— Буду, — отвечает она. — Только давай на балкон выйдем? Такой день хороший.

Он возникает в дверном проёме — высокий, широкоплечий, с чашкой в руках. Бледно-голубая рубашка, которую она сама выбирала. В ней его глаза кажутся синее. Смотрит, как всегда — тепло, но без этой противной жалости, от которой Аня зверела первый год.

— На балкон, — повторяет она. — Хочу слышать, как город шумит.

Олег улыбается, ставит чашку на столик. Подходит к креслу, присаживается на корточки перед ней.

— А может, поедем в парк? Сирень цветёт. Помнишь, как мы в прошлом мае сидели у пруда, и ты рисовала уточек?

Она вспоминает. После аварии обнаружилось, что руки помнят детские уроки рисования. Сначала рисовала просто так, время убить. А потом как прорвало — сирень, птицы, лица прохожих, руки Олега, когда он спит. Альбомы заполнялись один за другим. Какая-то жизнь била ключом — странно, да? Жизнь, когда ноги не ходят.

— Поедем, — она тянется и треплет его отросшую чёлку. — Только переоденусь.

Раньше было стыдно. Когда Олег вдруг начал помогать — с ванной, с одеждой, со всем личным, что раньше только своё и только твоё. Теперь привыкла. Он ловкий, быстрый, и делает всё так, что не чувствуешь себя беспомощной.

В шкафу — десяток платьев. У неё не было столько до аварии. Всё больше брюки, юбки-карандаш по колено, блузки. Корпоративный стиль. Теперь только платья — широкие, свободные, яркие. В них удобнее сидеть, и смотрятся красиво, когда едешь по улице в кресле. Не так жалко выглядишь.

— Сиреневое надень, — Олег стоит у шкафа, держит на весу платье. — Под цвет сирени будешь.

Она смеётся, качает головой:

— Слишком пафосно.

— Так в этом весь смысл, — подмигивает он. — Будешь как нимфа в саду. Все обзавидуются.

В его голосе — та самая интонация, что была и до аварии. Та же самая. Он не боится говорить с ней, как с любимой женщиной. Не как с инвалидом, не как с обузой — как с той Аней, что была до. И пусть мир перевернулся, и пусть мать вздыхает при каждом звонке, и пусть весь офис присылает в мессенджеры одинаково фальшивые сообщения с пожеланиями здоровья — Олег остался прежним. Смотрит, как на равную. Разговаривает, как раньше. Молчит, как раньше — когда устал. И любит — как раньше.

Порой Аня думает — почему? Почему он не ушёл? Почему не сказал в больнице: «Прости, не могу»? Почему не сбежал, как её тогдашняя лучшая подруга, которая навестила её один раз, а потом начала «ужасно занята, может в следующий раз»? Что заставляет его приходить, улыбаться, готовить чай с чабрецом, обсуждать сериалы и книги, спорить о маркетинговых стратегиях, устраивать ей офис-на-дому и смешить, когда всё наваливается с новой силой? Что?

Ужин у них обычно поздно — когда Олег возвращается с работы. Аня давно уже сама, дома лишь домработница Надя, которая приходит три раза в неделю — убирать, готовить, помогать с тем, с чем нужна помощь. К вечеру Аня успевает многое: провести пару онлайн-встреч с клиентами, обновить стратегию продвижения, написать посты для соцсетей местной кофейни. Фриланс кормит её неплохо — по крайней мере, она не чувствует себя обузой, иждивенкой, балластом.

Когда Олег наконец возвращается, она подъезжает к нему — свежая, надушенная, в домашнем, но симпатичном платье. Она научилась — быть красивой даже в инвалидном кресле. Быть женщиной, а не больной. Быть любимой, а не жалкой.

И вот сегодня вечером, когда она думала, что всё будет как обычно — телевизор, ужин, пара бокалов вина, — Олег вдруг опустился перед ней на одно колено, прямо там, в прихожей.

— Аня, — сказал он, глядя снизу вверх. — Семь лет. Слишком долго для помолвки, не находишь?

Она смотрела на него, не понимая. Помолвки? О чём он?

— Аня, — он достал коробочку, открыл её. Кольцо — золото с аметистом. — Ты выйдешь за меня?

В её глазах застыли слёзы. Она вспомнила, что как-то Олег спрашивал, какие камни ей нравятся, а она ответила — аметисты, потому что они как сирень. И вот, он запомнил. Как всегда.

— Ты сумасшедший, — прошептала она.

— Так да или нет? — в голосе — нетерпение, и что-то ещё. Страх? Тревога? Как будто он правда не знает ответа.

— Да, — выдохнула она. — Конечно, да!

Олег надел кольцо на палец — такое лёгкое, что почти не чувствовалось. А потом обнял её, поднял с кресла — сильные руки подхватили, прижали к груди. Аня утонула в его запахе. И подумала — вот так, значит, выглядит счастье. Вот так.

В первые дни Аня чувствовала себя девочкой, впервые получившей новую куклу. Кольцо сверкало на пальце — не вычурное, не пошлое, именно такое, какое она и хотела бы. Именно такое, какое Олег и должен был выбрать. Он всегда её понимал — даже когда она сама себя не понимала.

Аня сидела перед ноутбуком, пролистывая свадебные каталоги. Обычное дело — девушка, которая выходит замуж, смотрит на платья. Только вот каждый раз, когда открывалась очередная страница с очередной нимфой в кружевах, сердце чуть замирало. Как она будет выглядеть в этих платьях? Сидя. Не кружась по залу, не танцуя с мужем свой первый танец. Не в такт музыке — в такт колесам инвалидного кресла.

— Всё смотришь? — Олег заглянул ей через плечо. — Мне нравится вот это. С открытыми плечами.

Аня закрыла вкладку, резко, будто что-то постыдное скрывала.

— Я не уверена, что мы вообще должны делать, — Аня поправила плед на коленях. — Может, просто распишемся?

— Ань, — он присел рядом. — Это же наш день. Я хочу, чтобы все видели, какая у меня красивая жена.

Жена. Ласково, тепло, уверенно. Не "инвалид", не "пациентка", не "бедняжка". Жена.

— А вдруг твои родители... — она не договорила.

Родители Олега всегда были к ней добры. До аварии. Потом перестали приглашать на семейные праздники. Потом — звонить. Потом — вообще делать вид, что она существует. Только Олегу иногда что-то говорили, а он потом пересказывал, с неловкой улыбкой: "Мама передаёт привет", "Папа спрашивал, как ты".

Олег нахмурился. Это была та самая складка между бровями, которая появлялась у него перед неприятным разговором.

— Я уже сказал им, — он опустил глаза. — Вчера.

Аня вдруг поняла, что задержала дыхание.

— И?

— Они... удивились.

— Удивились, — эхом повторила она. — Вот так просто — удивились, что их сын решил жениться на инвалиде?

Олег вскинул голову:

— Я не говорил этого!

— А нужно ли? — Аня повернулась к окну. — Я и сама всё понимаю.

Телефон Олега звякнул — пришло сообщение. Он достал его из кармана, посмотрел на экран, и что-то в его лице изменилось. Будто тень прошла.

— Что там? — спросила Аня.

— Да ничего, — он убрал телефон. — Мама зовёт на ужин. Завтра.

— Одного тебя?

— Нет, обоих, — он улыбнулся, но улыбка вышла чуть кривовата. — Будет познавательно.

В ту ночь Аня долго не могла уснуть. Олег сопел рядом, обнимая её поперёк талии, а она смотрела в темноту и думала — что скажет его мать? Та самая Елена Витальевна, которая раньше была почти второй мамой, а теперь не может заставить себя даже поздороваться по телефону? Что скажет отец — Игорь Павлович, который учил её играть в шахматы и смеялся, что она скоро обыграет его? Что они скажут своему сыну, когда узнают — он действительно хочет быть с "этой" до конца жизни?

В социальной сети нельзя опубликовать большой рассказ одним постом, поэтому продолжение читайте сегодня в 18:15.