История началась банально, как телесериал по третьему каналу. Встретились, понравились, начали общаться. Игорь казался таким надёжным, таким основательным. Тридцать семь лет — мужчина в самом расцвете сил, как говорится. Улыбка — чуть виноватая, глаза — смотрят прямо. И руки... Руки у него были хорошие. Рабочие, с загрубевшими подушечками пальцев. Не бездельник, точно.

Пришёл на второе свидание с тюльпанами — не с розами, заметьте, не с этими колючими палками, что стоят как крыло от «Боинга». С тюльпанами, нежными, полупрозрачными, цвета топлёного молока. Ольга тогда подумала: «Вот человек, который знает толк в простых вещах».

Первые полгода были как в тумане. Театры, выставки, прогулки по набережной. Он звонил каждый вечер, спрашивал, как прошёл день, слушал её болтовню о работе, о подругах, о каких-то мелочах. Слушал внимательно, не перебивая, задавал вопросы. Ольга дома кружилась по комнате — на сердце было легко, словно кто-то взял и отмыл окна, через которые она смотрела на мир.

— Переезжай ко мне, — сказала она в один из вечеров.

— Ты уверена? — он смотрел настороженно, будто ждал подвоха.

— Конечно, — она рассмеялась. — Зачем тебе снимать комнату, когда у меня целая квартира? Бабушкина, между прочим. Она бы одобрила.

Может, бабушка и одобрила бы выбор внучки, но скорее всего — покрутила бы пальцем у виска. Она умела видеть людей насквозь. Но бабушки уже не было, а Ольга видела только то, что хотела видеть.

Игорь переехал в один дождливый день, с двумя чемоданами и коробкой книг. Устроился, как кот на подоконнике, — аккуратно, не разбрасывая вещи, не навязываясь. По утрам варил ей кофе — крепкий, сладкий, как она любила. Вечерами ждал с работы с ужином. Не шиковали, конечно, его подработки хватало только на продукты да мелочи по хозяйству. Но Ольга не жаловалась, у неё хорошая зарплата в бухгалтерии.

Год они прожили душа в душу. Ольга откладывала деньги — на отпуск у моря, на новый диван, возможно, на машину. Машина была её мечтой, маленькой и глупой, но от этого не менее желанной.

А потом случилось это. Обычный вечер. Обычный ужин. Борщ и котлеты. Игорь сидел напротив. Бледный. С кругами под глазами.

— Что-то случилось?

Ольга отложила ложку и внимательно посмотрела на него.

— Ты какой-то... не такой.

Он поднял на неё глаза — красные, воспалённые.

— Мама заболела. Сильно.

Мама. О ней Ольга знала только по рассказам. Жила где-то в пригороде, одна. Игорь навещал её раз в месяц. Привозил продукты, лекарства. Ольга никогда не напрашивалась в гости. Понимала. У каждого могут быть свои сложные отношения с родителями.

— Что с ней? — она протянула руку через стол. Коснулась его запястья.

— Рак, — голос его дрогнул. — Поздно обнаружили. Четвёртая стадия.

Ольга ахнула, закрыла рот ладонью. Страшное слово, страшный диагноз.

— Врач говорит, есть экспериментальная терапия, — Игорь смотрел куда-то мимо неё, в стену. — Дорогая, конечно. Не знаю, где взять такие деньги.

— Сколько? — спросила Ольга, уже зная ответ.

— Много. Очень много. Но я справлюсь, — он через силу улыбнулся. — Займу, возьму кредит. Как-нибудь...

Ольга встала, подошла к серванту, достала шкатулку. Деревянную, с инкрустацией — мамину ещё.

— Вот, — она поставила её перед Игорем. — Здесь все мои сбережения. Триста тысяч. Хватит?

— Оля, нет, я не могу...

— Можешь. И возьмёшь. Это твоя мама, Игорь. Она дороже любых денег.

Он смотрел на неё долгим, нечитаемым взглядом. А потом заплакал — тихо, почти беззвучно. Первый раз на её памяти.

Шесть месяцев Игорь возил маму на процедуры. Уезжал рано утром, возвращался поздно вечером, усталый, молчаливый. Ольга не расспрашивала — боялась бередить раны. Только гладила по голове, когда он приходил и падал на диван без сил. Готовила бульоны и запеканки — передать маме, поддержать её иммунитет. Покупала витамины, травы, БАДы — всё, что могло помочь.

А потом, в один из серых февральских дней, Игорь вернулся домой с опущенными плечами. Сел на кухне, долго смотрел в одну точку. Ольга всё поняла без слов.

— Когда? — только и спросила.

— Сегодня утром. Во сне. Не мучилась.

Ольга обняла его, прижала к себе. А внутри была странная пустота — она никогда не видела эту женщину, не знала её голоса, не держала за руку. И вот теперь её нет.

— Нужны деньги, на… — сказал Игорь тихо. — Я всё потратил на лечение.

Ольга снова достала шкатулку. Там было ещё немного — на тот самый диван откладывала. Ну, ничего, поспят ещё на старом.

— Спасибо, — шепнул Игорь, пряча деньги в карман. — Я всё верну. Обещаю.

На прощание Ольга не поехала. Игорь сказал, что будут только самые близкие, его тётя из Саратова да двоюродный брат. Ольга не возражала.

После этого что-то сломалось между ними. Игорь стал раздражительным, часто задерживался допоздна, на расспросы отвечал односложно. Ольга списывала всё на горе, на тяжёлую утрату. Дала ему время и пространство.

А он взял и ушёл. Собрал вещи и ушёл в один из дней, когда Ольга была на работе. Оставил записку — короткую, сухую. «Прости, не могу больше. Заберу остальное потом».

Она не плакала. Странно, но слёз не было. Было только ощущение пустоты внутри — словно кто-то забрал все внутренности, оставив только кожу и кости. И ещё стыд. Стыд за то, что не смогла удержать, поддержать, помочь пережить утрату.

Неделю она ходила по квартире как тень. Подруга Катя звонила, звала в кино, в кафе, но Ольга отказывалась. Хотелось побыть одной, зализать раны.

В субботу утром раздался звонок в дверь.

Ольга не ждала гостей. Подумала — может, соседка за солью или Катя всё-таки решила вытащить её из добровольного заточения. Открыла, не глядя в глазок.

На пороге стоял Игорь. И женщина — невысокая, полная, с крашеными в медный цвет волосами и лицом, изрезанным морщинами. Лицом, которое Ольга никогда раньше не видела, но откуда-то знала.

— Привет, — сказал Игорь буднично, словно они виделись вчера. — Мы за вещами. Это моя мама, Лидия Петровна.

Мир покачнулся. В ушах зазвенело. Как будто кто-то ударил в огромный колокол прямо над головой. Ольга смотрела на женщину. Которая не могла быть здесь. Которая должна была лежать под холодной февральской землёй. На женщину, которой она отдала все свои сбережения, все свои мечты.

— Здравствуйте, милочка, — сказала Лидия Петровна, улыбаясь смущённо. — Игорёк говорил, что вы вместе жили. Извините, что беспокоим, нам только вещички его забрать.

Воздух вдруг стал густым, вязким, его не хватало. Ольга держалась за дверной косяк, чтобы не упасть. Смотрела на Игоря — а он даже не отводил глаз. Стоял как ни в чём не бывало, только в глубине зрачков плясали насмешливые чёртики.

— Вы... живы, — прошептала Ольга, всё ещё не веря своим глазам.

— Как видите, — Лидия Петровна засмеялась нервно. — Слава богу, здоровье пока не подводит.

— Мама, подожди в машине, — вдруг сказал Игорь. — Я быстро.

Когда Лидия Петровна скрылась в лифте, он шагнул в квартиру. Ольга не успела закрыть дверь — да и не думала об этом. Она всё ещё пыталась осознать происходящее.

— Ты... — голос срывался, — ты соврал... про болезнь... про... про всё?

— А ты поверила, — он пожал плечами, проходя мимо неё в комнату. — Сама отдала. Я не просил.

Да, не просил. Она сама вытащила шкатулку, сама отдала ему все свои деньги. Сама поверила в сказку про умирающую мать и экспериментальное лечение.

Он собирал вещи методично, аккуратно складывал в спортивную сумку. Рубашки, брюки, книги. Забрал электробритву из ванной, зарядное устройство от ноутбука.

Всё это время Ольга стояла в дверях, не двигаясь, не говоря ни слова. Она застыла, как соляной столб из библейской истории — не от страха, а от понимания, что её предали так жестоко, так обыденно. Что человек, которого она любила, с которым делила постель и хлеб, оказался лжецом.

— Как ты мог? — наконец выдохнула она. — Зачем?

Игорь обернулся, посмотрел на неё, сощурившись.

— А почему бы и нет? Ты ведь такая добренькая, такая отзывчивая. Золотое сердечко. Только золото-то оказалось не в сердце, а в шкатулке, — он усмехнулся. — Не переживай, не ты первая, не ты последняя.

— Значит, были и другие? — Ольга почувствовала, как внутри рождается что-то горячее и острое. Не обида, не боль — гнев.

— Конечно. Ты думала, что особенная? — он застегнул сумку и закинул её на плечо. — Все вы одинаковые. Жалостливые, доверчивые. Хотите казаться добрыми за свои же деньги.

Ольга сделала шаг вперёд. Потом ещё один.

— Убирайся, — голос стал низким, гортанным. — Убирайся сейчас же. И никогда не возвращайся.

Он хмыкнул, окинул комнату взглядом — не забыл ли чего.

— А если вернусь? Что сделаешь?

— Полицию вызову, — в висках стучало от бешенства. — Расскажу, как ты обманывал меня, как вымогал деньги на несуществующее лечение.

— И кто тебе поверит? — он ухмыльнулся. — Ты сама отдала. По доброте душевной. На лечение мамы, которое не помогло.

— Убирайся, — повторила Ольга. — Пока я не...

— Что? Не ударила? Не покалечила? — он засмеялся. — Да ладно, ты же добрая. Не сможешь и мухи обидеть. Потому и таких, как ты, легко использовать.

Он прошёл мимо неё, задев плечом. Запах — терпкий одеколон, который она сама ему и подарила, — ударил в ноздри. Затошнило.

— Бывай, Оля, — он обернулся у двери. — Спасибо за всё.

Дверь захлопнулась, и Ольга рухнула на колени. Теперь пришли слёзы — горячие, обжигающие. Она плакала, захлёбываясь, размазывая влагу по лицу. Плакала от обиды, от унижения, от понимания собственной глупости.

Телефон зазвонил, когда уже стемнело. Звонила Катя. Снова звала в кино.

— Не могу, — голос был хриплым, срывающимся.

— Что случилось? — Катя сразу насторожилась. — Ты плачешь?

И Ольга рассказала всё. Про Игоря, про мать, которая умерла, а потом воскресла, про деньги, которые она отдала из лучших побуждений, а они превратились в дым. Про унижение, когда она стояла перед ним, живым и невредимым, а он смеялся над её добротой.

— Еду к тебе, — коротко сказала Катя. — Никуда не уходи.

Она приехала через полчаса — с бутылкой вина, шоколадкой и глазами, полными решимости.

— Первое, — сказала Катя, наливая вино в стаканы, — никакого самоуничижения. Ты не дура. Ты — добрый человек, которого использовали. Это не твоя вина.

— Я сама отдала ему деньги, — Ольга покачала головой. — Сама.

— Это как с ограблением, — Катя смотрела прямо и твёрдо. — Если у тебя на улице отняли кошелёк, ты тоже виновата? Нет. Виноват тот, кто отнял. Здесь то же самое. Он обманул тебя, манипулировал. Он — преступник. Не ты.

Ольга отпила вина — кислое, терпкое. Горло обожгло.

— А во-вторых, — продолжила Катя, — нужно написать заявление в полицию.

— Бесполезно, — Ольга махнула рукой. — Он прав, я сама отдала. Добровольно.

— Но под ложным предлогом. Это мошенничество. И если не посадят, то хотя бы попортят нервы, — Катя улыбнулась хищно. — У меня двоюродный брат в полиции работает. Поможет.

Они говорили до утра. Катя не утешала, не гладила по головке — она действовала. Звонила кому-то, узнавала, какие документы нужны для заявления, где можно найти чеки, подтверждающие снятие денег. Говорила, что если повезёт, деньги даже удастся вернуть.

Под утро Ольга выпила крепкого чаю и впервые за долгое время улыбнулась.

— Знаешь, что самое обидное? — сказала она. — Не деньги. А то, что я ему верила. Что любила его. По-настоящему.

— Значит, он этого не стоил, — Катя пожала плечами. — Такие люди вообще мало чего стоят.

Через неделю заявление было написано. Ещё через месяц Игоря вызвали на допрос. Он всё отрицал, конечно, но нашлись и другие пострадавшие — такие же доверчивые женщины, с такими же разбитыми сердцами и опустевшими кошельками. Вместе они уже представляли силу.

Деньги Ольга так и не вернула — Игорь успел их потратить. Но заработала другое, более ценное: уверенность, что доброта не должна делать её жертвой. Что можно оставаться отзывчивой, не теряя при этом голову и не отдавая последнее мошенникам.

И что настоящие друзья — как Катя — стоят дороже всех сбережений мира.

Утро она снова встречала рано, с восходом солнца. Но теперь смотрела на мир другими глазами — мудрее, спокойнее. И чуть печальнее, конечно. Но печаль тоже имеет свою цену, тоже учит чему-то.

Бабушка говорила: деньги — это ветер, они приходят и уходят. Главное — не потерять себя. Ольга не потеряла. И даже нашла что-то новое, более ценное.

А шкатулку с инкрустацией убрала в дальний ящик. На новую жизнь она будет копить в банке. Под проценты.

История Елизаветы