Предыдущая публикация
Подъезд встретил запахом свежей краски.
Лена поднялась на пятый этаж, стараясь не касаться свежеокрашенных стен. На площадке стояло ведро с окурками – маляры только закончили работу. Она достала ключ, повернула его в замке один раз, второй. Дверь не поддавалась.
"Опять заело", – Лена дёрнула ручку на себя и толкнула дверь плечом. Связка тетрадей выскользнула из-под мышки, рассыпаясь по лестнице. Пока собирала конспекты, с верхнего этажа спустилась соседка в бигуди, окинула взглядом:
– Олег-то дома?
– На работе ещё.
– А-а-а, – протянула соседка, – молодая жена, а муж на работе. Как-то неправильно это.
Лена промолчала, подхватила тетради и наконец вошла в квартиру. Часы в коридоре показывали начало шестого. До прихода мужа оставался час – нужно успеть приготовить ужин.
На кухне она первым делом включила радио. Голос диктора вещал что-то про план пятилетки. Лена механически нарезала лук, морковь, картошку. В голове крутились формулы из сегодняшней лекции по экономике предприятий. Через неделю зачёт, а она до сих пор путается в показателях рентабельности.
Суп закипел одновременно с настенными часами, пробившими шесть. Лена помешала его, попробовала – чего-то не хватало. Может, лаврового листа? Она потянулась к шкафчику и замерла: пакет с крупами совсем опустел. Значит, завтра снова стоять в очереди в гастрономе.
Щёлкнул замок входной двери. Олег вошёл, на ходу развязывая галстук. От него пахло табаком и осенней прохладой.
– Ужин готов? – он прошёл на кухню, даже не взглянув на жену.
– Да, сейчас налью.
Суп дымился в тарелках. Олег ел молча, просматривая свежий номер "Вечёрки". Лена украдкой разглядывала его – легкие морщинки вокруг глаз, строгая складка у губ. Четырнадцать лет разницы казались пропастью.
– Лен, – он отложил газету, – надо поговорить.
Что-то в его тоне заставило её насторожиться.
– Я тут посчитал наши расходы, – Олег достал из кармана сложенный лист. – Так дальше не пойдёт. Нужно всё разделить.
– В каком смысле?
– В прямом. Я плачу за квартиру. Продукты, хозяйство – на тебе.
Ложка звякнула о край тарелки.
– Но как же... У меня же стипендия...
– Значит, пора идти работать. В твои годы я уже семью содержал.
"В мои годы у тебя уже были дети", – подумала Лена, но промолчала.
Да, это был второй брак ее мужа. И Лена была второй женой. Но развелся он давно и Лена не чувствовала вины перед его бывшей.
– Завтра выдам тебе деньги – купишь продукты, – он говорил буднично. – И ещё. В воскресенье ко мне сын приедет, надо будет что-нибудь приготовить.
Лена кивнула. В горле стоял комок. Она встала, начала убирать со стола, гремя посудой громче обычного. За окном моросил дождь, на карнизе сидел нахохлившийся голубь.
"Ничего, справлюсь", – она с остервенением тёрла тарелку мочалкой. – "Не маленькая уже. Двадцать три года как-никак".
Вечером, лёжа в постели, она долго смотрела в потолок. Где-то вдалеке громыхал трамвай, последний на сегодня. В соседней комнате Олег еще работал. Писал диссертацию.
Утром нужно было бежать в институт. Лекции, семинары, зачёты. А после – искать работу. Учёба подождёт.
Так начиналась её новая жизнь. С раздельным бюджетом, недосказанными обидами и вечным чувством вины за то, что посмела заговорить о деньгах.
К марту стипендии уже не хватало даже на самое необходимое. Лена сидела в институтской библиотеке, пытаясь сосредоточиться на учебнике, но строчки расплывались перед глазами. В желудке урчало – с утра только чай с хлебом.
Напротив устроилась однокурсница Таня, шелестела конспектами. От неё пахло свежей выпечкой из столовой.
– Лен, может в буфет сходим? Говорят, пирожки с капустой привезли.
– Нет, спасибо, – Лена уткнулась в книгу. – Мне конспект переписать надо.
Вечером она долго стояла у доски объявлений в вестибюле института. "Требуется лаборант... Знание машинописи... График свободный..." Записала телефон, хотя знала – придётся брать академический. Четвёртый курс, до диплома рукой подать, а она уходит.
Дома Олег смотрел телевизор. На экране фигуристы скользили по льду под музыку Чайковского.
– Я работу нашла, – сказала Лена, разбирая сумку с продуктами. – В НИИ лаборантом.
– Хорошо, – он не отрывался от экрана. – А ужин будет?
Она промолчала, начала разогревать суп. На плите что-то шипело, брызгало маслом. Лена смахнула рукавом непрошеную слезу.
В НИИ платили восемьдесят рублей. По вечерам она подрабатывала машинисткой – печатала диссертации аспирантам. Пальцы болели от клавиш печатной машинки, глаза слезились от неразборчивых почерков.
Домой возвращалась затемно. В подъезде пахло капустой и кошками. Соседка сверху, встречая на лестнице, качала головой:
– Что ж муж-то тебя не встречает? Время-то какое неспокойное.
Олег обычно уже спал. На кухонном столе – грязная тарелка из-под яичницы. Он научился сам готовить себе ужин, если Лена задерживалась.
Как-то раз она застала его за пересчётом денег.
– Дочке на пальто собираю, – пояснил он, не поднимая глаз. – В школу ходить не в чем.
"А мне в чем ходить?" – хотела спросить Лена, но прикусила язык. Её осеннее пальто третий год просило замены. Пальто они к этой осени с мамой уже перелицевали, кое-где пришлось даже штопать.
В субботу они ходили в гости к его сестре. Та жила в центре, в старом доме с высокими потолками. Муж – профессор, двое детей, все чинно и благородно.
– Что-то ты похудела, Леночка, – сестра разливала чай в фарфоровые чашки. – Олег, ты жену-то корми!
– Она у меня самостоятельная, – усмехнулся он. – Сама справляется.
Вечером того же дня Лена пересчитывала деньги в своём кошельке. До зарплаты неделя, а осталось всего пять рублей. В шкафу – пачка макарон и банка кильки в томате.
В понедельник она не выдержала:
– Олег, может, будем вместе за продукты платить? Мне одной тяжело...
Он оторвался от газеты, посмотрел с прищуром:
– Начинается... – голос стал жёстким. – За квартиру я плачу? Плачу. На что ещё претендуешь?
– Но мы же семья...
– Вот именно. Семья. Где каждый несёт свою ответственность. Я своё дело делаю – квартиру содержу. А ты что, не справляешься?
В горле встал ком. Лена отвернулась к окну. За стеклом моросил дождь.
По ночам она часто не спала. Лежала, глядя в потолок, считала трещины. В соседней комнате Олег храпел, иногда вздрагивая во сне. Спали они отдельно со свадьбы. Ему надо было дописывать диссертацию и он сказал, чтобы она не мешала. Приходил к ней раз в неделю, выполнить супружеский долг. Откуда-то сверху доносилась музыка – у соседей новый проигрыватель "Вега".
В такие моменты накатывало отчаяние. Вспоминалась мама, её слова перед свадьбой: "Хорошо подумай. Но, хотя, выбирать тебе особенно не из чего, да и возраст уже". Но тогда казалось, любовь всё растопит.
А теперь вот сидит на кухне, пьёт остывший чай и думает – как жить дальше? В двадцать три года, а будто все пятьдесят на плечах.
Утром она проснулась от звука бьющейся посуды. На кухне Олег ругался – разбил чашку.
– Убери за мной, – бросил он, выходя. – И не забудь, вечером сын приедет. Надо что-нибудь приготовить.
Лена собирала осколки веничком, пытаясь сдержать дрожь в руках. Один осколок впился в палец, выступила кровь. Она смотрела на красную каплю и думала – вот так же по капле уходит её жизнь. В пустоту, в никуда.
А впереди было ещё столько лет. Долгих, серых, с разделённым бюджетом и вечным чувством вины за то, что посмела заговорить о деньгах.
В тот день Лена проснулась от звонка будильника в пять утра. На столе лежала пачка недопечатанных диссертаций – срочный заказ от аспирантов. Олег что-то пробормотал во сне и отвернулся к стене.
На кухне она первым делом проверила холодильник. Пусто. Только банка маринованных огурцов да заветренный кусок колбасы. До зарплаты оставалось три дня.
В комнате зашуршало одеяло – Олег встал. Прошёл на кухню, задел её плечом, будто не заметил.
– Что на завтрак?
– Ничего нет, – Лена отвернулась к окну. – Деньги кончились.
– Хм, – он открыл холодильник, посмотрел на пустые полки. – Научись планировать бюджет. Я в твои годы...
– Знаю, – перебила она. – В мои годы ты уже семью содержал.
Он замер с открытой дверцей холодильника:
– Ты что, претензии предъявляешь?
– Нет, – она стиснула чашку с остывшим чаем. – Просто говорю.
Олег хмыкнул, достал из кармана мятую трешку:
– На, купи что-нибудь. Но это в последний раз.
Лена смотрела на купюру, не двигаясь. В горле стоял ком.
– Не нужно.
– Как хочешь, – он положил деньги на стол. – Кстати, сегодня Вовка заедет. Дашь ему на куртку – старая совсем прохудилась.
– Кто даст? – голос сорвался.
– Ты, конечно. Я в этом месяце много потратил – машину чинил.
Чашка в руках Лены дрогнула, чай выплеснулся на клеёнку.
– А я? – она наконец подняла глаза. – Я третий месяц в дырявых сапогах хожу. На работу в них, в институт...
– Опять начинаешь? – он поморщился. – Я тебе сразу сказал: раздельный бюджет. Не нравится – могла не соглашаться.
– Когда соглашалась, думала, что семья – это...
– Что? – он резко развернулся. – Что ты про семью знаешь? Я детей растил, алименты плачу. А ты...
Он не договорил, махнул рукой и вышел. Через минуту в ванной зашумела вода.
Лена смотрела на мокрое пятно на клеёнке. За окном серело ноябрьское утро. На карнизе воробьи делили корочку хлеба – кто-то из верхних этажей выбросил.
Деньги заняла у соседки. В институт она не пошла. Позвонила старосте, сказалась больной. Села за печатную машинку – надо было закончить диссертации. Пальцы не слушались, буквы прыгали, ошибка за ошибкой.
В два часа пришёл Вовка – высокий, нескладный подросток. Похожий на отца, только глаза добрее.
– Тётя Лен, а папа сказал...
– Знаю, – она достала из шкафа деньги. – Держи.
Вечером Олег спросил:
– Дала деньги?
– Дала.
– Вот и молодец, – он включил телевизор. – А то вечно разговоры разговариваешь.
Она стояла у плиты, помешивая пустые щи. В кастрюле плавали редкие капустные листья. И вдруг накатило – обида, злость, отчаяние.
– Знаешь что? – голос дрожал. – Я ухожу. Вот прямо сейчас.
Он даже не обернулся:
– Куда?
– Куда угодно. К маме. В общежитие. Хоть на улицу.
– Истеричка, – он прибавил звук телевизора. – Иди, кто держит?
Лена рванулась в коридор. Схватила пальто, сумку. Пуговицы не застёгивались – руки тряслись.
Уже в дверях услышала:
– Только учти – обратно не примем. Я этот цирк уже проходил.
Она выскочила на лестницу. В подъезде пахло кошками и капустным супом. На площадке соседка развешивала бельё:
– Леночка, ты куда на ночь глядя?
Не ответив, Лена сбежала по ступенькам. Ноябрьский ветер ударил в лицо. Фонари расплывались жёлтыми пятнами.
Автобусы уже не ходили. Она шла пешком через весь город, глотая слёзы. В дырявых сапогах хлюпала вода.
Около полуночи добралась до маминого дома. Позвонила в дверь – один длинный, два коротких, как в детстве.
Мама открыла сразу, будто ждала. Посмотрела молча, всё поняла:
– Замёрзла? Сейчас чай согрею.
В маленькой кухне горел ночник. На столе – початая пачка печенья "Юбилейное", банка варенья. Привычный с детства уют.
Мама налила чай, села напротив. В глазах – ни капли жалости:
– Ну и что это за фокусы? Взрослая женщина, а как девчонка себя ведёшь.
– Мам, я больше не могу... Он все деньги детям отдаёт, а я...
– А ты что думала? – мама стукнула чашкой по блюдцу. – Замуж за разведённого шла – глаза были? Были. Сама выбрала, вот и живи теперь.
– Но как жить-то? Я в дырявых сапогах...
– А я, думаешь, в шёлках ходила? – голос матери стал жёстче. – Отец твой, земля ему пухом, тоже не подарок был. Но я же не бегала по ночам с чемоданами. Женщина ты или кто? На тебе всё держится – семья, быт, уют. А ты сбежала, как девчонка.
Лена сжалась в комок. От маминой правды было больнее, чем от олеговского равнодушия.
Утром позвонил Олег:
– Ну что, успокоилась? Давай возвращайся, у меня сегодня собрание в семь.
Она молчала, глядя на телефонный диск.
– Алё, ты слышишь? Некому ужин приготовить.
– Слышу, – голос был чужой, незнакомый. – Не приду.
– Как знаешь, – в трубке щёлкнуло.
Три дня она не выходила из дома. Позвонила на работу – взяла за свой счёт. В институте началась зачётная неделя – пропустила.
Мамины слова звенели в ушах всю ночь. Наутро Лена собрала вещи.
"Женщина ты или кто? На тебе всё держится."
Олег даже не спросил, где была. Только буркнул:
– Продукты купи, холодильник пустой.
"Сама выбрала – вот и живи."
Она разбирала сумку, раскладывала вещи по полкам. Привычно, механически. В голове стучало: "Ещё не поздно уйти. Ещё можно всё изменить".
Но руки уже расправляли постель, готовили ужин, печатали чужие диссертации. А в сапогах всё так же хлюпала вода.
Через неделю Лена забрала документы из института. В деканате пожилая методистка покачала головой:
– Четвёртый курс, девочка. Может, академический возьмёшь?
– Нет, – Лена сложила зачётку в сумку. – Работать надо.
В НИИ её повысили до старшего лаборанта – плюс пятнадцать рублей к зарплате. Вечерами она всё так же печатала диссертации, но теперь брала больше заказов. Пальцы привыкли к клавишам, почти не болели.
Дома Лена завела толстую тетрадь в коленкоровом переплёте. На первой странице вывела аккуратно: "Расходы". Справа – "Доходы". Каждую копейку записывала, высчитывала, где можно сэкономить.
Олег, увидев тетрадь, хмыкнул:
– Наконец-то за ум взялась.
Она промолчала. Теперь она часто молчала – научилась.
В универмаге открылся отдел уценённых товаров. Лена выстаивала там очереди с самого утра. Однажды повезло – привезли сапоги, почти её размер. На размер больше, но с двумя парами носков – в самый раз. Зато без дырок.
Вечерами она стирала, готовила, проверяла результаты лабораторных анализов. Научилась всё успевать. В воскресенье приходили дети Олега – она кормила их обедом, штопала одежду, помогала с уроками. Они называли её "тётей Леной". Но относились хорошо.
Соседка сверху больше не качала головой при встрече. Теперь говорила уважительно:
– Молодец, Леночка. Настоящая хозяйка выросла.
В магазинах её тоже запомнили. Продавщица в гастрономе всегда оставляла ей кости на суп:
– Держи, Лен. Свежие, только привезли.
Вера Петровна из соседнего подъезда делилась рецептами:
– Ты в котлеты побольше хлеба добавляй. И картошки тёртой. Сытнее будет.
Так и жила – от получки до получки, от воскресенья до воскресенья. Научилась варить суп из топора, как в сказке. Делать котлеты из хлеба с фаршем. Штопать, латать, перелицовывать.
Зимними вечерами сидела на кухне, считала деньги. За окном воробьи дрались за корочку, брошенную кем-то с верхних этажей. Радио пело голосом Пугачёвой: "Жизнь невозможно повернуть назад..."
Олег заходил на кухню, брал свою чашку – отдельную, с веточкой сирени:
– Что на ужин?
– Суп с фрикадельками. И котлеты.
– Хм, неплохо, – он садился за стол. – А хлеба купила?
Она молча доставала из шкафа свежую булку. Специально сходила в булочную после работы – знала, что спросит.
По ночам иногда просыпалась от тишины. Лежала, смотрела в потолок. В соседней комнате Олег ворочался, бормотал что-то во сне. Откуда-то сверху доносилась музыка – соседи крутили пластинки на новом проигрывателе.
В такие моменты накатывало – не тоска даже, а какое-то тупое безразличие. Вспоминались мамины слова: "Сама выбрала – вот и живи". И институтские подруги – они сейчас, наверное, готовятся к госэкзаменам...
Но утром она вставала, умывалась, шла на кухню. Включала радио – привычный голос диктора объявлял время: "В Москве шесть часов. Начинаем утреннюю гимнастику..."
Яичница на сковородке шипела, хлеб подрумянивался в духовке. Олег выходил к завтраку:
– Кофе сделала?
– Сейчас налью.
В этом "сейчас налью" была вся её жизнь – размеренная, предсказуемая, расписанная по минутам. Без права на ошибку, без возможности что-то изменить.
Весной она купила новую тетрадь для расходов – старая закончилась. На первой странице вывела: "Доходы и расходы". Почерк стал жёстче, увереннее. Как и она сама.
Теперь она точно знала: её место здесь – на этой кухне, с этими счетами, с этой вечной экономией. Другой жизни у неё не будет. Да и не заслужила, наверное.
Просто однажды она согласилась на раздельный бюджет. А потом – на всю эту жизнь впридачу.
И теперь оставалось только одно – научиться жить с этим выбором. Без слёз, без жалоб, без права на слабость.
Потому что она – женщина. На ней всё держится.
Это только начало истории. Продолжение сегодня в 18:15.
– Ужин готов? – он прошёл на кухню, даже не взглянув на жену.
– Да, сейчас налью.
Суп дымился в тарелках. Олег ел молча, просматривая свежий номер "Вечёрки". Лена украдкой разглядывала его – легкие морщинки вокруг глаз, строгая складка у губ. Четырнадцать лет разницы казались пропастью.
– Лен, – он отложил газету, – надо поговорить.
Что-то в его тоне заставило её насторожиться.
– Я тут посчитал наши расходы, – Олег достал из кармана сложенный лист. – Так дальше не пойдёт. Нужно всё разделить.
– В каком смысле?
– В прямом. Я плачу за квартиру. Продукты, хозяйство – на тебе.
Ложка звякнула о край тарелки.
– Но как же... У меня же стипендия...
– Значит, пора идти работать. В твои годы я уже семью содержал.
"В мои годы у тебя уже были дети", – подумала Лена, но промолчала.
Да, это был второй брак ее мужа. И Лена была второй женой. Но развелся он давно и Лена не чувствовала вины перед его бывшей.
– Завтра выдам тебе деньги – купишь продукты, – он говорил буднично. – И ещё. В воскресенье ко мне сын приедет, надо будет что-нибудь приготовить.
Лена кивнула. В горле стоял комок. Она встала, начала убирать со стола, гремя посудой громче обычного. За окном моросил дождь, на карнизе сидел нахохлившийся голубь.
"Ничего, справлюсь", – она с остервенением тёрла тарелку мочалкой. – "Не маленькая уже. Двадцать три года как-никак".
Вечером, лёжа в постели, она долго смотрела в потолок. Где-то вдалеке громыхал трамвай, последний на сегодня. В соседней комнате Олег еще работал. Писал диссертацию.
Утром нужно было бежать в институт. Лекции, семинары, зачёты. А после – искать работу. Учёба подождёт.
Так начиналась её новая жизнь. С раздельным бюджетом, недосказанными обидами и вечным чувством вины за то, что посмела заговорить о деньгах.
К марту стипендии уже не хватало даже на самое необходимое. Лена сидела в институтской библиотеке, пытаясь сосредоточиться на учебнике, но строчки расплывались перед глазами. В желудке урчало – с утра только чай с хлебом.
Напротив устроилась однокурсница Таня, шелестела конспектами. От неё пахло свежей выпечкой из столовой.
– Лен, может в буфет сходим? Говорят, пирожки с капустой привезли.
– Нет, спасибо, – Лена уткнулась в книгу. – Мне конспект переписать надо.
Вечером она долго стояла у доски объявлений в вестибюле института. "Требуется лаборант... Знание машинописи... График свободный..." Записала телефон, хотя знала – придётся брать академический. Четвёртый курс, до диплома рукой подать, а она уходит.
Дома Олег смотрел телевизор. На экране фигуристы скользили по льду под музыку Чайковского.
– Я работу нашла, – сказала Лена, разбирая сумку с продуктами. – В НИИ лаборантом.
– Хорошо, – он не отрывался от экрана. – А ужин будет?
Она промолчала, начала разогревать суп. На плите что-то шипело, брызгало маслом. Лена смахнула рукавом непрошеную слезу.
В НИИ платили восемьдесят рублей. По вечерам она подрабатывала машинисткой – печатала диссертации аспирантам. Пальцы болели от клавиш печатной машинки, глаза слезились от неразборчивых почерков.
Домой возвращалась затемно. В подъезде пахло капустой и кошками. Соседка сверху, встречая на лестнице, качала головой:
– Что ж муж-то тебя не встречает? Время-то какое неспокойное.
Олег обычно уже спал. На кухонном столе – грязная тарелка из-под яичницы. Он научился сам готовить себе ужин, если Лена задерживалась.
Как-то раз она застала его за пересчётом денег.
– Дочке на пальто собираю, – пояснил он, не поднимая глаз. – В школу ходить не в чем.
"А мне в чем ходить?" – хотела спросить Лена, но прикусила язык. Её осеннее пальто третий год просило замены. Пальто они к этой осени с мамой уже перелицевали, кое-где пришлось даже штопать.
В субботу они ходили в гости к его сестре. Та жила в центре, в старом доме с высокими потолками. Муж – профессор, двое детей, все чинно и благородно.
– Что-то ты похудела, Леночка, – сестра разливала чай в фарфоровые чашки. – Олег, ты жену-то корми!
– Она у меня самостоятельная, – усмехнулся он. – Сама справляется.
Вечером того же дня Лена пересчитывала деньги в своём кошельке. До зарплаты неделя, а осталось всего пять рублей. В шкафу – пачка макарон и банка кильки в томате.
В понедельник она не выдержала:
– Олег, может, будем вместе за продукты платить? Мне одной тяжело...
Он оторвался от газеты, посмотрел с прищуром:
– Начинается... – голос стал жёстким. – За квартиру я плачу? Плачу. На что ещё претендуешь?
– Но мы же семья...
– Вот именно. Семья. Где каждый несёт свою ответственность. Я своё дело делаю – квартиру содержу. А ты что, не справляешься?
В горле встал ком. Лена отвернулась к окну. За стеклом моросил дождь.
По ночам она часто не спала. Лежала, глядя в потолок, считала трещины. В соседней комнате Олег храпел, иногда вздрагивая во сне. Спали они отдельно со свадьбы. Ему надо было дописывать диссертацию и он сказал, чтобы она не мешала. Приходил к ней раз в неделю, выполнить супружеский долг. Откуда-то сверху доносилась музыка – у соседей новый проигрыватель "Вега".
В такие моменты накатывало отчаяние. Вспоминалась мама, её слова перед свадьбой: "Хорошо подумай. Но, хотя, выбирать тебе особенно не из чего, да и возраст уже". Но тогда казалось, любовь всё растопит.
А теперь вот сидит на кухне, пьёт остывший чай и думает – как жить дальше? В двадцать три года, а будто все пятьдесят на плечах.
Утром она проснулась от звука бьющейся посуды. На кухне Олег ругался – разбил чашку.
– Убери за мной, – бросил он, выходя. – И не забудь, вечером сын приедет. Надо что-нибудь приготовить.
Лена собирала осколки веничком, пытаясь сдержать дрожь в руках. Один осколок впился в палец, выступила кровь. Она смотрела на красную каплю и думала – вот так же по капле уходит её жизнь. В пустоту, в никуда.
А впереди было ещё столько лет. Долгих, серых, с разделённым бюджетом и вечным чувством вины за то, что посмела заговорить о деньгах.
В тот день Лена проснулась от звонка будильника в пять утра. На столе лежала пачка недопечатанных диссертаций – срочный заказ от аспирантов. Олег что-то пробормотал во сне и отвернулся к стене.
На кухне она первым делом проверила холодильник. Пусто. Только банка маринованных огурцов да заветренный кусок колбасы. До зарплаты оставалось три дня.
В комнате зашуршало одеяло – Олег встал. Прошёл на кухню, задел её плечом, будто не заметил.
– Что на завтрак?
– Ничего нет, – Лена отвернулась к окну. – Деньги кончились.
– Хм, – он открыл холодильник, посмотрел на пустые полки. – Научись планировать бюджет. Я в твои годы...
– Знаю, – перебила она. – В мои годы ты уже семью содержал.
Он замер с открытой дверцей холодильника:
– Ты что, претензии предъявляешь?
– Нет, – она стиснула чашку с остывшим чаем. – Просто говорю.
Олег хмыкнул, достал из кармана мятую трешку:
– На, купи что-нибудь. Но это в последний раз.
Лена смотрела на купюру, не двигаясь. В горле стоял ком.
– Не нужно.
– Как хочешь, – он положил деньги на стол. – Кстати, сегодня Вовка заедет. Дашь ему на куртку – старая совсем прохудилась.
– Кто даст? – голос сорвался.
– Ты, конечно. Я в этом месяце много потратил – машину чинил.
Чашка в руках Лены дрогнула, чай выплеснулся на клеёнку.
– А я? – она наконец подняла глаза. – Я третий месяц в дырявых сапогах хожу. На работу в них, в институт...
– Опять начинаешь? – он поморщился. – Я тебе сразу сказал: раздельный бюджет. Не нравится – могла не соглашаться.
– Когда соглашалась, думала, что семья – это...
– Что? – он резко развернулся. – Что ты про семью знаешь? Я детей растил, алименты плачу. А ты...
Он не договорил, махнул рукой и вышел. Через минуту в ванной зашумела вода.
Лена смотрела на мокрое пятно на клеёнке. За окном серело ноябрьское утро. На карнизе воробьи делили корочку хлеба – кто-то из верхних этажей выбросил.
Деньги заняла у соседки. В институт она не пошла. Позвонила старосте, сказалась больной. Села за печатную машинку – надо было закончить диссертации. Пальцы не слушались, буквы прыгали, ошибка за ошибкой.
В два часа пришёл Вовка – высокий, нескладный подросток. Похожий на отца, только глаза добрее.
– Тётя Лен, а папа сказал...
– Знаю, – она достала из шкафа деньги. – Держи.
Вечером Олег спросил:
– Дала деньги?
– Дала.
– Вот и молодец, – он включил телевизор. – А то вечно разговоры разговариваешь.
Она стояла у плиты, помешивая пустые щи. В кастрюле плавали редкие капустные листья. И вдруг накатило – обида, злость, отчаяние.
– Знаешь что? – голос дрожал. – Я ухожу. Вот прямо сейчас.
Он даже не обернулся:
– Куда?
– Куда угодно. К маме. В общежитие. Хоть на улицу.
– Истеричка, – он прибавил звук телевизора. – Иди, кто держит?
Лена рванулась в коридор. Схватила пальто, сумку. Пуговицы не застёгивались – руки тряслись.
Уже в дверях услышала:
– Только учти – обратно не примем. Я этот цирк уже проходил.
Она выскочила на лестницу. В подъезде пахло кошками и капустным супом. На площадке соседка развешивала бельё:
– Леночка, ты куда на ночь глядя?
Не ответив, Лена сбежала по ступенькам. Ноябрьский ветер ударил в лицо. Фонари расплывались жёлтыми пятнами.
Автобусы уже не ходили. Она шла пешком через весь город, глотая слёзы. В дырявых сапогах хлюпала вода.
Около полуночи добралась до маминого дома. Позвонила в дверь – один длинный, два коротких, как в детстве.
Мама открыла сразу, будто ждала. Посмотрела молча, всё поняла:
– Замёрзла? Сейчас чай согрею.
В маленькой кухне горел ночник. На столе – початая пачка печенья "Юбилейное", банка варенья. Привычный с детства уют.
Мама налила чай, села напротив. В глазах – ни капли жалости:
– Ну и что это за фокусы? Взрослая женщина, а как девчонка себя ведёшь.
– Мам, я больше не могу... Он все деньги детям отдаёт, а я...
– А ты что думала? – мама стукнула чашкой по блюдцу. – Замуж за разведённого шла – глаза были? Были. Сама выбрала, вот и живи теперь.
– Но как жить-то? Я в дырявых сапогах...
– А я, думаешь, в шёлках ходила? – голос матери стал жёстче. – Отец твой, земля ему пухом, тоже не подарок был. Но я же не бегала по ночам с чемоданами. Женщина ты или кто? На тебе всё держится – семья, быт, уют. А ты сбежала, как девчонка.
Лена сжалась в комок. От маминой правды было больнее, чем от олеговского равнодушия.
Утром позвонил Олег:
– Ну что, успокоилась? Давай возвращайся, у меня сегодня собрание в семь.
Она молчала, глядя на телефонный диск.
– Алё, ты слышишь? Некому ужин приготовить.
– Слышу, – голос был чужой, незнакомый. – Не приду.
– Как знаешь, – в трубке щёлкнуло.
Три дня она не выходила из дома. Позвонила на работу – взяла за свой счёт. В институте началась зачётная неделя – пропустила.
Мамины слова звенели в ушах всю ночь. Наутро Лена собрала вещи.
"Женщина ты или кто? На тебе всё держится."
Олег даже не спросил, где была. Только буркнул:
– Продукты купи, холодильник пустой.
"Сама выбрала – вот и живи."
Она разбирала сумку, раскладывала вещи по полкам. Привычно, механически. В голове стучало: "Ещё не поздно уйти. Ещё можно всё изменить".
Но руки уже расправляли постель, готовили ужин, печатали чужие диссертации. А в сапогах всё так же хлюпала вода.
Через неделю Лена забрала документы из института. В деканате пожилая методистка покачала головой:
– Четвёртый курс, девочка. Может, академический возьмёшь?
– Нет, – Лена сложила зачётку в сумку. – Работать надо.
В НИИ её повысили до старшего лаборанта – плюс пятнадцать рублей к зарплате. Вечерами она всё так же печатала диссертации, но теперь брала больше заказов. Пальцы привыкли к клавишам, почти не болели.
Дома Лена завела толстую тетрадь в коленкоровом переплёте. На первой странице вывела аккуратно: "Расходы". Справа – "Доходы". Каждую копейку записывала, высчитывала, где можно сэкономить.
Олег, увидев тетрадь, хмыкнул:
– Наконец-то за ум взялась.
Она промолчала. Теперь она часто молчала – научилась.
В универмаге открылся отдел уценённых товаров. Лена выстаивала там очереди с самого утра. Однажды повезло – привезли сапоги, почти её размер. На размер больше, но с двумя парами носков – в самый раз. Зато без дырок.
Вечерами она стирала, готовила, проверяла результаты лабораторных анализов. Научилась всё успевать. В воскресенье приходили дети Олега – она кормила их обедом, штопала одежду, помогала с уроками. Они называли её "тётей Леной". Но относились хорошо.
Соседка сверху больше не качала головой при встрече. Теперь говорила уважительно:
– Молодец, Леночка. Настоящая хозяйка выросла.
В магазинах её тоже запомнили. Продавщица в гастрономе всегда оставляла ей кости на суп:
– Держи, Лен. Свежие, только привезли.
Вера Петровна из соседнего подъезда делилась рецептами:
– Ты в котлеты побольше хлеба добавляй. И картошки тёртой. Сытнее будет.
Так и жила – от получки до получки, от воскресенья до воскресенья. Научилась варить суп из топора, как в сказке. Делать котлеты из хлеба с фаршем. Штопать, латать, перелицовывать.
Зимними вечерами сидела на кухне, считала деньги. За окном воробьи дрались за корочку, брошенную кем-то с верхних этажей. Радио пело голосом Пугачёвой: "Жизнь невозможно повернуть назад..."
Олег заходил на кухню, брал свою чашку – отдельную, с веточкой сирени:
– Что на ужин?
– Суп с фрикадельками. И котлеты.
– Хм, неплохо, – он садился за стол. – А хлеба купила?
Она молча доставала из шкафа свежую булку. Специально сходила в булочную после работы – знала, что спросит.
По ночам иногда просыпалась от тишины. Лежала, смотрела в потолок. В соседней комнате Олег ворочался, бормотал что-то во сне. Откуда-то сверху доносилась музыка – соседи крутили пластинки на новом проигрывателе.
В такие моменты накатывало – не тоска даже, а какое-то тупое безразличие. Вспоминались мамины слова: "Сама выбрала – вот и живи". И институтские подруги – они сейчас, наверное, готовятся к госэкзаменам...
Но утром она вставала, умывалась, шла на кухню. Включала радио – привычный голос диктора объявлял время: "В Москве шесть часов. Начинаем утреннюю гимнастику..."
Яичница на сковородке шипела, хлеб подрумянивался в духовке. Олег выходил к завтраку:
– Кофе сделала?
– Сейчас налью.
В этом "сейчас налью" была вся её жизнь – размеренная, предсказуемая, расписанная по минутам. Без права на ошибку, без возможности что-то изменить.
Весной она купила новую тетрадь для расходов – старая закончилась. На первой странице вывела: "Доходы и расходы". Почерк стал жёстче, увереннее. Как и она сама.
Теперь она точно знала: её место здесь – на этой кухне, с этими счетами, с этой вечной экономией. Другой жизни у неё не будет. Да и не заслужила, наверное.
Просто однажды она согласилась на раздельный бюджет. А потом – на всю эту жизнь впридачу.
И теперь оставалось только одно – научиться жить с этим выбором. Без слёз, без жалоб, без права на слабость.
Потому что она – женщина. На ней всё держится.
Это только начало истории. Продолжение сегодня в 18:15.
Следующая публикация
Комментарии 14