В деревне пряталась смерть.

Большая смерть. Лейтенант Николай Захаров чувствовал её не по запаху — при температуре ниже минус тридцати всё мёртвое превращалось в лёд, — но он знал: она там, затаилась. Он сидел за буреломом на опушке леса и смотрел в бинокль на скопление крепких деревянных домов, прислушиваясь и высматривая любое движение. В их отряде, включая Захарова, было десять человек. Захаров просвистел по-птичьи, привлекая внимание остальных, и указал вперёд. Вместе с ещё шестью бойцами он выбрался из укрытия и, скрипя снегом под ногами, осторожно двинулся к деревне.
Небольшое поселение раскинулось на берегу реки. Когда-то это был старый торговый пункт, жители которого больше века скупали меха у местных. Но несколько минут кровавого безумия положили конец его существованию навсегда. На грязных улочках солдаты нашли истерзанные трупы и останки тел, застывшие среди льда в лохмотьях. По багровому снегу были разбрызганы сгустки крови и ошмётки плоти. Жители были разорваны на куски: повсюду валялись головы, конечности, внутренности — всё обглоданное, с проломленными черепами. За сараем нашёлся щенок лайки, слишком напуганный, чтобы даже скулить. То, что убило и сожрало людей, собаку трогать не стало.
Бойцы бесстрастно осматривали эту бойню. Они уже привыкли к подобным ужасам — для них это было не первое задание. Все они — фронтовики, каждый награждён медалью за боевые заслуги, у некоторых были нашивки за ранения. Захаров кивнул Овчину. Тот принялся осматривать укусы и следы когтей на трупах, затем занялся следами в розовых от крови сугробах, разглядывая их с разных сторон. Следы были размером с человеческие, но с тремя когтистыми пальцами, похожими на птичьи. Прежде чем вернуться и доложить, он внимательно осмотрел предместья деревни.
— Их было десять, товарищ лейтенант. Но прошли они здесь прошлой ночью. Откуда пришли? — спросил Захаров.
— С северо-востока. Ушли на юго-запад, — ответил Овчин.
Захаров кивнул, повернулся к Кравченко и сказал:
— Идём на северо-восток.
— За ними не пойдём? — удивился Кравченко.
— Нет, ими займутся другие отряды. Наша задача — найти провал. Доложите, что мы нашли следы нападения и что они ушли на юго-запад.
Тайная война длилась уже почти четверть века. О ней не писали в советских газетах и не говорили с трибун. Руководители государства и вопросы внутренней безопасности тут были ни при чём. Захаров вспомнил, как вернулся со своей первой поисково-карательной операции. Командир поздравил его, вручил орден Красной Звезды, а потом прямо сказал: если он хоть кому-нибудь расскажет о том, что видел, его отправят в исправительно-трудовой лагерь. На этой войне бывали затишья, но потом всё возвращалось на круги своя.
Никто в точности не знал, что это такое. Посреди зимы, во время долгих холодных ночей в Северной Сибири, в земле вдруг появлялись дыры, из которых в поисках живой человеческой плоти выбирались ужасные твари. Они никогда не охотились на животных — только на людей. И каждый раз Москве приходилось организовывать очередную кампанию по уничтожению этих кровожадных созданий. Так как ни к одному из известных человечеству видов они не относились, официального названия у них не было. Советские учёные спорили: являлись ли они диким мифическим народом — яманкасам, сибирскими чучуна, уральскими ментами? Во всех легендах их описывали как человекообразных обезьян или даже людей — возможно, выживших неандертальцев. Но те, кто нападал на населённые пункты и пастухов, не походили ни на людей, ни на обезьян. Неофициально их звали упырями — так на Руси издревле называли вампиров.
Когда рядом никого не оказалось, Кравченко спросил:
— Разрешите говорить прямо, товарищ лейтенант?
— Конечно, Сергей Павлович.
Несмотря на звание, в личном общении они разговаривали свободно. Смышлёные молодые младшие офицеры всегда прислушивались к советам старших рядовых и сержантов, и Захаров высоко ценил опыт Кравченко. Тот был в два раза старше его, успел повоевать и в Первую мировую, и в Гражданскую.
— Отряды расположены слишком далеко друг от друга, — сказал Кравченко. — Мы не можем поддерживать и координировать передвижение должным образом, чтобы перекрыть весь сектор. Если кто-то столкнётся с большой стаей упырей, их уничтожат раньше, чем придёт помощь. Я поднимал этот вопрос. Можно узнать, что ответил майор?
— Он ответил, что если рассредоточить силы, то можно прочесать большую территорию. Докладывают, что упырей очень много, поэтому он решил, что каждая группа справится с ними по отдельности.
— Верно, обнаружили пока немного. Но что, если их появится больше? Мы не знаем, сколько их ещё вылезет за зиму.
— Знаю, — Кравченко вздохнул. — Зачем Москва прислала сюда командира, у которого нет опыта подобных операций? Хватает того, что нас мало.
— У нас есть приказ. Ясно, товарищ лейтенант?
— Майор хоть сказал что-нибудь о запрошенной поддержке с воздуха?
— Нет. И я бы на неё не рассчитывал. Важнее всего сейчас помощь нашим товарищам, сражающимся в Сталинграде.
Убитые жители деревни так и остались лежать. Хоронить их придут другие. Деревня опустеет — селиться там никто не захочет. Отряд убрал оружие, сел на лошадей и отправился в направлении, откуда пришли упыри. Овчин шёл впереди, разведывал путь, высматривал следы: сломанные ветки, потёртые стволы деревьев, отпечатки лап на снегу. При этом никаких следов жизнедеятельности упыри не оставляли — ни экскрементов, ничего.
Отряд двигался осторожно, чуть в стороне от полосы следов, чтобы не затоптать их. Идти по следам было легко — твари совсем не пытались их скрыть. Внезапно бойцы услышали в отдалении протяжный вой. Этот вопль не мог принадлежать ни человеку, ни животному. Время от времени он раздавался снова и снова, с разных сторон. Бойцы обменялись тревожными, понимающими взглядами.
— Упыри, — пробормотал Кравченко.
Захаров поднял руку, приказывая остановиться, и осмотрел лес. Одно дерево сильно возвышалось над остальными. Он передал бинокль Овчину и сказал:
— Залезай туда, попытайся их рассмотреть.
Овчин привязал к валенкам «кошки» и полез прямо по стволу, пока не добрался до нижних веток. Затем залез на вершину. Какое-то время он сидел там, медленно осматривая округу, а потом спустился вниз.
— Товарищ лейтенант, в километре к северо-востоку двенадцать тварей движутся в нашу сторону, — доложил он. — Ещё десяток идёт к нам с юго-запада, в полутора километрах.
— Это, скорее всего, те, что уничтожили деревню. Видимо, нашли наши следы, выслеживают нас, — сказал Захаров и задумчиво почесал подбородок. — Можем окопаться и позвать другие отряды на помощь.
Кравченко помотал головой:
— Пока они доберутся, стемнеет. Они слишком далеко. Упыри отлично видят в темноте, у них будет преимущество.
— Значит, пока светло и они разделены, нападём первыми. Сначала уничтожим тех, кто идёт за нами, после чего доберёмся до остальных.
Кравченко ухмыльнулся, обнажив золотой зуб:
— Возьмём их на внезапность.
Отряд развернулся и двинулся в обратном направлении. Вскоре лошади начали ржать — их обоняние было острее человеческого, а упыри пахли отвратительно. Поднявшись на холм, бойцы спешились. Трое остались с лошадьми, Овчин и Каменский забрались на вершину, чтобы видеть окрестности, остальные во главе с Захаровым рассредоточились у подножия.
Впереди из леса вышли десять упырей. Это были худые, жилистые создания с голыми, полностью лишёнными шерсти телами. Передвигались они на четырёх лапах, как обезьяны, но, выпрямившись, достигали полутора метров в высоту. Их длинные костлявые передние лапы заканчивались кривыми чёрными когтями и почти доставали до земли. На задних лапах было по три когтя. Узкие морды с вытянутыми ушами, дырки вместо ноздрей, глаза, пылающие от голода. Они обнажили длинные слюнявые клыки и высунули синие раздвоённые языки.
Даже слабый свет заходящего солнца мешал им нормально видеть, поэтому солдат они заметили не сразу. В воздухе загорелась зелёная вспышка — сигнал о том, что отряд обнаружил упырей. Внезапно тишину разорвал сухой щелчок винтовки Овчина. Пуля попала упырю в левый глаз и вышла из затылка в облаке чёрного гноя. Тварь завалилась на спину. Остальные упыри судорожно оглядывались, ища источник шума. Головы ещё двоих разлетелись от точных попаданий. Затем они заметили солдат и, издав дружный рёв, бросились вперёд.
Один из упырей издал протяжный вой, разлившийся по лесу. От этого вопля у бойцов всё похолодело внутри. Твари бросились навстречу свинцовому урагану. Они спотыкались и падали, испещрённые пулями, их тела плевали чёрным гноем, окрашивая снег вокруг. Пара упырей попыталась зайти с левого фланга, но их ждали и уничтожили. Последняя тварь рухнула в нескольких метрах от линии обороны. Бойцы прекратили стрелять и перезарядили оружие. Адреналин медленно покидал их вены.
Захаров заметил, что Кравченко спокойно перевязывал запястье.
— Ранен? — спросил он.
— Кровь на кожу попала, — ответил тот. — Жжётся, как от кислоты.
Трупы упырей начали дымиться и разлагаться. Через несколько минут от них не осталось ничего, кроме вони и хлопьев пепла в воздухе. Даже костей не осталось. Там, где они лежали, больше ничего никогда не вырастет. Быстрое разложение делало невозможным детальное изучение этого вида, поэтому анатомия упырей оставалась неизвестной.
Захаров собрал в конверт немного пепла — у него был чёткий приказ по возможности собирать образцы. Все попытки взять упырей живьём проваливались: их нельзя было оглушить, на них не действовали никакие транквилизаторы. Исследования основывались на показаниях свидетелей, размытых фотографиях, липких следах и лабораторных анализах пепла. Упыри не имели общественной структуры или вожаков, не было замечено ни одной молодой или детской особи. Система воспроизводства оставалась загадкой. Все они выглядели одинаково и не имели каких-либо половых различий.
Отряд быстро вернулся к лошадям и устремился в погоню за другой стаей. Заросли леса становились плотнее, вынуждая двигаться медленнее. Когда они шли по склону вдоль замёрзшего ручья, окутанного тенью деревьев, Овчин резко дёрнул коня, замер и принялся подозрительно оглядываться. Подул ветер, лошади заржали.
— Засада! — закричал Овчин.
Лес огласил визг. Из-за скал и кустов на противоположном берегу ручья начали выпрыгивать упыри. Одному бойцу взмахом когтистой лапы оторвало голову — повсюду брызнула алая кровь, обезглавленное тело свалилось с лошади, словно поломанная кукла. Другого скинули с коня, оторвали руку, державшую ППШ, и рассекли череп. Лошадь третьего дико взревела, взбрыкнула и скинула седока. Тот упал, сломав ногу. К нему тут же подскочил упырь, выпотрошил живот и перегрыз глотку.
Бойцы быстро оправились от неожиданности и направили лошадей вперёд. Им удалось вырваться из засады, выйти на открытое место и начать отстреливаться, не вылезая из сёдел. Стаю уничтожили в два счёта. Вместе с санитаром отряд Захарова спрыгнул с лошадей и побежал к павшим товарищам. Двое были уже мертвы. Третий — тот, которому оторвали руку и рассекли голову, — на удивление был жив и в сознании. Он не кричал, проявляя стойкость, свойственную всем советским бойцам, но помочь ему было уже нечем. Санитар ввёл ему морфин, чтобы облегчить страдания, и держал на руках, пока тот не скончался.
Из-за того что вся операция была строго засекречена, никаких специальных наград за участие в ней не выдавали. Захаров не мог даже написать семьям погибших письма с соболезнованиями. Он мог представить их в списке отличившихся, но обстоятельства, при которых эти люди проявили себя, тоже были засекречены. Родственники никогда не узнают, при каких условиях погибли их близкие, — лишь то, что они умерли храбро и отважно, защищая Родину.
Отряд вернулся на первоначальный маршрут. Опускалась ночь, темноту подсвечивали лишь тусклые звёзды. Температура воздуха продолжала падать — она опустилась уже за минус пятьдесят. Цепочка следов была заметна даже при свете звёзд, поэтому они прошли ещё несколько часов, прежде чем остановиться на привал.
Посреди ночи Захаров очнулся от фырканья и топота лошадей. Он вскочил вместе с остальными, схватив оружие. Всё вокруг осветилось белым, затем тишину разорвали две автоматные очереди. Захаров выскочил наружу. В карауле стоял Каменский, и из ствола его пулемёта тянулась струйка дыма.
— Вон там, — сказал он, указывая направление. — Двое. Вспышка их ослепила, я подстрелил обоих.
В небе висела сигнальная вспышка. Отряд разбежался по лагерю и занял оборону. Затем вернулась тьма. Все сидели тихо, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Ночной лес, казалось, дышал угрозой. Луна висела в небе, но ничего не происходило, и вскоре лошади успокоились.
— Думаю, больше не будет, — произнёс Овчин.
Бойцы расслабились. Захаров подошёл к Кравченко, который рылся в куче пепла, оставшегося от упырей.
— Повезло нам, — сказал лейтенант. — Всего двое, и лошади учуяли их раньше, чем они успели подобраться ближе.
Сержант нахмурился:
— Это-то меня и тревожит. Почему, товарищ лейтенант? Упыри не обладают разумом — не в нашем понимании, — но и тупыми их назвать нельзя. Они хитры, как любые хищники. Весь день они перекрикивались, общались, рассказывали друг другу про нас и другие отряды. Сигнальные ракеты показали им, где мы находимся. К сожалению, поделать мы ничего не можем — рации у нас нет. Уверен, упыри всё о нас знают, и сколько нас тоже. Так почему они нападают только небольшими стаями? Если их мало, почему не оставить нас в покое и не поискать добычу полегче?
Отряд отправился дальше. Когда за деревьями появились первые тусклые лучи солнца, Овчин заметил что-то в стороне от маршрута и отошёл, чтобы рассмотреть получше. Он слез с лошади, осмотрел землю. Захаров подъехал к нему, чтобы выяснить, что тот нашёл. Овчин расчистил снег, вытащил несколько поломанных пожелтевших костей, обрывки камуфляжной формы, чёрные пуговицы, остатки сапог и портупеи.
— Ещё одна жертва упырей? — поинтересовался Захаров, склоняясь рядом.
— Так точно, товарищ лейтенант. Но этот бедняга умер давно.
Овчин наклонился и извлёк из разорванного кармана личное удостоверение с поблекшей красной корочкой. Он был неграмотным, поэтому передал его Захарову. Лейтенант с интересом осмотрел документ. НКВД. Рядом лежал ржавый наган. Захаров отщёлкнул барабан — все семь пуль были выпущены.
— Без боя он не сдался, — сказал лейтенант. — Последний патрон приберёг для себя.
Овчин показал кожаный планшет — потрескавшийся, изношенный, но в остальном целый. Захаров заглянул внутрь. Бумаги — старые, пожелтевшие. Отряд поспешил дальше.
На западе над лесом появилась жёлтая вспышка, следом послышалась плотная автоматная стрельба, которая только усиливалась.
— Кто-то из наших тоже нашёл упырей, — заметил Кравченко, удерживая лошадь за уздцы.
Вскоре стрельба стихла, появилась зелёная вспышка.
— Всё уничтожено. Идём дальше, — сказал Захаров.
Отряд остановился на привал после обеда. Лейтенант изучил бумаги погибшего энкаведиста. Он раскрыл удостоверение: фотография молодого крепкого парня, номер, дата и место выдачи, звание, должность. Затем принялся разбирать содержимое планшета. Внутри нашлась стопка связанных воедино разрозненных листов бумаги, пожелтевших от времени, покрытых влажными пятнами. Захаров развязал стопку и начал читать с верхнего листа.
— Он пытался доставить это командованию, — сказал он. — Это вестовой от Владимира Орлова, комполка. Когда на них напали упыри, Орлов понял, что полк обречён, и отправил бумаги с ним.
— И что в них особенного? — спросил Кравченко.
— Орлов командовал не просто поисково-карательной операцией, — ответил Захаров. — Судя по этим бумагам, у него было особое задание от Глеба Бокия, сотрудника НКВД, курировавшего исследования паранормальных явлений. Изучение природы упырей получило кодовое название «Операция Аид».
Он достал следующую страницу.
— Эти документы Орлов нашёл в деревне под названием Туруханск. Здесь записаны показания белого офицера по фамилии Гришин, попавшего в плен к красным партизанам в марте 1920 года — практически сразу после первых сообщений об упырях. Гришин был из дворян, до революции состоял в черносотенной организации, а с началом Гражданской войны примкнул к белым и служил при штабе Колчака. В ноябре 1919-го, когда пала Омская армия Колчака и белые были вынуждены отступить, его отправили с секретным заданием.
Бойцы внимательно слушали. Вокруг, словно потерянная душа, стонал ветер. Несмотря на тепло в палатке, многие дрожали. Захаров продолжал, не отрывая взгляда от страниц:
— Будучи оккультистом, Гришин заявил, что в его задачу входило провести ритуал чёрной магии где-то в Арктике и призвать упырей, чтобы те помогли белым победить большевиков. Вероятно, Колчак узнал о существовании этих тварей в ходе двух полярных экспедиций, в которых участвовал перед Первой мировой.
— Но если всё так, то эффект вышел не таким, как ожидалось, — заметил Кравченко. — Упырей невозможно контролировать. Они убивают всех, невзирая на политику.
— Гришин говорил, что не мог ничего исправить. Но даже если бы и мог, после допроса его всё равно казнили. Через месяц в Иркутске взяли и Колчака, но на допросах тему упырей не поднимали — никто не подозревал белых в том, что их выпустили именно они. Колчака, разумеется, тоже казнили. Но по какой-то причине документы до Москвы так и не дошли. О них забыли. Бумаги пылились в Туруханске, пока Орлов их не нашёл.
— А что с «Операцией Аид»? — спросил кто-то из бойцов.
— Бокия казнили во время чисток. Паранормальные исследования впали в немилость.
Кравченко раздосадованно помотал головой и кинул окурок в печку.
Опустилась ночь. По мере приближения к хребту почва становилась всё более каменистой. На голых камнях Захаров не видел следов, но Овчин замечал сдвинутые камни, надломленный лёд, собранный мох. Отряд двигался дальше. Противоположный склон хребта резко обрывался, осталась лишь узкая тропа, ведущая вниз. Овчин ехал впереди всех, затем остановился, позвал остальных и указал вперёд.
След наконец обрывался. Там, откуда всё начиналось, был не ровный провал — примерно три метра в диаметре, окружённый замёрзшей почвой. Бойцы заглянули вниз. В нос ударил едкий запах. Лошади задергались, начали ржать и фыркать. Бойцы спешились и достали оружие.
— Погудин, — сказал Захаров.
Вперёд вышел сапёр отряда.
— Пора отрабатывать харчи. С ним двое — будете прикрывать.
Погудин вытащил из седельной сумки две небольшие мины и в компании двух рядовых отправился вниз.
— Товарищ сержант, кто-нибудь пробовал пройти через дыру туда, откуда они лезут? — спросил Каменский.
— Одна команда пыталась, — ответил Кравченко. — Никто не вернулся. Овчин верит, что они выходят из нижнего мира, где живут злые духи. Говорит, что они там рождаются и сразу лезут на поверхность.
Кравченко пожал плечами:
— Кто знает? Его народ жил здесь задолго до того, как сюда пришёл белый человек. Они знают эти края лучше нас.
Команда подрывников зажгла фальшфейеры. В их тусклом свете стало понятно, что эта дыра была входом в туннель, который под углом уходил глубоко под землю. В глине и вечной мерзлоте подобные геологические образования не были редкостью для топографии Сибири, но эта пещера определённо была не природного происхождения. Она была слишком ровной, слишком однородной. Как именно упыри её вырыли, оставалось загадкой.
Далеко в туннеле послышались шаги — звонкие шлепки босых ног и скрежет когтей по камню. Погудин работал быстро, раскладывая мощную взрывчатку в самых уязвимых местах туннеля. Он вставил в шашки капсулы и подсоединил к ним короткие запальные шнуры, а в конце примотал их к одному длинному, чтобы все шашки сдетонировали одновременно. Охранявшие его солдаты зажгли фальшфейеры и бросили их дальше в туннель, но света не хватало, чтобы разглядеть движение.
Звук шагов стал громче и ближе. Послышалось шипение. Шаги ускорились, их стало больше. Бойцы заметили в темноте отблески немигающих глаз.
— Идут! — крикнул Овчин.
— Шевелись! Держите их! — ответил Погудин. — Я почти закончил!
Когда раздались яростные вопли, бойцы кинули в туннель ещё по фальшфейеру, чтобы ослепить противника, и открыли огонь. В узком пространстве пещеры винтовки и ППШ пули высекали искры из каменных стен. На землю упали опустошённые диски. Вопли стихли. Бойцы перестали стрелять, в ушах звенело. Овчин кашлял от порохового дыма.
Передышка оказалась короткой. Снова послышались шаги. Бойцы развернулись и бегом направились к выходу из провала. Оказавшись на поверхности, они заметили, что остальной отряд уже отошёл на безопасное расстояние. Втроём они направились к ним. Позади из провала поднялся столб дыма и обломков.
Захаров подождал, пока осядет пыль, затем подошёл к краю провала. Тот был полностью завален. Лейтенант удовлетворённо кивнул и вернулся к остальным.
— Отлично сработано, товарищи, — сказал он.
Но Овчин тревожно замер. Его обычно непроницаемое азиатское лицо исказилось от ужаса. Он указывал на север. Захаров нахмурился и достал бинокль. От увиденного его сердце замерло.
— В чём дело? — спросил Кравченко.
Вместо ответа лейтенант передал ему бинокль. Кравченко посмотрел и выругался по-украински. В нескольких сотнях метров от них из воронки в земле поднималось облако пыли. Из этой воронки выползали упыри — десятки и десятки тощих тварей, освещённых ярким светом полярного сияния.
— Полноценное вторжение, — сказал Кравченко.
Захаров мрачно кивнул:
— Вот почему упыри нападали на нас малыми силами. Они заманивали нас на север, растягивали наши силы. Мы здесь — единственная линия обороны.
Лейтенант запрыгнул в седло.
— Отходим! — скомандовал он.
Отряд отступал к хребту. За их спинами поднялся жуткий вой — упыри их заметили и ускорили темп, зловеще сверкая глазами. Захаров прекрасно знал, что они способны бежать быстрее лошадей и гораздо выносливее их. В этом забеге победить было невозможно.
Когда они добрались до вершины, Захаров скомандовал остановиться. Затем он схватил Погудина за рукав и приказал:
— Лети сломя голову, предупреди майора.
Он сунул ему в руки планшет с документами и блокнот с данными о местоположении провала.
— Есть, товарищ лейтенант! — ответил Погудин, пришпорил лошадь и ускакал.
Захаров повернулся к Кравченко и напряжённо прищурился:
— Их нужно задержать, чтобы Погудин успел уйти.
Кравченко коротко кивнул, спешился и обратился к бойцам:
— Товарищи, будем держать оборону здесь. Ни шагу назад!
Все прекрасно знали, что означали его слова, но подчинились беспрекословно. Сейчас они сражались не за Сталинград, не за коммунизм, даже не за Родину. Они сражались за то, за что сражались все воины с начала времён, — за самих себя.
Они спешились и заняли оборону среди валунов на вершине хребта. Достали запасной боекомплект и отпустили лошадей — держать их дальше смысла не было. В других местах склоны хребта были слишком отвесными, чтобы обойти его. Упырям придётся прорываться здесь.
В небо взлетела красная вспышка, хотя все понимали, что это бесполезно — подмога к ним не успеет. Овчин улёгся на камне и принялся отстреливать тварей настолько быстро, насколько это было возможно. Вскоре к нему присоединился Каменский с пулемётом. Его диск медленно вращался, на землю летели пустые гильзы. Свет ракеты погас, и снова опустилась тьма.
— Приготовиться! — крикнул Захаров.
На холм накатывалась скрипящая волна смерти.
— Огонь!
Затрещали ППШ. Упыри в первых рядах спотыкались и падали, но их место тут же занимали другие. Невзирая на потери, твари продолжали наступать, перепрыгивая через павших. Бойцы расстреливали их толпами. В воздухе появился едкий дым от разлагающихся трупов. Они швыряли гранаты — раскалённые осколки разрезали серые тела. Холм превратился в бойню. Упыри продолжали наступать — конца и края этой лавине не было видно. Из провала вылезали новые твари.
Отряд мог сдерживать их, пока хватало патронов. Но вскоре, скрипя зубами, бойцы вставили последние диски. Один за другим те пустели, и волна голодных упырей бросалась вперёд. Двое бойцов подорвали себя гранатами, забрав с собой несколько тварей. Кравченко отбросил бесполезный пистолет-пулемёт, вытащил штык-нож и вонзил его в брюхо ближайшему упырю. Он распорол ему живот, но оттуда вывалились не внутренности, а густой кислотный гной. Лезвие ножа расплавилось, гной прожёг рукавицу сержанта и попал на кожу. Овчин выпустил в голову твари последнюю пулю, затем схватил винтовку за ствол и принялся орудовать ею, словно веслом, проломив прикладом череп ещё одному упырю и оторвав голову третьему.
Каменский яростно защищался. Встав на ноги, он поливал упырей свинцом с бедра. Когда патроны закончились, он отшвырнул пулемёт и вытащил сапёрную лопатку. Одна сторона лезвия была остро заточена, так что её можно было использовать как топор. Словно боевой секирой, он крушил набегающих упырей, разбрызгивая по скалам зловонный гной. Смеясь и грязно ругаясь на идише, он был похож на древнего воина. В один момент волна упырей накрыла его и разорвала на части.
В обойме ТТ Захарова было восемь патронов. Семь из них он выпустил в ближайшего упыря. Затем, заметив, что к нему бросились сразу трое, он прижал ствол пистолета к виску и нажал на спусковой крючок.
Неделю спустя, когда в небе над хребтом появились самолёты, с их борта не было видно ни обглоданных костей Захарова, ни останков его товарищей. Однако огромный кратер посреди тундры был отлично заметен. Бомбовые люки самолётов были забиты под завязку.
Тайная война продолжалась.