Тишина. Только вилки позвякивали о фарфор.

— Нам нужно поговорить, — наконец сказал Игорь Павлович. — Наедине.

— Не вижу причин, — Олег напрягся. — Мы и так сидим, как люди, и разговариваем.

— Сынок, — Елена Витальевна положила руку ему на плечо. — Мы только хотим, чтобы ты был счастлив.

— Я и есть счастлив, — Олег вдруг встал. — Пойдём, Ань. Идиотская была идея.

— Стой! — Игорь Павлович повысил голос. — Ты с ума сошёл? У тебя вся жизнь впереди. А она... Ты будешь за ней ухаживать всю жизнь. Это не любовь — это жалость.

Аня застыла. Звуки стали глуше, как под водой. Она видела, как Олег что-то говорит, как отец кричит в ответ, как мать плачет — настоящими слезами, не фальшивыми. И только фразы долетали сквозь вату, которой словно заполнилась голова:

— Она тебя держит... — ...не твой уровень... — ...хочет выйти за тебя... — ...будет обузой... — ...никогда не простим...

Когда они вышли из дома, вечер был тёплым. Пахло сиренью и чем-то ещё, сладким. Олег усадил Аню в машину, сложил кресло, сел за руль. Руки его дрожали. Ни слова не сказал, всю дорогу молчал.

Дома тоже не говорили. Аня долго была в ванной, смывая с себя этот вечер — тщательно, до красной кожи. Олег помог ей с водой и полотенцем, молча, привычными движениями. А когда она выехала на своём кресле в комнату — он сидел на диване, в темноте, только светился экран телефона.

— Что там? — спросила Аня, подъезжая ближе.

Он протянул ей телефон. Сообщение от сестры, Алёны: "Если ты женишься на ней, можешь забыть о семье". Аня смотрела на экран, перечитывала снова и снова, будто пытаясь найти другой смысл, не такой страшный.

— Олег, я... — начала она, но не смогла договорить. В горле стоял ком.

— Они не понимают, — сказал он глухо. — Но поймут. Должны понять.

Аня молчала. Что можно сказать, когда человека ставят перед выбором — ты или семья?

Какой-то частью сознания она понимала — стоит сказать сейчас "нет", отказаться от свадьбы, отпустить его — и ничего этого не будет. Не будет разрыва с родителями, не будет клейма "женился на инвалиде", не будет косых взглядов и шепотков за спиной. Но другая часть кричала — не смей! Не смей отказываться от счастья только потому, что другие не считают тебя его достойной!

Той ночью они засыпали в разных комнатах — впервые за долгое время.

Утром зазвонил домашний телефон. Аня подкатилась к тумбочке, сняла трубку:

— Алло?

— Анечка? — голос матери. — Ты как, родная?

Аня прикрыла глаза. Мама. Мамочка. Уж она-то точно поймёт.

— Мам, — выдохнула она. — Олег сделал предложение. Мы поженимся.

Пауза. Долгая. Тяжёлая.

— Это он сам предложил? — наконец спросила мать.

— В смысле?

— Ну... ты не настаивала? Не говорила ему, что вам пора?

— Мама, — Аня чувствовала, как внутри что-то леденеет. — Что ты такое говоришь?

— Анечка, — голос изменился, стал увещевающим, как у детского врача. — Ты же понимаешь, что жизнь сложилась... не так. Ты же больше не нормальная девушка. Так зачем морочить ему голову?

— Ты же больше не нормальная девушка. Так зачем морочить ему голову?

Слова матери повисли в воздухе — тяжёлые, как свинец. Аня смотрела на телефонную трубку в своей руке, словно та вдруг превратилась в змею.

— Мам, — выдавила она наконец. — Ты это серьёзно?

Молчание. Потом вздох.

— Доченька, я же о тебе беспокоюсь, — голос матери стал мягче. — О твоём будущем. Олег — хороший мальчик, но... ты же понимаешь, что для него это жертва? Семь лет он был с тобой, не бросил. Уже геройство. Но брак? Ты думаешь, он не мечтает о нормальной семье? О детях? О том, чтобы жена встречала с работы, а не он вечно бегал и помогал?

Каждое слово — как удар. Аня закрыла глаза. В голове звенело.

Не нормальная. Жертва. Геройство.

Она просто хотела быть любимой. Быть женой. Быть, мать твою, счастливой. Неужели она просит слишком многого?

— Мне пора, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я перезвоню.

— Анечка, ты только не обижайся. Я же...

Аня повесила трубку. Внутри была пустота — звенящая, как после контузии. Она смотрела на кольцо на пальце. Аметисты мерцали в утреннем свете — такие красивые. Такие ненастоящие. Как и её счастье, видимо.

Весь день она молчала. Сидела у окна, не отвечала на звонки. Пришла Катя, бывшая коллега — единственная, кто остался после аварии. Принесла пирог, болтала о работе, о новом парне, о том, что видела классное свадебное платье для венчания. Аня кивала, улыбалась, но словно издалека, из-за стеклянной стены.

— Аня, ты в порядке? — спросила наконец Катя. — Ты какая-то... не такая.

— Какая же я? — Аня повернулась к подруге. — Не нормальная?

— Что? — Катя замерла с чашкой у губ. — Кто тебе такое сказал?

— Мама, — Аня пожала плечами. — Сказала, чтобы я не морочила Олегу голову. Что я больше не нормальная девушка.

Лицо Кати изменилось. Она поставила чашку, наклонилась к Ане:

— Она не права. Слышишь? Не права.

— А если права? — Аня закусила губу. — Катя, вы же говорите мне эти вещи, думая, что помогаете. Но вы не знаете, как это — быть во мне. Слышать, что ты больше не подходишь для любви. Не годишься для счастья. Просто потому, что у тебя не работают ноги.

— Аня...

— Ты знаешь, что сказала его мать? Что я обуза. И сестра — что если он на мне женится, то потеряет семью. А ты что скажешь, Кать? Скажи, что думаешь.

Катя молчала, опустив глаза. И от этого молчания Ане стало вдруг так больно, что захотелось кричать.

— Скажи, — повторила она тихо. — Ты же моя подруга.

— Аня, — Катя вздохнула. — Ты же понимаешь, что он мог бы выбрать другую. Ты его за собой держишь.

Вот оно. Произнесено. Наконец-то без уверток, без сожалений — просто голая, уродливая правда, которую все, оказывается, видели, кроме неё.

— Спасибо, — сказала Аня. — За честность. А теперь, пожалуйста, уйди.

Когда Катя ушла, Аня долго сидела у окна. Внутри уже не было ни злости, ни обиды — только пустота и усталость. Они правы, все правы. Она — не нормальная. Она — обуза. Она — та, кто держит прекрасного, доброго человека, который мог бы быть счастлив с кем-то полноценным.

Олег вернулся вечером — с букетом сирени и коробкой пирожных. Глаза у него были усталые, но улыбка — настоящая.

— Ты сегодня не отвечала на звонки, — сказал он, целуя её в макушку. — Я волновался.

Аня молчала, глядя в пол. Странно — за семь лет они всегда находили о чём говорить. А теперь — ни слова, ни полслова. Кто-то выкачал их все, как воздух из комнаты.

— Эй, — Олег присел перед ней, заглядывая в лицо. — Ты где-то потерялась. Я тебя зову — а ты будто в клетке.

Аня подняла глаза — в его взгляде не было ни жалости, ни раздражения. Только беспокойство. Он любил её, правда ведь? Но достаточно ли этого, чтобы перекрыть голоса всего мира, твердящего — ты ошибка, ты не заслуживаешь, ты не имеешь права?

— А ты уверен? — спросила она вдруг. — Ты правда уверен, что хочешь провести жизнь с человеком, которого тебе жаль?

Его лицо резко изменилось. Брови сдвинулись, глаза потемнели — будто кто-то выключил в них свет. На лице промелькнуло что-то — недоумение? обида? Но в следующий момент черты заострились, стали жёстче.

— Кто тебе это сказал? — голос стал ниже на октаву. — Мать? Сестра? Кто-то из твоих так называемых подруг?

Аня молчала, и это молчание было ответом.

— Они все, — выдохнул Олег. — Чёрт возьми, я их всех...

Он резко встал, прошёлся по комнате, словно в клетке. А потом вдруг остановился, порывисто развернулся к ней:

— Мне тебя не жаль. Мне больно, что ты сама не понимаешь, какая ты.

— Какая? — прошептала Аня. — Недееспособная? Неполноценная? Не нормальная — как сказала моя мать.

— Сильная, — он опустился перед ней на колени. — Умная. Красивая. Настоящая. Такая, с которой я хочу провести жизнь. Такая, без которой всё не имеет смысла. С которой я хочу всё — и брак, и дом у моря, и детей, если ты захочешь. И мне всё равно, что думают другие. Все эти люди... они не знают тебя. Не знают нас.

Аня смотрела на него долго. В тишине, в сумерках комнаты, медленно проявлялась та истина, которую она всегда знала, но начала забывать под градом чужих слов.

Истина была проста: он любил её. Любил — не из жалости, а потому что выбрал, увидел, почувствовал что-то в ней, что перевешивало всё остальное. И если весь мир говорит, что она не должна быть счастлива из-за своего кресла, то, может, стоит послать весь этот мир куда подальше?

— Олег, — она взяла его за руку. — Я... я не знаю, что делать. Я запуталась.

— А я знаю, — он вдруг улыбнулся. — Поехали.

— Куда?

— Подальше от всех этих людей. От их мнений, от их взглядов, от их жалости. Куда-нибудь, где нас никто не знает. Где мы сможем просто быть вместе. А потом решим, что делать дальше.

— И свадьба?

— Подождёт, — он сжал её пальцы. — Сначала нам нужно разобраться. С собой. Друг с другом. Без посторонних.

Аня смотрела на него — собранного, решительного, совсем не похожего на того растерянного мальчика, который был с ней в начале. Он вырос. Они оба выросли. И может быть, настало время делать свой выбор — не оглядываясь на других.

— Я согласна, — сказала она. — Поехали.

Маленький приморский городок встретил их ветром и солью. Не туристический рай — просто место у моря, где никто не знал их историю, никто не смотрел с жалостью, никто не шептался за спиной. Старый одноэтажный дом с широкими дверными проёмами, который они сняли на месяц, оказался неожиданно удобным для Аниного кресла — хозяйка, пожилая женщина с морщинистым загорелым лицом, сказала просто: «Тут раньше жил мой брат. У него тоже были проблемы с ногами. После инсульта».

Аня сидела на веранде, смотрела на море. Вечернее, темнеющее, с белыми барашками волн. Пахло водорослями и солью. Телефон она отключила ещё в поезде — впервые за много лет. Никаких звонков, никаких сообщений. Только они вдвоём — как в начале, когда только встретились, и весь мир был где-то там, далеко.

— Вот ты где, — Олег вышел на веранду с двумя чашками чая. — Смотришь?

— Смотрю, — она приняла чашку. — Оно меняется каждую минуту. Я никогда раньше не видела его так близко.

Олег присел рядом. Молчал, глядя на линию горизонта. За три дня здесь он словно сбросил груз с плеч — разгладились морщинки между бровями, ушло напряжение из плеч, голос стал спокойнее.

— Скучаешь по дому? — спросила Аня.

— Нет, — он покачал головой. — Совсем нет. Я будто проснулся. Понимаешь?

Она кивнула. Понимала. С той минуты, как они ступили на перрон в этом городке, что-то изменилось. Будто сбросили тяжёлое пальто в жару — и вдруг стало легче дышать.

— А как же работа? — Аня смотрела на его профиль, чёткий на фоне заката. — Семья?

— Работать можно везде, — Олег пожал плечами. — А семья... Моя семья сейчас здесь. Рядом со мной.

Он взял её за руку, тёплые пальцы сжали её ладонь. Аня вдруг подумала — вот оно, счастье. Не в том, чтобы быть как все. Не в том, чтобы соответствовать чьим-то ожиданиям. А в этом моменте, в этом человеке, который выбрал её — всю, со шрамами, с коляской, с тёмными днями и светлыми.

Они сидели так долго, пока море не стало совсем чёрным, а на небе не зажглись звёзды — крупные, яркие, каких не увидишь в городе. Олег вдруг встал, протянул руку:

— Пойдём.

— Куда? — она удивлённо посмотрела на него.

— На пляж. Я хочу показать тебе кое-что.

Он помог ей спуститься с веранды, усадил в кресло, и покатил по мощёной дорожке к морю. Аня улыбалась, глядя на его сосредоточенное лицо:

— Что за секреты?

— Увидишь.

У самой кромки воды он остановился, подхватил Аню на руки и понёс к шезлонгу, который, как она теперь заметила, уже был приготовлен. Рядом — небольшой столик с бутылкой вина и двумя бокалами.

— Ты всё спланировал, — она рассмеялась, когда он устроил её на шезлонге.

— Ага, — он лукаво улыбнулся. — Устраивайся поудобнее. Сейчас начнётся самое интересное.

Через несколько минут небо вдруг озарилось — яркий свет прорезал темноту, движущийся луч скользнул по воде, выхватывая полосу света. Маяк. Аня задержала дыхание. Мощный луч делал полный оборот, и тьма на несколько секунд становилась светом, а потом снова погружалась во мрак. Снова свет. Снова тьма. И так — бесконечно.

— Красиво? — спросил Олег.

— Очень, — прошептала она.

— Знаешь, — он опустился на песок рядом с ней, — я всё думал, что сказать тем, кто считает, что мы не должны быть вместе. Что ответить матери, отцу. Как объяснить. А потом понял — не нужно ничего объяснять. Я просто люблю тебя. И вот это всё, — он кивнул на маяк, на звёзды, на бескрайнее море, — это наша жизнь. И никто не имеет права решать, счастливы мы или нет.

Аня улыбнулась, глядя, как его лицо на секунду озаряется светом маяка, а потом снова погружается в тень. Свет. Тень. Свет. Тень. Как жизнь — с её взлётами и падениями. В этом мерцании она вдруг поняла — то, что казалось ей концом, было лишь началом другого пути. Не хуже, не лучше. Просто другого. Тоже стоящего того, чтобы жить. Чтобы любить. Чтобы быть.

Она рассмеялась — легко, свободно, как не смеялась уже давно. Он обернулся, удивлённый, и она увидела в его глазах отражение звёзд.

«Нормальные» — это те, кому больно, но они всё равно выбирают жить. И быть любимыми.