Знаете, как это бывает — когда уже сообщили, уже приезжала неотложка, в кухне сидят соседи, перешептываются, кто-то заварил чай, а кто-то ищет рюмки. Кто там в комнате, с детьми? Анна Петровна, старушка с первого этажа. Дети спят, говорит, не стала будить. Да? А кто их, интересно, разбудит утром и скажет, что мамы больше нет? Я? Она? Или этот... отец?

Андрей появился откуда-то из дальней комнаты, из ванной вроде бы. Стоял, смотрел на меня, как будто я чужая. Волосы мокрые, видно только что голову помыл. Руки вытирал о джинсы. "Успокоительное?", — спросил кто-то из соседей. "Не надо", — ответил он. И я подумала — ну конечно, не надо, ты же всегда был как кремень. Даже когда Настя узнала о своей болезни, ты просто собрал чемодан и уехал к маме. На месяц. На целый месяц! И она тебе простила, дура.

Потом было темное нечто — дни, недели, бумаги, вещи, уколы обезболивающего, когда Настя не могла уже лежать от боли. Потом дети перешли жить ко мне. На время, говорили им мы с Андреем, "пока мама в больнице". Мы врали синхронно, в унисон, но Ленка, девятилетняя, смотрела так, будто знала правду. Серёжка, младший, просто хныкал перед сном и просил маму.

"Зайдешь?", — спросил Андрей. Квартира у Насти просторная, трешка, каждый уголок я знаю. Сама помогала выбирать обои, гладила шторы, собирала с Настей детскую. "Ипотека — это надолго", — говорила мне сестра, — "но я справлюсь". И справилась — три года назад выплатила весь долг, банку. Одна. Сама. А он только и делал, что ходил на работу, да привозил продукты. Даже ремонт за деньги Насти был сделан.

Сейчас, сидя на кухне между Андреем и Анной Петровной, я смотрела на знакомые до боли вещи: кружку Насти с котиком, календарь с семейными фотографиями, глупую прихватку в виде клубнички, которую я же и подарила на новоселье. И меня как будто вынимали из груди что-то теплое, живое, оставляя вместо него пустоту.

"Что теперь?", — спросила Анна Петровна и посмотрела на меня. "Детей я возьму к себе", — сказала я, глядя на Андрея. Он поднял глаза — серые, холодные. "Нет, — сказал он, — дети останутся в своем доме. Со мной".

Просто "нет". Как пощечина. Впервые за все годы он сказал "нет" кому-то в этой семье. И теперь, почуяв свободу и власть, захотел показать клыки. Настя всегда решала за него, всегда тянула на себе, как вол, и дом, и детей, и его, этого... мужа. А теперь он объявил свои права. На её детей. На её квартиру. На её.

"Это квартира Насти", — сказала я медленно, будто объясняла ребенку. "В которой живут мои дети", — парировал он. "Настя переписала её на детей", — это было как козырь, мой единственный туз в рукаве. Я ждала, что он удивится, растеряется, но Андрей только кивнул, будто знал. "Именно. На детей. Которые будут жить здесь со мной".

Я поняла, что начинаю закипать, как Настин старый чайник, который свистит все пронзительнее, чем дольше стоит на огне. "В её квартире", — повторила я, — "которую она купила. В которой ты просто жил. На всем готовеньком".

"Тамара Викторовна", — Анна Петровна положила морщинистую руку на мою, — "дети спят. Давайте потише".

Я сжала губы и поднялась. Обошла квартиру еще раз — детская, где спали Ленка и Сережа, гостиная с разложенным на ночь диваном, спальня... Там было пусто, и кровать уже застелена свежим бельем. Как будто ничего и не было. Как будто не лежала там Настя еще вчера, не просила пить, не сжимала мою руку. Как будто уже началась новая жизнь — без неё.

Нет, решила я, глядя на семейные фотографии на комоде. Нет, мы не позволим. Не для того Настька надрывалась, выплачивая ипотеку, экономя на всем, чтобы теперь в её квартире появилась какая-нибудь... новая жена её мужа. Не для того она переписывала квартиру на детей, чтобы они оказались под чужой женской опекой. У них есть я. Нет, ни одна тетка здесь не поселится.

Неделя пролетела, как в тумане. Я заезжала к детям каждый день, приносила еду, одежду, игрушки. Ленка смотрела исподлобья, Серёжка льнул ко мне, как щенок к хозяину. Андрей молчал, только кивал, когда я приезжала, и кивал, когда уезжала.

"Забрать бы вас к себе", — сказала я Ленке, расчёсывая её непослушные волосы. Она весь вечер крутила мамину брошку — дешёвую, с бирюзовыми стекляшками. Настя такую ерунду не носила, но хранила от кого-то из бабушек.

"А папа?" — спросила Ленка, не оборачиваясь.

"Папа... будет вас навещать", — я защёлкнула заколку и отступила на шаг. Хороша девочка — вся в Настю.

"Ты на папу сердишься?", — вдруг спросила она и повернулась ко мне. Глаза-угольки, как у Насти. И такие же упрямые.

"С чего ты взяла?"

"Ты на него так смотришь... как будто он что-то плохое сделал".

"А разве нет?" — слова вырвались сами собой. Я тут же прикусила язык, но поздно.

"Что?"

"Ничего. Просто... взрослые иногда не ладят. Не обращай внимания".

Ленка встала с табуретки и посмотрела на меня так, словно была старше меня лет на тридцать.

"Папа очень любил маму", — сказала она тихо. "Просто когда мама заболела, он испугался. И убежал к бабушке. Мама сказала — так бывает, некоторые боятся больниц".

Я смотрела на неё и не верила своим ушам. Настька, Настька, ты ещё и это ему простила? И детям внушила, что бегство мужа нормально?

"А сейчас папа не боится?", — спросила я, чувствуя, как голос дрожит.

"Нет. Он сильный".

В коридоре послышались шаги, и я подняла глаза. Андрей стоял в дверях, засунув руки в карманы. На работу, видите ли, опаздывает. Столько дней прошло, а он ещё не взял отпуск, чтобы побыть с детьми. Я взяла — и сижу с ними целыми днями. А он... Что он за отец такой?

"На работу?", — я демонстративно поглядела на часы.

"Заказ срочный", — он пожал плечами. "Не могу подвести клиента".

"А детей подвести можно?"

Он стиснул зубы, я видела, как двигаются желваки на его скулах. Ленка смотрела на нас обоих.

"Дети будут со мной вечером", — ровно ответил он. "Как всегда".

"А кто их заберёт из сада?"

"Няня".

"Какая няня? Где ты нашёл няню?" — я чуть не задохнулась.

"Светлана Петровна, соседка с пятого этажа. Пенсионерка. Забирала их, когда мы с Настей работали".

"Ты с ней даже не советовался!"

Только потом, уже дома, я поняла, что имела в виду под этим "ты" — себя. Не посоветовался со мной. А как же? Я же сестра... я же имею... право.

На следующий день я приехала раньше обычного. Уже в подъезде меня встретила соседка — Анна Петровна, та самая, которая была в ту ночь. Она поджала губы и качнула головой.

"Что?" — спросила я.

"Ничего", — ответила она. "Только зачем вы так с Андреем? У человека горе, а вы его клюёте и клюёте".

Я обомлела.

"Я клюю?! Да он..."

"Живёт для детей с тех пор, как их мама слегла. Без выходных вкалывает. У него же работа на дому, вы знаете? Веб-сайты делает. Ночами сидит. А утром детей в садик ведёт, вечером забирает. И уколы делал, и..."

"Ах, уколы! А где же он был, когда Настя узнала о болезни? Сбежал! Сбежал как крыса!"

"Люди пугаются страшных диагнозов", — качнула головой Анна Петровна. "Слабые особенно. Но он вернулся. И всё время был рядом. А вы не заметили?"

Я сжала зубы. Уж кого-кого, а соседку слушать не обязана. Она что, одна всё видела? Думает, что знает правду?


В социальной сети нельзя опубликовать большой рассказ одним постом, поэтому продолжение читайте сегодня в 18:15.