Когда именно Александр Сергеевич познакомился с творчеством Шекспира, сказать с уверенностью невозможно. Первое задокументированное упоминание русским поэтом имени английского драматурга содержится в написанном весной 1824 года в Одессе письме то ли Петру Вяземскому, то ли Вильгельму Кюхельбекеру, где говорится: «Читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира». Летом того же года Пушкина сослали в Михайловское, где он продолжил изучать пьесы англичанина. В 1825 году он написал Николаю Раевскому-младшему (1801—1843): «Но что за человек этот Шекспир!.. Не могу прийти в себя! Как мелок по сравнению с ним Байрон-трагик!» И в результате этих штудий на свет в Михайловском появилась «шекспировская» пьеса «Борис Годунов». Кстати, в связи с этим произведением необходимо упомянуть один курьез. Осенью 1825 года одноклассник Пушкина по Царскосельскому лицею Александр Горчаков (1798-1883) заехал в псковское имение своего дяди. Александр Сергеевич поспешил туда и познакомил его с отрывками своей пьесы. Позже Горчаков вспоминал, что там было «несколько стихов, в которых проглядывала какая-то изысканная грубость и говорилось что-то о слюнях». Он посоветовал поэту «вычеркнуть эти слюни». В ответ Пушкин заявил: «А посмотри, у Шекспира и не такие еще выражения попадаются». На это Горчаков заметил: «Да, но Шекспир жил не в 19 веке и говорил языком своего времени».

Еще один примечательный эпизод упоминает в своих «Записках» писатель Ксенофонт Полевой (1801-1867), хотя некоторые сомневаются в его достоверности. Он сообщает, что осенью 1826 года, будучи в гостях, Пушкин был «невесел… молчал, когда речь касалась современных событий, почти презрительно отзывался о новом направлении литературы, о новых теориях и, между прочим, сказал: «Немцы видят в Шекспире черт знает что, тогда как он просто, без всяких умствований говорил, что было у него на душе, не стесняясь никакой теорией». Тут он выразительно напомнил о неблагопристойностях, встречаемых у Шекспира, и прибавил, что это был гениальный мужичок».

Но сейчас нас интересует следующий вопрос: на каком языке Пушкин читал Шекспира. Согласно многим современникам, на протяжении большей части 1820-х годов Александр Сергеевич знал английского драматурга по французскому изданию 1821 года под редакцией Гизо и Пишо, которое было фактически перепечаткой прозаических переводов-адаптаций Пьера Летурнера, выполненных еще в 1770-х годах. К моменту написания Пушкиным «Бориса Годунова» в Европе, по большому счету, полноценно (в стихах, без купюр и добавлений) были переведены только семнадцать шекспировских пьес – Августом Вильгельмом Шлегелем на немецкий язык. Но с ними Пушкин вряд ли был знаком, так как он, по свидетельству Ксенофонта Полевого, признавался: «Только с немецким не могу я сладить!.. Выучусь ему, и опять все забуду: это случалось уже не раз».

В 1828 году Александр Грибоедов (1795-1829) говорил все тому же Ксенофонту Полевому: «Совестно читать Шекспира в переводе, если кто хочет вполне понимать его, потому что, как все великие поэты, он непереводим, и непереводим оттого, что национален. Вы непременно должны выучиться по-английски». Пушкин, безусловно, разделял это мнение и к концу 1820-х годов по-английски выучился. Но с оговоркой. Вот что пишет в своих воспоминаниях Михаил Юзефович (1802—1889) о встрече с Александром Сергеевичем на Кавказе в 1829 году: «Пушкин имел хорошее общее образование. Кроме основательного знакомства с иностранной литературой, он знал хорошо нашу историю, и вообще, для своего серьезного образования, воспользовался с успехом ссылкой. Так, между прочим, он выучился по-английски. С ним было несколько книг, и в том числе Шекспир. Однажды он в нашей палатке переводил брату и мне некоторые из него сцены. Я когда-то учился английскому языку, но, не доучившись как следует, забыл его впоследствии. Однако ж все-таки мне остались знакомы его звуки. В чтении же Пушкина английское произношение было до того уродливо, что я заподозрел его знание языка и решил подвергнуть его экспертизе. Для этого на другой день я зазвал к себе его родственника Захара Чернышева, знавшего английский язык, как свой родной, и, предупредив его, в чем было дело, позвал к себе и Пушкина с Шекспиром. Он охотно принялся переводить нам его. Чернышев при первых же словах, прочитанных Пушкиным по-английски, расхохотался: «Ты скажи прежде, на каком языке читаешь?» Расхохотался, в свою очередь, и Пушкин, объяснив, что он выучился по-английски самоучкой, а потому читает английскую грамоту, как латинскую. Но дело в том, что Чернышев нашел перевод его совершенно правильным и понимание языка безукоризненным».

Примечательно, что безукоризненным пониманием, видимо, все и ограничилось и разговаривать на этом языке русский поэт так и не научился. Подтверждением тому могут служить слова филолога Якова Грота (1812-1893): «Изучая английский язык, я сошелся с Пушкиным в английском книжном магазине Диксона… Увидев Пушкина, я забыл свою собственную цель и весь превратился во внимание: он требовал книг, относящихся к биографии Шекспира, и, говоря по-русски, расспрашивал о них книгопродавца». Эта встреча произошла где-то в середине 1830-х годов…

Может быть, Пушкин когда-нибудь и освоил бы английский язык во всей полноте. Но не успел. Короткой оказалась жизнь.