ИСТОРИЯ ПЕСНИ «ЖУРАВЛИ»

У всемирно известной песни «Журавли», слова к которой написал дагестанский поэт Расул Гамзатов, в переводе Наума Гребнева, а музыку композитор Ян Френкель, существует две версии возникновения.
По одной из версий поэт, находясь в составе Советской делегации в Японии, узнал историю японской девочки Садако Сасаки , страдавшей от лейкемии после атомного взрыва в Хиросиме. Девочка надеялась, что вылечится, если смастерит тысячу бумажных «журавликов», но её мечте не суждено было сбыться и девочка умерла. Страшная и грустная история девочки сделала её символом неприятия ядерной войны. Памятники Садако были установлены в разных городах и странах. Конечно же, самый известный из них находится в Хиросиме - в Парке Мира. Он был установлен в 1958 году, и на его постаменте написано: «Это наш крик, это наша молитва, мир во всем мире». А на верхушке купола-постамента - скульптура Садако с бумажным журавликом в руках. Гамзатову показали памятник Садако и поведали её историю. Этот рассказ настолько потряс поэта, что он не переставал думать о маленькой японке и её журавликах. Но в той поездке поэта настигло его собственное горе: он получил телеграмму, в которой сообщалось о смерти его матери... Гамзатов вспоминал: «Я вылетел в Москву и в самолёте, думая о матери, вспомнил и умершего отца, и погибших на войне братьев. Но и та хиросимская девочка с бумажными журавликами не уходила из памяти. Так было написано это стихотворение».
Но есть и другая версия. В Северной Осетии есть село Дзуарикау, где жила семья Газдановых. У них было семеро детей, семь сыновей, на которых родители не могли нарадоваться. Да и наглядеться не успели – пришла Вторая мировая война. Первый сын ушел на фронт и сразу же погиб в том же году – под Москвой. В 1942 война забрала у Газдановых еще двух сыновей – оба стали героями и умерли при обороне Севастополя. Мать не выдержала таких известий – трое сыновей уже были в братских могилах – женщина умерла с горя. А отец снова и снова выдерживал удары судьбы – одни за другим гибли дети в боях при Новороссийске, Киеве и Белоруссии.
Шестеро их уже было. Шесть конвертов похоронок, как птички с поникшими крыльями, лежали в столе, а отец нянчил единственную внучку, оставшуюся от первого сына, и ждал последнего, оставшегося в живых, сына. И дождался… Когда погиб седьмой сын при штурме Берлина, почтальон отказался нести похоронку отцу. И тогда жители села взяли это на себя. Сидя на пороге у дома с единственной внучкой отец, увидев их, все понял, и сердце его тоже не выдержало...
Уже позже в 1963 году в селе установили самый пронзительный обелиск военных лет: у подножия большой скалы стоит скорбящая мать, а над ее головой улетает семь журавлей. Они прощаются с ней и с землей, которую защитили ценой своей жизни.
Однажды этот памятник в своих путешествиях посетил народный поэт Дагестана Расул Гамзатов. Узнав историю семи сыновей из семьи Газдановых, поэт написал одно из самых пронзительных своих стихотворений, на своем родном языке, на аварском. Выглядело оно в переводе Наума Гребнева так:
Мне кажется порою, что джигиты,
С кровавых не пришедшие полей,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый —
Мои друзья былые и родня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Это стихотворение попалось на глаза известнейшему артисту Бернесу Марку. Бернес был поражён. Он сразу же позвонил Гребневу и рассказал, что мечтает превратить стихотворение в песню. Оговорили изменения, о которых Гамзатов вспоминал: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо «джигиты» написали «солдаты». Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание». Были и другие изменения. Поэт Константин Ваншенкин, бывший свидетелем работы Бернеса над текстом «Журавлей», вспоминал:
Многие, вероятно, слыхали, что гамзатовские «Журавли» (перевод Н. Гребнева) начинались строкой: «Мне кажется порою, что джигиты…» Бернес тут же распорядился переделать их в «солдат». Аргументация всегда бывала у него в высшей степени убедительная. Он сказал, что сами джигиты эту песню петь не будут, они поют свои, джигитские песни, а для остальных это слово — бутафория. Второе четверостишие, начинавшееся словами «Они до сей поры с времен тех дальних…», он оставил без изменений, причем единственное во всей песне. Третья строфа снимается им: корявая для песни — и потому слабая. Но в ней есть щемящая строчка: «В тумане предвечернем журавли», и Марк прямо-таки стонет — жалко с ней расставаться. (Я рассказываю столь подробно, потому что это происходило на моих глазах.)
И следующую строфу Бернес снимает, терпеливо объясняя, что она ничего не добавляет. А кроме того, в ней говорится: «Не потому ли с кличем журавлиным / От века речь аварская сходна?» «Но я же не по-аварски буду петь!» — вдруг раздражённо кричит он переводчику, чувствуя, что его не понимают. Бернес, как правило, непреклонен, но характерно, что он отстаивает свою позицию то резко, а порой и грубовато, то мягко и ласково.
И вот корневая строфа. Ради неё артист и борется за эту песню:
Летит, летит по небу клин усталый —
Мои друзья былые и родня.
И в их строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!
Но вторая строчка не годится, мешает — какая еще родня! А вот раньше было место… Как там? Да, да. «В тумане предвечернем журавли». Нельзя ли его сюда? Не забыл! И переводчик выполняет его художественную волю и вставляет вместо второй строки ту, щемящую, слегка изменив её: «Летит в тумане на исходе дня…»
Ну, и в третьей строчке он просит сделать не «в их строю», а «в том». Точнее. И, наконец, в последней строфе он тоже просит сделать поправки — в частности, вместо строчки: «Я улечу за тридевять земель» появится: «Я поплыву в такой же сизой мгле». Чувствуете, насколько лучше, больнее? Но это четверостишие было последним в стихах. В песне же Бернес повторяет в конце начальную строфу…
Очень важно отметить, что все эти перемены, безусловно, находятся в границах оригинала. Ну, кто бы еще мог провести такую ювелирную работу?
И текст сократили - из оригинальных 24 строк оставили 16.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Летит, летит по небу клин усталый —
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
С готовым текстом Бернес обратился к композитору Яну Френкелю - их уже объединяло давнее и продолжительное сотрудничество. Но «Журавли» не сразу «сдались» композитору - только через два месяца он написал вступительный вокализ, и после этого работа пошла легче. И вот музыка была готова. Френкель писал: «Я тут же позвонил Бернесу. Он сразу же приехал, послушал песню и... расплакался. Он не был человеком сентиментальным, но нередко случалось, что он плакал, когда ему что-либо нравилось».
После того, как Бернес услышал музыку, он начал всех торопить с окончанием создании песни, ведь он был серьезно болен, и чувствовал, что времени осталось мало, и хотел поставить точку в своем творчестве именно этой композицией. Ему уже было трудно передвигаться, он болел раком лёгких, но всё же 8 июля 1969 года сын отвез Марка Бернеса в студию звукозаписи, где записали песню с одного дубля.
Возможно, вы даже заметили при прослушивании песни «Журавли» интонацию человека, которому было очень тяжело исполнять, но он сделал это. Эта запись стала последней в жизни Бернеса, а через месяц, 16 августа 1969 года, он скончался, и, по его просьбе, на похоронах звучали «Журавли». Через 20 лет, в 1989 году, эта же песня провожала в последний путь Яна Френкеля. Запись песни была опубликована впервые уже после смерти Бернеса в журнале «Кругозор».
«Журавли» оставили глубочайший след в памяти народа. Именно благодаря этой песне журавль стал символом памяти о погибших в Великую Отечественную войну. Эту птицу можно увидеть на многих памятниках, посвящённым павшим.
Множество артистов записали свои версии «Журавлей» и исполняют эту песню на своих концертах. Правда, вряд ли их можно сравнить с Марком Бернесом, который подарил этой песне бессмертие.
Материал подготовил Брежнев А.В., руководитель Народного хора