьму Аббатства), где бесновалась вооруженная толпа, и убит "какой-то шальной пистолетной пулей" на руках сына-подростка. Но ярче всех в тот день "отжигал" Рёдерер, став для королевской семьи тем самым другом, с которым враги не нужны (впоследствии его это будет тяготить всю жизнь - он порвет с якобинцами, а под конец жизни будет защищать "права" свергнутого короля Карла Х). Во-первых, как уже было сказано, он уговорил МандА поехать в Коммуну. Во-вторых, он убедил Людовика XVI в том, что "они" никогда не посмеют напасть на дворец - и драгоценное время было потеряно в ничегонеделании. В-третьих, когда из записок мелких чиновников Коммуны, пытающихся предупредить его и короля, стало ясно, что "всё-таки посмеют", Рёдерер надоумил монарха, королеву и их детей прибегнуть к защите Законодательного собрания.

Утекая из дворца в ассамблею, Людовик XVI проблеял, волочась по саду: "В этом году зима придет рано!" Отдать внятные приказы швейцарцам и дворянам, остававшимся в Тюильри, ума ему уже не хватило. Гвардейцы национальные к тому времени уже либо разбежались при виде толпищ "пригрявших хамов" (революционеры впоследствии надрывались, доказывая, что их сбежалось туда 40 000 человеко-единиц - что, вообще-то, весьма позорно в свете произошедшего далее), либо кинулись с ними брататься. Командовал защитниками королевской резиденции маршал Франции Огюстен-Жозеф де Майи, полком Швейцарской гвардии руководил подполковник Карл Йозеф Антон Леодегард фон Бахман (полковник Луи-Огюст-Огюстен д'Аффри лежал дома, сказавшись больным). Прибывшая толпа национальных гвардейцев (как "старых", так и "новых" - с "пассивными гражданами") и "федератов" под руководством Сантера, Вестермана, Лазовски и Шометта при известии о том, что короля во дворце нет, была даже несколько обескуражена - ну и как тут свергать тиранию? Но поскольку швейцарцы, верные букве устава и приказам, оставались на позициях, тусуя в вестибюле возле лестницы, объект "приложения усилий" был найден без труда - несколько шальных выстрелов ("патриоты" кричали, что первыми в их "толпу практически мирных граждан" начали палить "наймиты тирании", швейцарцы утверждали, что стрельбу открыли революционеры) спровоцировали перестрелку, переросшую в масштабный "огневой бой". Ответив на приказ Вестемана сдаться отказом ("Сдаться было бы для нас позором!"), "наймиты" лихой атакой спустились из вестибюля во двор, разогнав "патриотов", но тут же оказались в ловушке - по ним начали со всех сторон палить самые умные революционеры, тусившие за оградой. Хладнокровные германцы разгоняют и их, захватив даже несколько пушек, стоявших на площади Карусели возле дворца. Но тут от Сент-Антуанского предместья "подгребает" новая толпа "национальных гвардейцев", и "мясо" начинает "брать свое" - швейцарцев оттесняют обратно во двор, потом на лестницу, где разворачивается побоище "епических размеров". Некий артиллерийский лейтенант де Буонапарте, вместо службы в полку болтавшийся по Парижам и настаивавший, что был свидетелем (но не участником) штурма Тюильри, заявлял потом, что "никогда в своей жизни не видел такой большой кучи трупов". Встревоженный выстрелами, которые слышны даже в законодательном собрании, Людовик XVI царапает на бумажке приказ защитникам дворца сложить оружие. У швейцарцев кончаются патроны, и они наконец отходят во дворец, а оттуда выбегают в сад и "спасаются, кто как может". Многие из них были схвачены "неравнодушными гражданами", притащены к ратуше и там публично зарезаны. Всего во время штурма погибли 550 швейцарцев из 950 (уцелели около 300 человек - например, су-лейтенант Жан ВиктОр де Констан де Ребек, который отомстит "быдлу французскому" в 1815 году, обеспечив победу под Катр-Бра и, в итоге, под Ватерлоо). Также погибли еще примерно 250 дворян, защищавших Тюильри вместе со швейцарцами (но и маршал де Майи, и подполковник фон Бахман остались в живых). "Патриоты" признавали потерю 376 человек убитыми и ранеными - 83 "федерата", 285 национальных гвардейцев и несколько "мимо пробегавших" (в том числе две раненые женщины). 1300-летняя французская монархия пока была не в курсе, но вечером 10 августа 1792 года она прекратила свое существование аж на целых 22 года. А парижане на улицах забавлялись новой модной фиговиной - песней "Карманьола" (автор неизвестен, музыка народная), в которой рассказывалось, как "мадам Вето грозиласть передушить весь Париж, мсьё Вето нарушил обет верности Франции - но они не учли мнения наших канониров". Мелодия имела одно неоспоримое достоинство - под нее можно было танцОвать...