Сначала Сергей изучил мой маршрут из института до общежития. Потом — «случайно» приходил в столовую именно тогда, когда я обедала. Однажды подсел за столик и сказал:

— Если каждый день есть эти макароны по-флотски, можно построить дорогу из кальция до следующего райцентра.

Я даже не поняла, что это была шутка, но на всякий случай улыбнулась. Он поправил очки и спросил:

— Лида, ты же Лида? Ты не хотела бы...

Мне показалось, сейчас скажет: «встречаться». У меня ком в горле застрял. А он закончил:

— ...показать мне свои конспекты по высшей математике? Аксиомы, доказательства, все дела. У нас на машиностроительном ни черта не понятно объясняют.

Представляете? Так и началось. С аксиом. Кто же знал, что через полгода я уже буду знать, как он храпит, и где у него родинка на спине.

В общем, на втором курсе мы расписались. В загсе была такая скукотища, мы даже шампанское пить не стали. Сбежали в «Космос» на дневной сеанс — крутили «Любовь и голуби». А потом ели пельмени, которые купили на последнюю стипендию.

Когда я забеременела, Сергей сказал: — Мы справимся.

Так странно звучало это «мы». Я ещё не понимала, насколько это правда.

Валюшка родилась в марте. Крошечная, розовая, с удивительным запахом — вроде молока и ещё чего-то неуловимого. У Сергея тогда был пятый курс, преддипломная практика, мешки под глазами. Но он каждый вечер возвращался с фруктовым желе — знал, что я его люблю. Мы жили на его стипендию и то, что присылали наши родители: банки с солениями, сушёные яблоки, иногда — перевод рублей на тридцать.

А потом было распределение. Для тех, кто не застал — это когда тебе говорят: поедешь туда, куда Родина пошлёт. И нет вариантов. Сергея отправили в Черёмушки — городок на триста тысяч, в четырёх часах езды на электричке. Проектный институт «Машдеталь», общежитие, потом обещали квартиру. Мы радовались — своя квартира! Пусть через три года, но своя!

Мы все вместе переехали в Черёмушки — я, Сергей и годовалая Валюшка. Нам дали однокомнатную хрущёвку, потому что семейные. Соседи сверху держали кроликов прямо на балконе, а снизу жила старушка баба Шура, которая стучала шваброй в потолок, когда мы включали «Маяк» или когда Валюшка слишком громко топала.

Сергей устроился в институт, а я подала документы на перевод в местный пединститут. В деканате посмотрели на меня, как на врага народа: — Какой перевод? Какая заочка? У нас план набора. Мы государственных учителей готовим, а не домохозяек!

Оказалось, перевестись я могу. Но только если найду место и сдам разницу. А пока — извольте доучиваться там, где начали. Для меня это был удар. Как? А ребёнок? А семья?

Полгода я металась между двумя городами. Сергей брал отгулы, чтобы посидеть с Валюшкой, когда я уезжала на лекции. Потом соседка стала помогать — баба Шура, та самая со шваброй. Оказалось, добрейшей души человек. Но ребёнку нужна была мать.

В конце концов стало понятно: кому-то придётся пожертвовать. И выбор пал на меня. Я вернулась в родной город доучиваться, а Валюшка осталась с Сергеем. Ей уже было полтора года, она ела с ложки, говорила "папа" и "баба" и смешно пыталась надевать носки.

— Не переживай, мы справимся, — сказал Сергей. — Год пролетит быстро.

Валюшка, помню, в тот день даже не плакала, когда я уезжала. Сидела на руках у отца и сосредоточенно жевала сушку. Я рыдала всю дорогу до вокзала, а она — хоть бы что. Предательница.

Через год деканат наконец смилостивился. Я получила открепление с формулировкой «в связи с воссоединением семьи» — звучало как в шпионском фильме. Впереди был ещё год учёбы, но теперь уже в Черёмушках.

На вокзале Черёмушек было холодно и пахло мандаринами. Новый год на носу. Я стояла, комкая в руках варежки, и ждала, когда Сергей с Валюшкой подойдут. На платформе мелькнула его фигура — он толкал санки перед собой. В огромной дублёнке, как медведь. Я побежала навстречу: — Серёж! А где Валя?

— На санках, — он приподнял плед, показывая спящую дочку. — Тише, она только уснула. У неё режим теперь: с двух до четырёх спит. А если помешать — потом не уложишь.

Я уставилась на него. Какой ещё режим? Какие «с двух до четырёх»? Моя трёхмесячная дочь, которую я помнила едва умеющей держать головку, вдруг обзавелась режимом, о котором я ничего не знала?

— Ты замёрзла, — он обнял меня. — Пойдём скорее домой, я щи приготовил. Тебе с мясом или постные будешь?

«Он умеет варить щи?» — было первой мыслью. А второй — «Почему я этому удивляюсь?»

Сергей звонил мне раз в неделю из телефона-автомата возле универмага. Я ждала этих звонков как праздника. Однажды он сказал: — Лид, ты не переживай, но у нас тут Валюшка приболела. Лёгкий насморк.

Я чуть трубку не разгрызла: — Какой насморк? Каплями капаешь? Как температура?

— Всё нормально, — в его голосе звучало то самое, что бесит любую мать на свете. Спокойствие. — Температуру сбили, каплями капаем, ноги парили, чай с малиной я ей заварил.

— Подожди, что? Ты сам ей заварил малиновый чай? — А что тут сложного? — удивился он. — Кипяток, малина и немного меда. Она выпила полчашки, потом захныкала, но я ей сказку рассказал, про зайца этого, с морковкой, и она уснула.

В этот момент я поняла: мир перевернулся. Мужчина, который раньше не отличал стирального порошка от соды, теперь заваривает лечебные чаи и парит детские ножки. Кто-то похитил моего мужа и заменил его на домашнего волшебника.

Наши с Сергеем письма для истории сохранила. Когда-нибудь их будут изучать социологи. «Как мужчина в СССР научился пеленать и вышивать крестиком — удивительная трансформация».

«Лидочка, у нас всё хорошо. Валя научилась говорить «киска» и пытается так называть соседского Бориса Николаевича, когда тот надевает свою лохматую шапку. Неудобно получается. А на днях я открыл для себя чудесную штуку — крахмал для белья! Оказывается, если добавить его при стирке, пелёнки становятся жёстче и лучше впитывают. А ещё я наконец понял, как варить манку без комков. Надо не сыпать крупу в кипяток, а наоборот — заливать кипятком небольшие порции крупы при постоянном помешивании. В общем, мы тут осваиваем науку».

Как он справлялся со всем этим, до сих пор загадка. Работал с восьми до пяти, потом бежал в детский сад (устроил Валюшку через знакомого зама заведующей, обменяв место на чертёжную доску для их методического кабинета), потом готовил, стирал, гладил пелёнки.

Когда я рассказывала об этом подругам, они закатывали глаза: — Да ладно, небось мама ему помогает? — Какая мама? Она на метеостанции за полярным кругом. — Тогда сестра? — Нет у него сестры. — Тогда любовницу завёл, — шептали они многозначительно.

«Любовница» приехала на выходные к своему ребёнку с авоськой, полной дефицитного яблочного пюре, и с мечтой хоть раз выспаться перед новой учебной неделей. Сергей встретил меня с распростёртыми объятиями. Буквально: руки растопырены в стороны, потому что в одной — кастрюля с пережаренной подливкой, в другой — утюг.

— Держи Валюшку, я сейчас закончу гладить её платьице!

Хотела переодеться с дороги — обнаружила, что моя одежда разложена по цветам. Тёмное к тёмному, светлое к светлому. У Сергея, который в общежитии носил одни и те же джинсы по две недели, вдруг прорезалась страсть к сортировке.

Валюшка обняла меня, но как-то прохладно, без восторга. Потом деловито сообщила: — Мама приехала. А папа щи вкусные варит.

«Папа» и «щи» у неё звучали так органично, что я почувствовала укол ревности.

В социальной сети я не могу опубликовать большой рассказ одним постом. Чем закончилась эта история, читайте сегодня в 18:15.