Я бы хотел стать деревом,
великая тишина сковала бы мои ветви.
И все одеянье мое – кора.
Все мои чувства – корни,
смешались бы с почвой -
глиной, камнями, среди которых
незрячие черви, струясь, расползались.
Я бы хотел стать деревом,
заоблачная синева
вспоминала бы обо мне,
и рыдая, проливала себя.
А я, в благодарность ей,
шелестел бы листьями,
благоговея перед ней тенью.
Я бы хотел стать деревом,
тогда бы внутри меня
росло нечто сильное,
достойное, чтобы выстоять.
Но недостаточно гибкое,
чтобы склонить себя
перед тем, как ветер, осерчав,
расправит свои крылья
и выдохнет: "Пришла зима".
Смерть пришла за ним ранним утром, в пору, когда, открывшись миру бессильных вдохов, вся комната оделась в серое, в цвет опустившихся век и замерших звуков.
Порыв воздуха заявил о себе волной, чтобы затем, устремившись к потолку, исчезнуть. За рекой, обойдя чащу леса, глухо пророкотал железнодорожный состав. Стало совсем тихо.
Внезапно невероятный холод, будто царство мёртвых распахнуло свои врата, прикоснулся к старику, положив свою ледяную ладонь на его память, словно говоря, что незачем ему было более осмысливать свою жизнь, вспоминая её прошедшие дни. Как и переживать её заново — всё, казалось ему, уже кануло или собиралось кануть в тёмный колодец со стоячей водой, туда, на дне которого
Я вырос. Выросли чертоги,
куда, замысловато ставя ноги,
спешат, выкликивая имена,
слова, расстрелянные быстрым вздохом.
И, попросту волнуя мысли,
стремится буква, сожжена
ее основа, чистым охом
приглажена, но фразы - скисли.
Когда ночные трали-вали
меня за горло похватали,
засунули большие пальцы
в клокочущий источник скверны,
и, закусив щекой, протяжно взвыли,
довольные судьбой скитальцев,
живот прощупывая, пах и вены,
не разделяя ложь от были,
но различая меж собой
собак и кошек, ворожбой
гордясь и смрадную перину
стеля. Столь мерзкую картину
я наблюдаю год из года,
как будто страшного урода
мать кормит словно на убой,
стоя на паперти ногой.
Рукой держа свою лучин