Телефон пикнул — Слава прислал фото. Рабочие в оранжевых жилетах уставшие, перемазанные, но улыбаются. Строят дома для других, а своя ипотека душит. Эта двушка на окраине, тридцать лет платить. Микрорайон новый, без деревьев еще, голый, как новорожденный. Такой же беззащитный. Магазин один на три дома, до поликлиники — полчаса пешком. С двумя колясками не находишься.

«Через две недели буду. Держись. Люблю».

Аня хотела написать «я тоже» — но пальцы не слушались. Усталость наваливалась бетонной плитой. «Ок», — написала она и отключила звук.

Кухня встретила её грязной посудой и остатками детского пюре на столе. Аня механически принялась убирать. Три года назад у нее был личный кабинет в стеклянном бизнес-центре, команда из шести человек, зарплата, от которой не приходилось считать дни до аванса. Корпоративы, планы, амбиции.

А потом у Славы развалился первый брак, и они встретились на дне рождения общей подруги. Он тогда был как оглушенный. Говорил мало, смотрел исподлобья, но что-то в нем зацепило. То ли уязвимость под маской суровости, то ли надежность — настоящая, без позерства.

Влюбилась как девчонка. Смешно, в тридцать лет. И вертелась, как белка — работа, дом, первая беременность, выкидыш, слезы, вторая беременность, страх каждый день, а потом — сюрприз на УЗИ. Двойня. Молчала до последнего, боялась, что Слава сбежит. Но он только присвистнул, когда узнал, а потом обнял так крепко, что дыхание перехватило. «Справимся», — сказал. Как же.

Сегодня она опять не успела помыться. Третий день. Волосы слиплись, под ногтями детская еда. В углу стояла корзина с бельем — стирать некогда, да и машинка барахлила.

Телефон снова подал голос. Звонок. Странно, Слава должен спать сейчас. Номер незнакомый.

— Алло.

— Аня? — голос свекрови. — Славка уже звонил?

— Нет. А должен был? — сердце мгновенно заныло. Авария? Не может быть, только что писал...

— Настя уезжает. В Германию. Без детей. — Свекровь говорила отрывисто, сглатывая. — Сказала: пусть теперь отец тянет.

— Что? — Аня нашарила рукой стул, села.

— Мальчиков Славке отдает. Совсем.

Телефон выскользнул из рук, грохнулся об пол. Аня смотрела в одну точку. Двое. Семь и девять. Без матери. К ним? Сюда? В эту двушку? Как?

Свекровь что-то бубнила из трубки. Аня медленно подняла телефон, прижала к уху.

— ...опека, конечно, просто так не отдаст, но Настя уперлась, говорит, если Славка не заберет, сдаст в интернат, и уедет в любом случае...

«Интернат». Оно плыло в голове, это слово. Ломало все, что было. Рушило планы, надежды, будущее. Детей не отдают. Детей не бросают. Но вот — отдают. Бросают. И теперь что?

— Алло? Аня? Ты там?

Из детской донесся плач. Миша. Потом Маша. Всегда вместе. Всегда эхом друг друга. В унисон. В квартиру этот звук не вмещался. В голову тоже.

Аня встала, машинально, на автомате.

— Да. Я здесь. Но здесь — уже не хватит на всех.

Они привезли детей в воскресенье. Не Настя — её подруга. Высокая, с крашеными волосами, в пальто не по сезону лёгком. Мальчишки вышли из машины, как из клетки — настороженные, дикие. Стояли у подъезда с рюкзаками, пакетами в руках. Не смотрели на Аню, только под ноги. Старший, Кирилл, ещё как-то держался, а у младшего, Димы, тряслись губы.

— Ну, вот и всё, — сказала подруга Насти, передавая папку с документами. — Тут свидетельства о рождении, медкарты. Она потом позвонит, когда устроится.

— Когда? — выдавила Аня.

Женщина пожала плечами: — А я откуда знаю? Месяц, два. Год.

И уехала. Просто села в машину и уехала. Словно мусор на помойку вывезла. Дима смотрел вслед машине, как будто ждал, что она развернётся, что это розыгрыш такой. Жестокий, дурацкий.

— Проходите, — Аня кивнула на подъезд. — Четвёртый этаж.

Никто не двинулся. Никто не ответил.

— Дима, Кирилл, я понимаю, что вам... — она запнулась. Что она понимает? Что они чувствуют? Брошенные, преданные. — Пойдёмте. У нас лифт сломан.

Её голова раскалывалась. За ночь близнецы просыпались четыре раза. В квартире бардак, еды на четверых не хватит. И эти двое — молчаливые, с холодными глазами.

Они поднялись. Мальчики остановились в коридоре, озираясь. Чужие стены, чужая женщина.

— Вот, проходите. Сейчас покажу вашу комнату, — она толкнула дверь в «кабинет» — комнатку два на три метра, куда втиснули диван и стол. Где Слава иногда ночевал, когда близнецы особенно капризничали. — Тут будете спать. Диван раскладывается.

Кирилл впервые поднял взгляд. — Вдвоём? На этом?

Аня напряглась. — Да. Места больше нет.

За спиной заплакал один из близнецов. Потом второй. Дима вздрогнул. — Это что?

— Маша и Миша. Мои дети. Ваши... — она не знала, как назвать. — Сводные брат и сестра.

— Мне надо в туалет, — вдруг сказал Кирилл. Лицо бледное, голос деревянный. — Где он?

Аня показала. Дверь захлопнулась. Дима стоял, не шевелясь, сжимая ручку рюкзака, как спасательный круг.

— Можно я маме позвоню? — тихо спросил он.

У Ани что-то оборвалось внутри.

— Конечно. Вот, возьми мой телефон.

Дима набрал номер. Слушал долго. Потом ещё. Потом отдал телефон. — Не отвечает.

В глазах стояли слёзы, но он не плакал. Только сглатывал и шумно дышал.

— Она перезвонит, — соврала Аня. — Наверное, в дороге сейчас.

Дима посмотрел на неё с таким презрением, какого она в жизни не видела: — Она телефон выключила. Навсегда.

К концу недели Аня поняла, что сходит с ума. Близнецы словно чувствовали, что творится, и капризничали, как никогда. Не спали. Ели через раз. Миша начал кашлять — мокрый, надрывный кашель, от которого он задыхался по ночам.

В социальной сети я не могу выложить большой рассказ одним постом, поэтому чем закончилась эта история читайте сегодня в 18:15.