Тихо. Лишь только изредка в густых зарослях терновника заплачет иволга, и слабый ветерок ласково тронет стебельки седого ковыля. А бывает, налетит черная туча, польёт всё живое и Земля своей благодатью одарит человечество чудом: прорастут из земли красные маки. Это наша кровь

выступает, она напоминает тем, кто помнит о нас, что и мы когда-то жили на белом свете!

Нас много, мы не беспокоим Вас своими просьбами и не требуем ничего, просто помните о нас!

- Андрей, а ты попал сюда в 84-м году?

В разговоре два «вечно молодых» товарища из одной эскадрильи – 3 ВЭ. Не каждый может слышать их душевный разговор.

- Да! Владимир Сергеевич, и тут нам бы делать нечего, да вот отсюда ещё никто не возвращался… - А как ты погиб? Мы слышали, что летел ты в группе крайним, а когда все сели на свой аэродром, спохватились, полетели обратным маршрутом, а твой вертолет в лепешку… Твой экипаж по кускам вырубали…Что ты молчишь?

- Да, летели мы крайними, вся группа прошла ущельем, им повезло, а меня с соседнего холма длинная очередь из «ДШК» почти в упор. Осколки приборной доски ослепили, все произошло очень быстро. Удар! При посадке бортовой техник успел выключить движки, но удар был сильным. Мне казалось, что это всё во сне, и я со стороны вижу свой вертолет. Он уже никогда не полетит, как и его экипаж. Доложить в эфир я не мог, по- видимому радиостанция была разбита. За эти тридцать секунд падения я прожил всю свою жизнь заново. Наверное, как и тебе было жаль, что дети останутся сиротами, а жёны – вдовами. Я слышал шум «вертушек», потом – тишина и полная темнота. На девятый день мне преподнесли стакан водки и положили кусок черного хлеба. У меня и сейчас за столом есть всё – видать не забывают! Никак не могу привыкнуть к тому, что снов тут не бывает, а как хочется пролистать и увидеть что-то своё, родное.

Помнишь, как у нас в звене в Шимановске «обмывали» рождение моей младшей – Дарьи?

- Кажется, ты хотел сына?

- Нет, я всегда хотел, чтобы были у меня дочери. Они уже взрослые и я уже должно быть стал дедушкой!... Сергеич, расскажи, как ты попал сюда? Ведь времени прошло немного, всего-то два года с небольшим.

- Наша ВЭ готовилась в Афган, шел 85-й год. Весной пришло извещение о твоей гибели.

В летной столовой собрался почти весь полк, помянули тебя. Много хорошего было сказано в твой адрес, но без тебя! Наш полк ушёл в конце лета в Афган. Попали в «хорошее» место – Джалалабад. Год был тяжёлым. Сгорел Штинников, сбили Гаура, погиб Буяшкин, многих ты и не знал. Надо как-то собраться всем и поднять «второй» тост - за живых, а за нас поднимут «третий» наши друзья.

Со мной всё произошло 17 июня 1985 года. С раннего утра было много работы. Взлетели десятью бортами на высадку десанта. Это было в Кундузе в горных массивах под Файзабадом. На площадку села первая пара Лаптева, вторая пара Тарасова с Федосеевым. Они взлетают, а под ними разрывы мин - белые шапки, накрывающие всю площадку. Я планирую на место только что взлетевшего вертолёта нашего замполита и ощущаю, как в борт стучат пули. «РИ-60» даёт в эфир: «Пожар левого, правого двигателя!» Но горела практически вся машина. Я сумел произвести мягкую посадку и вертолёт не упал в пропасть, а остался на самом её краю. Десант выскочил, следом и мы со своими «АКСу» - держали оборону. Очередные вертолёты ушли на эшелон. Мы ждали, что прикрытие - «МИ-24» подавят «духовский» огонь, но он не прекращался, а наоборот усилился. Бортового техника Харитонова ранили в спину через бронежилет. Я первую пулю схватил почти сразу. Боль обожгла левое плечо. Ребята, как смогли, под обстрелом помогали мне. В горячке я не заметил и почти не почувствовал боли от второго ранения в грудь, так как Володя поставил мне «Промедол». Его снайпер ранил через «ЗШ» в голову (касательное ранение), но он хорошо держался! Я подозвал экипаж и приказал им – «ВЫЖИТЬ»! Очередные два ранения были для меня пределом. В голове шумело, сильно хотелось пить. Я смотрел в голубое небо и видел себя ребёнком… Наверное, я звал маму…

Пошевелиться уже не мог, но долго слышал, что бой идёт. Виктор с Володей смотрели на меня, и кто-то из них помог мне закрыть глаза. Я очень устал! Потом, как и ты, видел себя и окружающих со стороны. Много десанта погибло. Под вечер нашей «вертушкой» Лаптев под обстрелом смог забрать экипаж. Меня с остальными забрали двумя бортами. В спец. команде в санбате нас отмыли от крови и грязи. На меня надели новый китель, положили рядом капитанские погоны, а ведь на меня уже отправили представление на майора. Так и не пришлось мне поносить новые майорские погоны.

Окончательно я успокоился, когда почувствовал, что я на Родине, в родной Земле-Матушке, в Ярославле, - откуда я вышел, там и получил последний приют. Наши души долго будут созерцать происходящее и радоваться за Вас, гордиться Вами и ждать, что за нашими столами от Вашей памяти о нас всегда будут полны чаши радости, а не скорби.

Неторопливым шагом и немного в развалку подошёл к беседующим Сергей Штинников и, как всегда, со свойственной ему улыбкой, спросил:

- Здесь сегодня среднебельцы собираются?

- Давай, подсаживайся, будешь третьим! – с тонким юмором подметил Андрей, - ты, что в такой непотребной форме? Тебе чистая, не обгоревшая положена!

- Да, но вот форму не на что было одевать…Я превратился просто в прах! Конечно, тогда в Асадабаде при подъёме на третий пост я переоценил свои возможности, появилась лишняя самоуверенность. Но ради чего мы всё это делали? Шла боевая работа, была война… А как хотелось, чтобы она быстрее закончилась.

Был хороший солнечный день. У экипажа было приподнятое настроение, много шутили, даже, кажется, беспричинно разбирал смех над каждым неуклюжим движением молодых бойцов. Загрузили борт до расчётного веса. Ещё один подъём - и на «базу». Подъехал «Урал» из него вышло восемь человек с молодым лейтенантом. В короткое время, взвесив свои возможности, решили забрать всех в одном подъёме. Оказалось - это был роковой просчёт. Хоть и возражал Вахрин, но как-то нерешительно. Взлетели без проблем, борт уверенно шёл к площадке. При подлёте в движках погнало температуру, мощности не хватило, чтобы перелететь через вал. Вертолёт начало трясти. В ущелье под сосной сработало взрывное устройство. Бортового техника, наводившего на площадку, выбросило во входную дверь. Лопасти ударили о камни, и вертолёт припал к земле, как раненый. Потом – взрывы. Машина горела и сползала в ущелье. Горел и сыпался вниз груз вперемешку с десантом. Гена выскочил в свой блистер, я за ним. А на моих глазах из грузовой кабины полз объятый пламенем молодой лейтенант, и я попытался его пропихнуть за Вахриным, но тут взорвался расходный бак! Я видел, как штурмана отбросило от вертолёта, на нём горел комбинезон. Оглушенные и придавленные взрывной волной мы с лейтенантом продолжали последний свой полёт в вечность.

Мне как-то пришлось с ним встретиться здесь, он такой же молодой. И вместе с ним восемь побритых наголо ещё юных, безусых солдат. Мы не винили друг друга – НАС УБИЛА ВОЙНА!

За неспешным разговором не заметили, как подошёл Александр Герасимович. Он долго стоял в стороне и не нарушал этикета приличия, - это у него было заведено: умей выслушать!

Он был замполитом, его природное умение увлечь за собой он унес, оставив о себе только хорошее и поучительное. К нему тянулись, как к старшему брату. Вскинув правую ладонь вверх, он приветствовал: «Привет, лётчикам Боевой 3 ВЭ!»

- В 1987 году я ушел в 50-й ВП в Кабуле на должность начальника разведки, - начал свой рассказ Александр Герасимович, - коллектив, в котором я прослужил в Средне-Белой и потом в Афгане один год – был и остаётся для меня родной семьёй!

Подойдя к сидящим, протянул свою широкую ладонь и поочерёдно пожал присутствующим в знак глубокого уважения руки. С Герасимовым Володей у них была крепкая мужская дружба. Герасимович заметно был выше и крупнее телосложением. Их сблизила боевая работа и умение с азартом играть в «шеш-беш»! И никто в эскадрилье не мог устоять в парилке больше, чем они.

- Я не мог в новой должности сидеть без дела, - продолжал Герасимович, - и по привычке я брал на себя ответственные и сложные задания. И вот этот роковой вылет ночью на высокогорную площадку за раненым. Ночь по всем правилам востока – ни краешка луны! Пыль при посадке заволокла пространство, фары не нащупывали земли. Со мной такого не было, я не поверил показаниям приборов, что вертолёт смещается с креном в сторону скалы. Это страшно – потерять пространственное положение. В такой ситуации: беру шаг и пытаюсь уйти из кромешного ада. Слышу крик бортового техника и попытку вмешаться в управление правого лётчика. Фары высветили впереди и слева отвесные стены скалы. Ведь как на простой машине не затормозишь и не встанешь у обочины… Вертолёт приближался к скале, сокращая нашу жизнь до секунды. Удар лопастей о вековой гранит – и неуправляемая машина, ворочаясь и разлетаясь на куски, летела в пропасть. Я за секунды вспомнил слова Фёдорыча. Как он отговаривал меня, как моя ненаглядная Петровна только и смогла с упрёком посмотреть мне в глаза…

Утром останки экипажа были собраны и поделены ровно на троих, - их было не так много, но это были МЫ! Простите меня, дети, и ты, Людмила Петровна, не смог я переломить судьбу. Моя не дожитая жизнь пусть достанется детям! Я Вас любил до последней секунды!

Так в молчании продолжали сидеть боевые друзья. Грузной, тяжёлой поступью подошёл к ним Буяшкин Виктор.

- Привет, друзья, из 3-ей Боевой! Примите в свой коллектив командира 1 ВЭ из Джалалабада?

На нём был одет потёртый, песочного цвета комбез, бронежилет. Свой «АКСу» он повесил на плечо, «ЗШ-5» (защитный шлем) держал в правой руке. Так он был одет и ушёл в свой последний боевой вылет. Виктора хорошо все знали. Он с г. Шимановска начал свою лётную карьеру в звании прапорщика. Прошёл сложный, трудный путь в лётной работе. Своим упорным трудом и отличной техникой пилотирования достиг должности – командира вертолёта, получив первое офицерское звание «лейтенант». Далее: заслуженно, все ступеньки роста – старший лётчик, командир звена, зам. комэска. И в свои тридцать пять лет, он стал командиром 1 ВЭ в Джалалабаде.

Виктор начал свой рассказ:

- Ноябрь 1985 года начался с активных боевых действий нашего полка на Чёрной горе! Вот уже неделю «шмелики» прикрывали высадку десанта на Чёрной горе. В ходе этих действий был сбит командир 3 ВЭ - Гаур В.Ф. - экипаж чудом остался жив; вертолёт «МИ-24» капитана Тутова - сбит, лётчик- оператор, лейтенант Гаврилков – погиб. 15 ноября 1985 года мой вертолёт был сбит дважды. Прикрывая «пчёлок» на высадке, я уничтожил два «ДШК», но и сам получил повреждение. Мой искалеченный вертолёт я сумел посадить не далеко от района боевых действий. Его латали, приводили в порядок наши технари. К вечеру я должен был взлететь на нём и уйти на «базу». И вот, момент настал. Уже темнело. Запуск. Вертолёт послушно вышел на взлётный режим, плавно оторвав боевую машину, пошёл в набор. Уже - почти безопасная высота, наблюдаю приближающийся аэродром, и вдруг – сильный удар. Высота 800 метров, вертолёт неуправляемый, уткнувшись носом вниз, стал беспорядочно падать. Я дал команду – прыгать! На высоте 500 метров экипаж покинул машину. Мы висели на парашютах и громко кричали друг дружке, что всё в порядке. Я видел, как наш вертолёт, обгоняя нас, рухнул на склоне горы и, объятый пламенем, оказывал нам последнюю услугу, освещая площадку, куда должен был приземлиться его экипаж. Ночь, как-то быстро накрыла непроглядным покрывалом землю. Наши «С-4» (спасательные парашюты) делали свою работу, опуская на землю. Я был значительно ниже своего экипажа и мой парашют стремительней нёс меня к земле. Я ждал касания с поверхностью, но получился сильный удар! Да, ветер ещё был попутный… И, вот, слагаемые моего веса с боевой нагрузкой, плюс ускорение, сыграло не в мою пользу. На ногах я не устоял, падая, я почувствовал, как что-то тяжёлое свалилось с моих плеч, руки разжали лямки, попытки подняться и осмотреться или даже пошевелить рукой были напрасны! Я как уткнулся лицом вниз, так и продолжал лежать, лишь только мои ладони ощущали за день нагретую и ещё не остывшую афганскую пыль. Слышал крики экипажа, но уже понимал, что я – ПОГИБ! Перелом шейных позвонков – это смерть! Поисковая «вертушка» шумела рядом, мой экипаж был спасён. Ко мне подлетел вертолёт, осветив фарами. Со стороны наблюдал за происходящим: подбегает мой бортовой техник и переворачивает меня на спину. В глазах у меня пелена, шум в ушах, сердце не бьётся, но мозги ещё анализируют происходящее, Через десять минут нас доставили на аэродром. Зарулили на перрон. Меня осторожно, на руках сносят и укладывают на носилки. Вот и закончил я свою лётную карьеру Командиром 1ВЭ – подполковник, свои 35 лет прожил неплохо, но могло быть лучше…

Был бы я пасечником, по сей день, смотрел бы на восходы и закаты, воспитывал бы внуков… А так я 15 ноября 1985 года увидел последний закат – и это был закат моей короткой жизни.

Рядом с Буяшкиным стоит, переминаясь с ноги на ногу, молодой лейтенант.

- Женя! Подходи!

Невысокого роста, худощавый, белобрысый – ещё пацан! Подойдя, он представился:

- Лейтенант Гаврилков, из экипажа капитана Тутова. Погиб 7 ноября 1985 года.

Все встали и приветствовали его. Все присутствующие помнили тот день, кроме Сергея Штинникова, он погиб немного раньше, всего на семь дней.

- В тот день мы зачищали площадки, - начал рассказывать лейтенант, - командир наносил удары из пушки, я вёл прицельный огонь из «ПТУРС» по выявленным огневым точкам. Напряжение с каждым вылетом нарастало. Операция только началась. В этом районе в прошлом году уже была такая же, и наши «вертушки» понесли значительные потери. У «духов» этот район был усилен ПВО! «ДШК» перекрывали сектора обстрела в два раза. Наша броня выдерживала «ДШК», но не всегда. На этот раз длинные очереди с двух сторон впились в наш борт. Движки захлебнулись, вертолёт с высоты 1200 метров стал падать, как сорванный с дерева лист клёна. Он не падал камнем, а давал возможность покинуть себя своему родному экипажу и лишь, потом погибнуть с лёгкой душой остывающего железного сердца. Командир дал команду: «Прыжок!». Все не мешкая, покинули вертолёт. Скалы приближались с неумолимой быстротой. Тутов, за ним бортовой техник и я перевалились через борт. И только у меня не хватило высоты на раскрытие купола… Я летел уже стабильно, купол начал наполнять свои контуры, мне не хватило пяти метров! Я никогда не думал, что можно вот так, в свои двадцать два года закончить данную матерью, отцом и Богом жизнь! Передо мною проплыло лицо счастливой мамы, когда она будила меня по утрам и говорила: «Мой малыш, вставай, пора в садик… потом в школу…» А теперь, как она будет просить, чтобы я встал?! Я уже никогда не встану и не смогу посмотреть в глаза своей любимой маме. Я просто погиб,

МЕНЯ УБИЛА ВОЙНА!

На поляне на импровизированном столе стояли чаши наполненные вином и водкой, в вазах лежали любимые яства каждого присутствующего. Александр Герасимович задумчиво посмотрел на всех и сказал:

- Мужики, а ведь сегодня третье воскресение августа. С Днём Авиации Вас, ребятки!

Нет ничего радостнее и приятнее, когда за столом собираются милые сердцу любимые жёны, дети, друзья и товарищи! Но это там, где светит солнце, и ветер колышет деревья, развевает курносым малышам непокорные чубы… Так было и в Средне-Белой в тот день, когда вся эскадрилья собралась на опушке, за железно-дорожным валом. Третья ВЭ готовилась к серьёзной работе в Афганистане. До отправки оставались считанные деньки. Всем составом, без исключения, прибыли в указанный район проведения проводов. Всё было организованно и проведено как в настоящей единой семье. На столах было всё, но вино и водка не затуманили разум, а тосты были трезвее и серьёзнее. Подняли второй, третий и четвёртый… Никто не мог предсказать судьбу, каждый в душе и не допускал того, что вдруг когда-нибудь такой коллектив будет, но без меня!... Фото на память! Кто мог знать, кто же останется на нём вечно молодым!?

- Лейтенант Богданов Сергей, - представился присутствующим и с какой-то застенчивостью и присущей ему улыбкой, с высокоподнятыми бровями, продолжал, - погиб 21 апреля 1986 года в составе экипажа: командир вертолёта – старший лейтенант Мирин Альберт, лётчик-штурман – старший лейтенант Польшин Владимир.

К компании подошли два молодых лётчика. Первым был командир вертолёта. Альберт лихо носил афганскую панаму, иногда натягивая её до бровей – так безопасней от палящего солнца. Владимир не имел привычки лезть впереди своего командира и поэтому при общении казался сначала молчуном, но на самом деле – это был настоящий балагур!

- Однажды, пришлось лететь с Володей на высадку, - начал командир, - и вот, на ПМВ (предельно-малая высота) попросил он у меня разрешения пострелять из своего автомата через открытый блистер по земным объектам. Получив разрешение, Владимир, постреляв немного, «зачехлил» свой «АКСу». Я спросил: «Что так скоро?», - а он ответил: «Командир, я попал в зеркало заднего вида, оно прямо передо мной было, три пробоины…» На земле на своём аэродроме он снял зеркало и тихо сказал: « Это плохая примета», - и замолчал. Я взял зеркало и забросил подальше. Никогда я не верил в суеверие, а теперь – поздно!

Экипаж стоял в шеренгу из трёх человек – это был самый молодой экипаж, им не было и двадцати пяти лет…

- Мы возвращались на свою точку, - продолжал командир вертолёта, - с обслуживания постов, нас сопровождал «шмелик». Очередной полёт и перерыв на обед. Наступила пора затишья. В такую жару даже птицы прячутся в тени, у них нет сил на щебетанье. Вход к «четвёртому» с проходом, снижение, от третьего разворота к четвёртому высота расчётная – шестьсот метров. «Шмелик» идёт послушно за нами. И вдруг, вертолёт тряхнуло, как будто мы с маху врезались о какую-то невидимую стену. Чувствую, что управление пропало, мы не летим, а падаем в неуправляемом двенадцатитонном горящем шаре… «Прыжок!», - скомандовал я, и почти мгновенно экипаж покинул вертолёт. Но случилось то, чего всегда боятся лётчики при покидании машины. Несущий винт, как Дамоклов меч стал безжалостно рубить экипаж. Я видел, как первым под винт затянуло купол парашюта Серёги Богданова, и тут же Володю с широко растопыренными руками изрубил несущий винт. Сергей, наверно, как в детстве пытался закрыть лицо от страха руками, но не успел сделать этого. Меня ждала такая же участь! Доли секунд, и окровавленный лонжерон завершил расправу над всем экипажем. Нас разбросало небольшими частями тел. Своей кровью мы полили стонущую от жары и жажды афганскую землю… Борт, летевший за нами – наше прикрытие – «шмелик», тоже был сбит с земли «Стингером», но ему повезло, снаряд попал в подвеску с блоками «С-8», вырвав держатели с корнем. Командир вертолёта сумел посадить поврежденную машину.

На второй день нас, усилиями всего личного состава полка собрали в целлофановые мешки. То, что осталось от нас, поделили по-братски на троих. Так что мы посмертно стали братьями по крови! Для веса в ящики досыпали чистого песка, запаяли, и так наши останки с нашими душами на «Чёрном тюльпане» были отправлены на Родину, чтобы там отдать родителям и сказать: «Ваш сын погиб, как герой!» Чтобы было куда прийти и поговорить маме с взрослым и вечно молодым сыном…

Альберт, помолчав, добавил:

- Мы с Владимиром только в Джалалабаде стали частицей Вашей 3ВЭ, а тут мы с Вами – НАВСЕГДА!!!

- Накануне перед последним днём, я видел сон, - продолжал Сергей, - в нём увидел родную свою бабушку. Она приглашала меня к себе в гости. Очень она меня любила и угощала всегда чем-то вкусным. А тут, во сне подносит мне целый противень печёных пирогов и говорит: «Внучек, как я по тебе скучаю, приходи, навести свою бабушку!» Она на тот момент уже лет пять, как умерла… Недавно я видел её – всё такая же ласковая. На столе стоят её пирожки! А для меня моя мама приносит любимые мои конфеты – «Каракум».

В тот день я с усердием готовил свой вертолёт к вылету. Подогнал «КПМ-ку» с водой, помыл вертолёт и в грузовой кабине. Тогда Григорич – наш инженер ВЭ подошёл и сказал: «Ты как на парад собираешься!», - на что я ему ответил: «А мне нравится, когда вертолёт чистый!», - и командир экипажа с уважением пожал мою руку. В полёте я мало чем помогаю, надо на земле выполнять свою работу, чтобы экипаж был уверен на сто процентов в работе своего железного коня. А тут такой случай – прямое попадание «Стингера» - вертолёт начал разрушаться по частям в воздухе. Мы покидали его в уже разлетевшиеся по сторонам блистеры. Вертолёт был убит первым! Я по сей день чувствую его дыхание при запуске… Плохо, что технарю не положили с собой какой-нибудь болт или гайку… Да, как же мало побыл я бортовым техником и как жалко, что жизнь не повторится!

Лётчик-штурман поправил не по размеру китель и сказал:

- Когда положили, то размер не учли, ведь и замерять-то было нечего, кроме, как посмотреть на нас с сожалением. Вот так и разложили всем новое, мол, там разберётесь!

Да, действительно тогда был случай с зеркалом, но прошло после него почти три месяца до гибели. Тогда Николаич сказал: «Выкинь ты всё из головы!», - а я знал, что зеркало бьётся к несчастью, причём тут я сам себя застрелил в зеркало…Уже вроде и забывать стал, а вот, когда всё случилось, сразу подумал, - вот она судьба и от неё не убежишь! Вертолёт покинули почти одновременно. Я зачем-то схватил рядом стоявший «АКСу». Летали в «ЗШ» (защитных шлемах) и, казалось, этим мы защищены от ударов и пуль, но несущий винт, как листы бумаги нашинковал наш экипаж. На моей кровати так и осталось непрочитанное письмо. Я думал, что получу огромное удовольствие, прочитав его после возвращения на «базу». Рядом с письмом стоял стакан с водкой и кусочком чёрного хлеба. Так хотелось пить, и кричать от злости, почему мы в свои неполные двадцать пять лет должны всё это видеть с того света! Кто ответит за слёзы наших матерей? Кто накормит осиротевших детей? Кто обогреет и утешит вдов?... Нас здесь много, в основном молодых, здоровых мужиков. НАС УБИЛА И УБИВАЕТ ВОЙНА! Много девушек не дождутся своих половинок, они будут обречены на одиночество!

Люди, прекратите убивать себя! Мы рождены для радости и созидания, а не убивать друг друга!

Ряды присутствующих плотным кольцом восседали у «семейного» застолья. И не было чужих среди них, - это были те, кто «поднимался в полный рост»! На День Авиации – положено сто грамм «боевых»! И у каждого стоял до краёв налитый стакан… Не забывают нас однополчане! Мы придем к Вам в хороших снах!!!

- Старший лейтенант Панков Александр! – отрапортовал присутствующим молодой, почти безусый парень и внимательно посмотрел вверх, - вы многие знаете меня. Я погиб в первом Паншере, в 1982 году. Летал в экипаже капитана Травкина с бортовым техником, старшим лейтенантом Полевым Михаилом. Уходили мы в Афган из нашей 3ВЭ в 1982 году двумя звеньями. Перед отправкой я съездил к себе на родину, получить родительское благословение на войну. Зашёл к своей девушке, а она сказала: «Саша, я выхожу замуж!» Для меня это был приговор. Я ощутил, как что-то тяжёлое навалилось мне на плечи. С чувством собственного бессилия убывал в Афган, а предчувствие чего-то неотвратимого преследовало меня до последнего момента. Это произошло летом. Экипажу была поставлена очередная задача на эвакуацию раненого с площадки. Превышение небольшое, всего каких-то 1500 метров. Ветры в долине меняли своё направление ежеминутно. Вихрями порывов ветра носило по долине тонны пыли и песка. Командир заходил на площадку как всегда, ничего не предвещало беды. На снижении с вертикальной скоростью более трёх метров в секунду вертолёт стал «рыскать» по курсу с опусканием носа. Попытка уйти на второй круг – было бы лучшее решение, но выходить из усложнённого положения вертолёт не хотел. Когда-то нам говорили про то, что хвостовой винт может попасть в вихревое кольцо… Площадка приближалась, вертолёт медленно стал выходить из усложнённого положения и, вот, казалось, всё – устойчивое зависание! Может, подул ветер справа, и вертолёт снова стало вращать. Правая педаль – до упора, ручкой управления пытались создать поступательное движение. Нос, опускаясь, создавал впечатление какого-то акробатического номера. Шасси одновременно коснулись земли, вертолёт, подпрыгнув, завалился на правый бок, а лопасти, коснувшись грунта, стали бросать машину с одного бока на другой и, отламываясь по огромным кускам, разлетаться в разные стороны. Миша Полевой успел выключить движки, которые вышли на взлётный режим. Вертолёт, ворочаясь, сползал в ущелье. Блистер с моей стороны был от удара разбит. Я принял решение – покинуть вертолёт. Через проём искореженного блистера я выскочил, вернее выпал и с ужасом увидел, как двенадцатитонная машина бьётся в конвульсиях и своим телом наползает на меня. Только и успел я подумать – это судьба! Прости, Алёнушка, я не достался никому!

Через тридцать минут подлетел поисковый вертолёт. Командир и бортовой техник сами вытаскивали моё расплющенное тело, уложили на носилки. Я сам себя не узнавал. Моя цветущая молодость превратилась в вечную!.. Вот уже двадцать пять лет, я брожу почти в одиночестве, а теперь я с Вами, боевые друзья! Моя мама по сей день не верит, что её сын погиб, родным не показали изуродованного тела. Она приходит ко мне на могилку и может часами разговаривать со мной. Приходила Аленка, просила прощения, а я давно её простил. Она не живёт со своим мужем. Я думаю, что она все же любила меня! Я улыбаюсь с фотографии и люблю Вас, мои дорогие!

Александр присел поближе к застолью, и в его стакане заплескалось янтарного цвета вино, сладости и печеные мамины пирожки лежали горкой.

- С праздником Авиация! За живых! Пусть ветер колышет и развевает наше знамя, а авиационная техника не подведёт Вас!!!

По нашим земным меркам прошло мгновение. Солнце встало в зенит, птички от изнуряющего зноя замолкли и попрятались в зарослях густого кустарника.

- Хорошо тут у нас, - высказался подполковник. Виктор как-то неуклюже пересел ближе к центру застолья и внимательно стал разглядывать подходящего к ним молодого человека, который был одет в лётный, голубого цвета, комбинезон. В руках он держал «ЗШ» (защитный шлем).

Виктор встал. К нему подошёл вновь прибывший и, протянув руку, сказал:

-Здорово, командир! - повернувшись к присутствующим, отрапортовал, - бортовой техник, борт- 37, 1 ВЭ, старший лейтенант Михайлов Александр. Погиб в ноябре 1985 года на Чёрной горе. Все внимательно рассматривали Александра и ждали его повествования.

- Летали мы на поиск и уничтожение огневых точек. Шёл заключительный этап по захвату штаба Имама Чёрной горы. Я летал в экипаже замполита полка, подполковника Владыкина. Заходы командир выполнял, как положено, со стороны солнца, таким образом «духи» не могли точно вести прицельный огонь, а нам они были видны, как на ладони. Основные огневые точки были подавлены. За весь день было выполнено на поиск и подавление более трёх вылетов. Последний был четвёртым. Ущелье – с севера на юг, отвесные скалы. Летели на уровне средних горушек. Оператор выполнил пуск «Шторма» и доложил: «Цель поражена!». Сделав боевой разворот на обратный курс, подставили правый борт под яркие солнечные лучи, то есть нас видят «духи», а мы их – нет. И тут по вертолёту о броню зацокали пули – это били снайпера. Одна из пуль, пробив створки грузовой кабины, как огромная молния впилась мне под левую бровь. Меня откинуло к левому борту, мои попытки подняться или доложить командиру – были безрезультатны. Мне казалось, что я лечу в какую-то глубокую яму. Света в ней нет, а лишь только разноцветные шарики хаотично летели вниз вместе со мной. Это успокаивало. Я закрыл мокрые от слёз или крови глаза. Некоторое время я слышал шум работы несущего винта. Потом – тишина. Меня аккуратно вынесли из вертолёта, уложили на носилки, и кто-то с сожалением сказал: «Такой молодой, жить бы ему да жить, а ведь у него жена и недавно родился сын!» Ночь я пролежал по привычке на своей кровати, рядом со своими ребятами в модуле. На моей кровати стоял стакан водки, накрытый кусочком хлеба посыпанный солью. Все смотрели на меня, и никто не замечал, что я пока с ними, слышу и вижу их. Под утро какая-то сила вынесла меня и понесла домой, на Родину. Я ПОГИБ! Меня приняла родная земля. Теперь я вместе с Вами, мои боевые друзья!

Саша подсел к товарищам и возле него на свободном месте чьей-то доброй рукой был налит полный стаканчик красного вина, на тарелочке закрасовались вкусные, любимые его лакомства.

- Угощайтесь, ребята! Ко мне мама, жена и сынок часто приходят в гости – навещают! Сын долго не мог понять, почему они с мамой ходят к папе, а он не выходит к ним и молчит. Сейчас ему двадцать два года, и он давно понял – ОТЦА УБИЛА ВОЙНА! Совсем скоро ему будет двадцать пять, как его вечно молодому папе. В этот день наши родные, близкие и друзья поднимают бокалы за наш профессиональный праздник – День Авиации! А ведь мы и есть те самые профессионалы, которые с честью выполняли свои служебные обязанности! А теперь мы – прах Земли нашей Матушки. Мы будем существовать до тех пор, пока о нас будут помнить, поднимать в нашу честь «третий» тост, а мы в ответ будем улыбаться Вам с наших фотографий, где написано нашей рукой – «На вечную память!»

- Капитан Белов Алексей, - доложил подошедший, - большинство собравшихся знает меня с 1978 года по г. Шимановску. Мы летали в 3 ВЭ в одном звене у Федосеева: Герасимов Владимир, Андрей Ковыршин и я. Алексей подошёл и по-братски обнял сослуживцев.

- Я, изо всех здесь находящихся, самый первый обустроил своё «новое жилище» и вот уже двадцать пять лет встречаю однополчан. Нас здесь уж двадцать два человека! Убыл я из Шимановска в 1982 году на место погибшего командира вертолёта. Стояли тёплые весенние деньки. На сугробах обозначились первые проталины. Моя жена, Людмила Ивановна, и пятилетняя дочь Катя провожали меня на войну. Наша семья ждала прибавление. Я очень хотел наследника и должен был родиться сын! В Афгане я попал по назначению в Кандагар. Пролетав чуть больше двух месяцев, получил телеграмму, что у меня родился сынок! Командир, после небольшого раздумья дал «добро» мне на краткосрочный отпуск «по семейным обстоятельствам» с выездом в город Шимановск. Встреча произошла после двенадцатичасового перелёта из Ташкента до Благовещенска. Я был самым счастливым человеком! И ничто не могло помешать нашему счастью. Пришло время возвращаться назад, и какое-то тревожное чувство поселилось в моей душе.

Мой экипаж был сбит над своим аэродромом переносным зенитным ручным комплексом (ПЗРК) «Стрела-1» 12 июня 1982 года. Мы возвращались на точку с рядового задания. На площадку был высажен десант на замену и эвакуирован уже отбывший на посту один месяц. Шли на точку налегке. День подходил к самой высокой температурной отметке: +50 градусов в тени! В такой период полёты сильно ограничиваются или совсем не проводятся. Мечта окунуться в «бучило» была пределом всех желаний… С проходом пошли на снижение. Руководитель полётов дал условия: «Снижение!» Солнце осталось в задней полусфере. На высоте 650 метров вдруг наблюдаю боковым зрением, как ниже нас прочертила свою смертоносную трассу серо-белым цветом «ПЗРК». Но «Липа» сделала своё дело – разбалансировала ракету и увела в сторону. Это была удача! Но вслед за первым пуском «духи» обычно делают второй… Руководитель Полётов (РП) предупредил, что по нам был пуск. А потом в эфире РП кричал, но понять мы его не успели. Наш вертолёт с такой силой бросило сразу во все стороны. Оглушенные и придавленные мы с ускорением неслись к Земле-Матушке. Вертолёт был полуразрушен и не реагировал ни на что! Ручку управления носило по всей кабине, и, кажется, ею переломало мне и штурману ноги. «Шаг-газ» ушёл на закритические углы. Мои руки висели, как плети. Пытаться покинуть горящую машину не представляло возможности. Я видел глаза лётчика-штурмана и, открытый в истошном крике, рот бортового техника, осколками лобового стекла было рассечено всё его лицо. И не мог он видеть последних секунд нашего падения. Он просто остался без глаз! Правый лётчик пытался бороться за жизнь. Отстегнув привязные лямки, он так и не смог подняться и вывалиться за борт. Из грузовой кабины валил чёрный дым, и показались языки пламени со стороны «КО-50». Это горел правый подвесной бак. Наверно, Бог дал возможность нашему десанту на двадцать минут раньше покинуть вертолёт на земле и убыть своим ходом к себе на «базу». Война забрала наш экипаж. Последние секунды падения, и вертолёт, боком, с сильно опущенной пилотной кабиной врезался в обгоревший от сильного солнца косогор. Нас разметало. Мы летели с частями обгоревшей, уже полуразрушенной машины по направлению полёта, к себе на «базу». От нас останутся лишь только части наших тел, и души, которые будут летать и указывать, что вот ещё одна «частица» моей жизни… Нас соберут опознавать… Кто это и куда, определять не станут. Как в таких случаях принято – поделят на троих. Неудачная была моя замена. На место погибшего – прибавился и мой экипаж. Когда нас по-братски поделили, сутки наши души привыкали к другому образу. Мы созерцали, как однополчане искренне сожалели о нашей гибели. В эскадрилье на наших кроватях ребята зажгли кем-то принесённые свечи и налили каждому по полному стакану водки. На другой день «Чёрный тюльпан» из Кабула увозил на Родину двадцать семь гробов. Наши души летели рядом, и в тесном «Чёрном тюльпане» стояла ГРОБОВАЯ ТИШИНА!!! И лишь только слёзы родителей, отцов, матерей, жён – уже вдов и плач осиротевших детей тронут наши души. Девять дней мы слышали, летали рядом, смотрели в любимые лица и понимали окончательно, что мы уже никто – прах, но в памяти мы останемся надолго. Наши дети назовут нашими именами своих детей. Мы будем жить вечно! Людмила, мы всё равно увидимся! Только ты постареешь, будешь седой и счастливой бабушкой, а я останусь молодым, но верным твоим законным мужем!

Алексей замолчал, подсел к сослуживцам и добавил:

- Мы каждый год отмечаем наш День Авиации, а сегодня он какой-то особенный. Уж больно много нас тут, да и столы как-то обильно уставлены – видать есть, кому о нас помнить! Поднимем бокалы за внуков, чтобы на их головы не свалились такие испытания!

- Примите в свой коллектив?

Подошедших ребят было двое. Одетые в чистые, песочного цвета, лётные комбинезоны. Они по-простому доложили присутствующим:

- Старший лейтенант Лысенко, лётчик-оператор.

- Погиб 14 декабря 1985 года, - далее продолжал рядом стоящий худощавый, с вытянутым, загорелым лицом, бортовой техник, старший лейтенант Просандеев.

- Мы из братской эскадрильи, с экипажа капитана Черкасова, из Газни. Год начался с интенсивных полётов на сопровождение колонн, прикрытие «пчёлок» на высадке десанта. И, вот, 14 декабря 1985 года в составе группы наш экипаж выполнял перелёт на ПМВ (предельно-малой высоте) к району боевых действий. Вся группа перешла на малую высоту из тактических соображений. Но лётчики на такой высоте получают больше адреналина… Полёт захватывал и увлекал, иногда хотелось чего-то большего, безумный риск – ради чего? И это страшно! Произошло именно то, чего все боялись. Такое случилось почему-то только с нашим экипажем. Вся группа на «бреющем» полёте шла в район. Командир повторял действие ведомого, земля мелькала. Смотреть только вперёд! Задатчик безопасной высоты был установлен на десять метров, но его зуммер молчал. Никто из экипажа не мог и подумать, что эта захватывающая гонка станет в тот день роковой. Скорость 300 км/ч, пересечённая местность, овраги, мелкосопочник. «РВ-3» показывает один, два метра, при полётах над оврагами отбивает резко 25-30 метров. И тут, впереди – песчаный бархан. Мне захотелось вмешаться в управление, но побороло тщеславие: не мешай командиру, не паникуй! То ли командир не усмотрел, то ли считал, что воздушная подушка удержит двенадцатитонную машину. А вертолёт дал просадку, и сходу «радуга» впилась в бархан. Нас сильно тряхнуло, лямки безопасности врезались в тело. Мы продолжали лететь в хаотичном полёте. Фюзеляж трещал, но броня держала плоский удар. В поднятой пыли я ничего не мог различить. Удары головой о приборы и прицел на время отключили сознание.

- За полётом, - стал продолжать рассказ бортовой техник, - я, как всегда наблюдал из грузовой кабины. В тот момент, когда бархан был в десяти секундах от столкновения, я кричал командиру, а он хладнокровно прижимал вертолёт к земле. И вот, сильнейший удар! Машина выполнила приказ командира и врезалась своим телом в горушку. От такого удара в моём теле что-то надломилось, я пытался рассмотреть, что же произошло. Через пелену в глазах, смог только увидеть, что мы лежим на боку, почти вверх ногами. В голове шумело, ни руками, ни ногами я пошевелить не мог. Движки выли от боли, но сердце железной боевой машины продолжало работать. Непослушной рукой командир закрыл стоп-кран. Наступила тишина! Из изуродованного вертолёта нас вытаскивали товарищи. Я мог только слышать, открыть глаза не мог – тяжёлые веки слиплись от запёкшейся крови. Стало понятно, что меня вытащили первым. Через какое-то время рядом лежал оператор. Он стонал и, наверно, после того, как нам поставили «Промедол» мы впали в беспамятство. А потом стало совсем спокойно. Мы с оператором стояли рядом и смотрели на себя со стороны, с ужасом понимая, что МЫ ПОГИБЛИ!

Командира извлекли через разбитый проём блистера. Его лицо было в крови, и он тяжело дышал. Крепкое сердце не сдавалось. Он, как и мы не смог покинуть вертолёт, по той лишь причине, что был на грани между жизнью и смертью. Получив увечия, он боролся за жизнь под солнцем. Ему повезло, он – выжил! А вот нам досталась другая участь…

Пусть он живёт, радуется солнышку, но уже без своего боевого экипажа!

- Гена! Мы тебя простили и не осуждаем. Ты себя сам наказал! Во снах ты до конца своей жизни будешь видеть нас, разговаривать и убеждать, что НАС УБИЛА ВОЙНА!

Лётчик-оператор и бортовой техник с грустью на лицах подошли к застолью. На полянке, где собрался боевой коллектив всех трёх эскадрилий, нашлось место и им. Всё той же чьей-то доброй рукой у их ног появились стаканчики до верху наполненные водкой. Горки со сладостями и свежими пышками украшали их застолье.

- На правах старшего по должности, - сказал командир 1 ВЭ - Буяшкин Виктор, - я предлагаю всем присутствующим поднять бокалы ЗА НАШУ ВЕЧНУЮ МОЛОДОСТЬ!

От звона поднятых стаканов над ними разразилась гроза. Тяжёлые капли дождя напоили своей тёплой летней влагой землю. Красные маки и седой ковыль низко опустили свои стебли к Земле- Матушке, в знак глубокой скорби и уважения к тем, кто покоится в ее недрах!









P.S. … Мне казалось, что я ещё сплю. Моё сердце колотилось, и я, как будто ощущал всем своим телом только что пережитое мной за короткое мгновение ночного просмотра из жизней моих боевых товарищей и их исповедь через мои мысли для Вас, наши ныне здравствующие БОЕВЫЕ ДРУЗЬЯ!

… Мы живём, пока мы помним!