Родился в 1955 году в пос. Борисоглебский Ярославской области в семье служащих (Отец и дед поэта – кадровые военные, мать – учительница начальных классов, большую часть жизни проработавшая корректором в районной газете). В 1972 году Константин Васильев закончил школу и поступил на биолого-географический факультет ЯГПИ, который окончил в 1977 году. В студенческие и последующие годы занимался орнитологией (автор ряда научных работ и статей по орнитологии), работал учителем в сельских школах (в Кологривском районе Костромской области и в Иваньковской школе Борисоглебского района Ярославской области), проходил службу в армии, работал топографом в институте "Мосгипроводхоз", затем - в пожарной части посёлка Борисоглебский… В 1993 – 1996 гг. заведовал отделом критики литературной газеты русской провинции «Очарованный странник». Как отметил в своей автобиографии сам Константин Васильев, «стихи писал всегда, сдавать же их в печать начал с 1978 года». Публиковался в столичных и местных изданиях. В 1990 году в Верхне-Волжском книжном издательстве вышла первая книга стихов поэта "На круговом пути потерь", в последующие годы - "Границы слова" (М., "Время".1992), "Узелочек на память" (М, "Рекламная библиотечка поэзии". 1993), "Покров" (Москва, ВТИИ. 1994), "Ночная бабочка в огне" (1995), "Соцветия" (1996), "Стихи високосного года" (1997) "Земные сонеты" (1997), "Изюминки в тексте" (1998), "Зимняя ночь", (1999 и 2001). Наряду со стихами в областной печати было опубликовано более 70 работ Константина Васильева (критические статьи, эссе, литературные исследования) о поэзии М. Кузмина, М. Волошина, Г. Иванова, В. Ходасевича, о поэме А. Блока "Двенадцать" и др. Для дома-музея М.Ю. Лермонтова в Пятигорске он написал исследование о романе "Герой нашего времени", которое находится в названном музее. Константин Васильев занимался переводами на русский язык болгарской поэтической классики, переводил с английского и французского. В 1993 г. Константину Васильеву была присуждена литературная премия им. Лескова, учрежденная газетой «Очарованный странник». В 1997 году вышел поэтический альманах "Ярославская лира", составителем которого стал Константин Васильев. Этот сборник по мнению многих ярославских поэтов и литературных критиков является самым заметным изданием подобного рода в 1990-е годы. Поэт, критик, переводчик Константин Васильев умер 17 августа 2001 года в посёлке Борисоглебский. Силами его друзей выпущен сборник "Последние стихи", куда вошли 63 стихотворения, написанные за последние месяцы жизни (Борисоглеб, 2001). Сразу же после смерти поэта при Ярославском отделении Союза российских писателей была создана комиссия по литературному наследию Константина Васильева, которую возглавил известный российский критик, профессор Е. А. Ермолин. В Ярославле опять же силами друзей поэта был переиздан один из значительных прижизненных сборников Константина Васильева «Ночная бабочка в огне» (Ярославль, 2002 г., издательство «Аверс-пресс»), а в 2003 году на средства администрации области была издана книга «Избранное» Константина Васильева. (Ярославль, издательство «Нюанс», 2003). В 2002 году в доме, где родился, жил и умер поэт, был создан музей-квартира Константина Васильева. С 2003 года в Борисоглебе проходят ежегодные Васильевские чтения («Голоса русской провинции»), собирающие гостей и участников со всей области, а также из столицы и других городов России. Звучат литературоведческие доклады, читаются стихи, поются песни - не только на стихи Константина Васильева. Организаторы Чтений по мере своих сил пытаются показать самых ярких поэтов и писателей - как недавно ушедших, так и ныне здравствующих. По итогам Васильевских чтений издается сборник научных докладов, а с 2009 года - научно-художественный сборник «Голоса русской провинции». Константин Васильев оставил богатейшее литературное наследие. Личный архив поэта сдан на хранение в Государственный архив Ярославской области и ждёт своих исследователей. * * * Мы, нищие, повылезли из дыр: нас ждет шипенье пенистых бокалов - призвали Всеблагие нас на пир, Горят чертоги чердаков, подвалов, весь мир наш синим пламенем горит, тьма зависти ничьи глаза не застит. Страна разбитых вдребезги корыт уже не может рвать себя на части. Но время есть: пока огнем горят, пока вино питает почву нашу. Я пью до дна - чтоб ненависти яд не переполнил черной каплей чашу! * * * Пускай по вере мне моей воздастся, пускай по мере мне моей отмерят. От самого себя – куда податься? Зачем бояться? – да, блажен, кто верит. Но что бессмертье мне на этом свете? Уже устал от жизни преходящей, и тяжелы душе мгновенья эти, и думаю о смерти я всё чаще. Однако дотянуть до крайней точки смогу – она уже на горизонте… И ежели родился я в сорочке – так вы её, пожалуйста, не троньте. Я в ней одной – в сырую землю лягу, я вместе с ней истлею и исчезну. А душу положил на ту бумагу, которую теперь бросаю в бездну. * * * Всё залепило снегом белым, и ночь, и не видать ни зги, и надо заниматься делом, и хочется завыть с тоски, ведь не развязаны же руки, ведь не развязан же язык! Искусства наши и науки запрещены — держись, старик! И сколько книг в бессрочной ссылке, в книгохранилищах, во тьме? Глаза мои не на затылке, и жаль, что я в своём уме. И петербургская погода, как никогда, нехороша… И уж какая там свобода, и уж какая там душа! А я никак не забываю и не желаю позабыть, как нас вела сюда кривая, сто раз разорванная нить! Воспетый Пушкиным и Белым и Блоком — город на Неве… И Он не смог остаться целым… Иду под ветром, русский Пелам, иду — и ветер в голове! * * * Я точно не умру от легкомыслия: земная жизнь груба и тяжела. Пускай моя не выполнена миссия — познать добро путём познанья зла, — пускай мои слова наилегчайшие под тяжестью своей изнемогли — суди меня, казни меня, но знай, что я шёл к небу роковым путём земли. * * * Лилии, птицы небесные, зеркало синей воды, - и предназначенный песне, я с миром и с песней на «ты». Я полюбил эту лилию – или я буду не я. Каждая песня – про милую, каждая песня – моя. Звёзды горят бессловесные и на земле тишина – что же: исчезну-ка в песне я, чтоб не исчезла она! Лермонтов. Ваши речи о Боге и Вере — сколько можно! О, чтоб я оглох! Из каких, извините, материй состоит ваш игрушечный бог? Я молиться ему не намерен, я его и не знаю, увы. Пусть для Вечности весь я потерян, ну а вы-то, а вы-то, а вы — Как боитесь вы Жизни и Смерти! Как хотите проснуться в Раю! Вы уверены – тянутся черти вслед за мною, по душу мою. Ах, как страшно... А, впрочем, безвкусно возражать, я ведь знаю давно: спорить с вами и скучно и грустно, ибо слышать ваш лепет смешно. И пускай вы, родные, у цели, и пускай не бывать вам в аду, — вы мне так на земле надоели, что я в Рай из-за вас не пойду. * * * Таких-сяких прохвостов нисколько не боюсь. Балканский полуостров, к тебе опять стремлюсь. Толкаемся локтями, и злимся, и хамим, и почему-то сами не знаем, что хотим. Но я не вою волком, когда среди волков, хотя не знаю толком, на что ещё готов. Не так-то это просто — сберечь в себе себя… Балканский полуостров, не ты ль моя судьба? А я давно расстался с тобою — и потом смеялся, и скитался, и в стены бился лбом. И изменился так, что себя не узнаю… И презираю факты, лишь песенки пою… И смерть — конечно, рядом. Перед моим лицом. Следит прозрачным взглядом слепая за певцом… А что мне до погостов! К тебе опять стремлюсь, Балканский полуостров, моя вторая Русь.