Евгения и Иосиф Важник
Kомандировка на войну
— Иосиф в то время служил замполитом танкового батальона в Слониме. Как-то он пришел со службы и говорит, мол, командование сказало, что необходимо отправляться в командировку на два года — в страну с жарким климатом. С женой, но без детей. Обсудив этот вопрос, решили, что дети останутся с моей мамой. Муж улетел в апреле, я к нему полетела перед открытием Олимпиады — в июле 1980 года. Были волнения от расставания с детьми, боялась лететь самолетом, но другого транспорта в Африку не было, — вспоминает Евгения Григорьевна.
Первое, что она увидела в чужой стране, выехав из ¬аэропорта, — все в цвету деревья высотой с пятиэтажный дом и кустарники. Причем их цвет был очень ярким. Однако вскоре яркие краски жаркой страны, увы, стали приобретать совсем другой оттенок. А позже, как окажется, и вовсе зальются чернотой.
— Муж тогда служил советником начальника политотдела 11 й пехотной бригады ФАПЛА. Нас поселили в благоустроенном доме в два этажа со спальнями, санузлом, душевыми. Обустроенная кухня, стиральная машина, — продолжает женщина свой рассказ. — Миссия была большая. Когда долго не было корабля с продуктами, кубинцы нам помогали, подкармливали. Жена старшего миссии Кубы окончила школу имени Горького у себя на родине и знала русский язык. В Бие мы пробыли около шести месяцев, затем муж получил новое назначение — в Ондживу. Местность в 37 км от границы. Там было очень неспокойно. Часто стреляли. Мужья были на службе, а мы прятались в коридорах между жилыми комнатами. В Ондживе жили 10 семей. Старший — Жубрицкий Фёдор, начальник штаба — Барбин Алексей, зампотылу — Тихонов Александр и его жена Алла, начальник артиллерии — Киреев Евгений с женой Лидой, Сытенко Володя и его жена Наташа, Худоерко Алексей и Татьяна, Раковы Виктор и Лида, Егоровы Володя и Рая, Пестрецовы Николай и Галя. Из Беларуси мы были одни. Однажды, когда мужья были в Луанде на совещании, пришло распоряжение, чтобы всех жен вывезли из Ондживы в Лубанго. Везли нас ночью на двух машинах. Фары в автомобилях не включали, потому что летали самолеты и могли нас бомбить… В конце мая мы с мужем уехали домой, в отпуск. Там приняли решение, что надо отдохнуть моей маме. Я осталась с детьми, а в октябре вновь должна была ехать к мужу…

Евгения Григорьевна говорит об этом, словно читает страницу написанной книги. И только можно догадываться, какой болью отзывается в ее сердце каждое сказанное слово. Ведь тогда, в далеком уже восьмидесятом, она жила. Пусть в чужой стране, пусть вдалеке от детей и близких, но рядом с мужем, за которым — как за каменной стеной. Просто жила. А все, что было после — это только воспоминания о безграничном счастье, о счастливых годах, проведенных вместе с любимым.
10 июля семья Важников отметила день рождения дочери. А через четыре дня отпуск Иосифа Илларионовича закончился, и он улетел в Москву, а оттуда в Луанду. Тогда Евгения еще не знала, что обнимает мужа в последний раз и совсем скоро статус жены поменяет на чудовищно несправедливый — вдова. После расставания она думала о нем каждую минуту. Он улетел в страну, где война, где каждую минуту с ним могло что-нибудь случиться. Как потом рассказывали сослуживцы Иосифа Илларионовича, он улетал с тяжестью на сердце, словно чувствовал, что не вернется больше к семье.
— Спустя некоторое время пришло письмо, муж написал, что уже в Ондживе. Под свое крыло его взяла семья Киреевых. Об обстановке Иосиф ничего не писал. Уже потом мне Наташа Сытенко писала, что он в течение нескольких дней жег документацию. Обстановка там в те дни складывалась очень тяжелая. 26 августа в новостях по телевизору я услышала, что на юге Анголы произошли какие-то события. О том, что там находятся наши военнослужащие, не принято было говорить. Я стала звонить в Москву, чтобы узнать, что случилось. Мне ответили, что из нашей миссии пропали пять человек, но их ищут. Также пропали 25 чехов, которые строили там же взлетную полосу. С этого момента я не знала ни сна, ни отдыха…

Счастливые мгновения жизни

Иосиф Важник во время службы
Пятьсот дней неизвестности
Долгое время в СССР тема участия наших людей в войне в Анголе находилась под запретом. В советской газете в середине 1980 х могли сообщить: в провинции Квандо-Кубанго сбит военно-транспортный самолет ВВС Анголы. Получалась как бы чисто ангольская история. На деле это был, по сути, советский самолет с «камарадас советикос». Поэтому узнать об обстоятельствах гибели мужа Евгения Григорьевна как ни старалась, не могла…
«Тогда, в конце августа 1981 года, механизированные части южноафриканцев пересекли государственную границу Анголы и при массированной поддержке авиации устремились к трем основным опорным пунктам правительственной армии (ФАПЛА) в провинции Кунене: маленьким городкам Ондживе, Шангонго и Кааме. Еще только формирующаяся с помощью советских военных ангольская армия отчаянно сопротивлялась. Ондживу защищала 11 я пехотная бригада правительственных войск, в которой работали девять советских военных советников и специалистов, а в городе находились пять жен офицеров и прапорщиков, которых те «выписали» из Союза, не подозревая, что далекая ангольская провинция Кунене в одночасье превратится в настоя¬щий ад. В городке Шангонго, который обороняла 19 я пехотная бригада ФАПЛА, находились пятнадцать советских граждан, включая пятерых женщин и троих детей. А в Кааме при 2 й мотопехотной бригаде работали шесть советских офицеров, половина из которых имела при себе семьи.

Городок Онджива южноафриканские механизированные части взяли в клещи, а затем окружили. Именно там погибли советник начальника артиллерии 11 й бригады подполковник Киреев и его жена, советник политкомиссара бригады подполковник Важник, супруга прапорщика Пестрецова, а сам Пестрецов захвачен в плен». (Сергей Коломнин «Ангольский ад»).
«25 августа нас окружили ¬юаровцы. Ондживу основательно «обработали» с воздуха и сбросили листовки, текст которых гласил, что их предъявителю при наличии при нем плененных или самолично убитых фапловских офицеров, коммунистов и советских советников предоставляется право выхода из кольца. Почти голливудский сюжет! А накануне связисты 11 й бригады получили шифровку от советника командующего 5 м военным округом примерно с таким текстом: «Держаться до последнего. В плен живыми не сдаваться…» (бывший переводчик 11 й пехотной бригады Леонид Красов).

«В городе шел сильный бой, и к 12 часам дня нам сказали, что в городе уже юаровские танки… Недалеко шел бой, и мы опять начали уходить. Мы бежали и вдруг наткнулись на юаровский танк, замаскированный зелеными ветками. Быстро отбежав назад, засели в кустах, а наши мужчины начали совещаться как быть. Мужчины решили, что мой Лёша, Иосиф и Толмаш сейчас пойдут к дороге и оценят там обстановку, а потом и мы, если юаровцев там нет, присоединимся и пойдем через дорогу на север. Но только они отошли на несколько десятков метров, как я, обернувшись, увидела позади нас юаровских солдат и закричала: «Так вот они!». Мы бросились врассыпную, а они начали по нам стрелять. Рядом был небольшой заборчик из хвороста и коряг для скота, и я перескочила через него. Юаровцы выпустили по нам несколько очередей, а потом перенесли огонь в сторону дороги. Когда я бежала, то видела своего Алёшку: он мчался к дороге. Потом он рассказывал, когда увидел, что около тридцати юаровских солдат берут нас в кольцо, то встал в полный рост и стал стрелять по ним из автомата. К нему присоединился замполит Иосиф Илларионович. Юаровцы, забыв про нас, вступили с ними в бой. Лёша говорил, что пули свистели над головой и он видел, как Иосиф тоже перебегал через дорогу. Юаровцы гнались за ними, пока не спустились сумерки. А темнеет там очень быстро: солнце село и сразу ночь. Сумерек практически нет. Вот это нас и спасло. Стрельба удалилась и стихла, а мы лежали за этим злосчастным заборчиком: рядом со мной лежали Рая и Вовка Сытенко, а чуть правее от нас лежали друг за другом Галка, Толик и Коля. У Гали разорвало пулей правое плечо — прямо кость всю раздробило. Она прохрипела раза три и сникла, рука стала синей. Я вытащила из кармана стерильный бинт и хотела бросить его Толику, который лежал рядом с ней, но Толик сказал: «Уже не надо…». В этот момент слышу Наташкин голос: «Володя! Я, кажется, ранена». Володя спрашивает: «Ты сможешь перескочить через забор?». Она тут же перескочила на нашу сторону. Наташка была ранена в спину. Когда я ее перевязывала, то слышала, как страшно кричал Николай возле Галки. Он в отчаянии бил кулаками о землю и кричал: «Галку убило! Галку убило!». Вскоре юаровцы вернулись. Передо мной была ровная поляна, и до ближайшего дерева было метров 15–20, но мои ноги стали деревянными, и я не смогла бежать. Сделав несколько шагов, я залезла под тот самый заборчик. И в этот момент сразу наступила такая темнота, что я еле-еле различала деревья, за которые убежали все наши. Я очень хорошо слышала, как юаровцы подошли к Николаю: он им что-то говорил, а они смеялись, как жеребцы. Коля остался возле Галки: он был в таком невменяемом состоянии, что ему, видно, было все равно. Его взяли в плен. Машина уехала, и все затихло… Потом мы по радио услышали, как юаровцы говорили, что во время операции убиты два советских подполковника и две женщины, а один взят в плен — Пестрецов. Мы не верили! Не могло такого быть! Как убиты? Тогда мы знали точно только про Галю. Потом, уже позже, мы узнали, что убиты и Лида, и Евгений, и Иосиф. А Коля в плену». (Татьяна Худоер¬ко «Ангольский дневник»).
Эти подробности Евгения Григорьевна узнает только спустя два десятилетия после тех страшных событий. А тогда она верила, что ее Иосиф жив. Она ждала его из этой чудовищно затянувшейся служебной командировки, и это ожидание было самым страшным. Только представьте — почти пятьсот дней буквально давящей на психику неизвестности.

На далекой ангольской земле, 1981 год
И ради этого стоит жить
— Я не знаю, как выдержала эти пятнадцать месяцев. Это было страшное время в жизни моей семьи. В Барановичах, в воинской части, где служил раньше муж, ко мне относились с сочувствием и пониманием. Жены офицеров, родители детей, с которыми учились мои дети, помогали, чем могли. Я в то время работала в гарнизонной прокуратуре. Меня не оставляла надежда, что с моим мужем все будет хорошо, и он найдется, — с дрожью в голосе вспоминает Евгения Григорьевна.
Сегодня документально подтверждено, что Пестрецова действительно взяли в плен спецназовцы из 32 го диверсионного батальона армии ЮАР «Буффало». Вот выдержки из журнала боевых действий аппарата Главного военного советника в Анголе:
«Обстановка на 22.00 (время мск.) 27.08. 1981. (Приписка. Передано: маршалу СССР Ахромееву. Доклад ему в 14.30 и 20.00 моск. времени ежедневно), начальнику ГРУ ГШ ВС СССР Ивашутину, начальнику 10 ГУ ГШ ВС СССР Зотову.
В течение дня противник вел боевые действия в районе Каама,¬ Онджива, Монгуа. Гарнизон Монгуа (до пех. роты) разбит, уничтожена рота РТВ (кубинцев) в Шибемба. 11 пбр ведет оборонительные бои в районе Онджива. После бомбоштурмового удара в 8.30 город был атакован частями армии ЮАР (предположительно батальоном «Буффало») и отрядами УНИТА. В 21.30 связь с бригадой потеряна. Судьбу наших военных советников выясняем. По нашим данным, в районе Онджива сбито четыре самолета противника. ГВС генерал-лейтенант Петровский, военный атташе Соколин».
Его «прессовали по полной программе», перебрасывали из тюрьмы в тюрьму: из Кейптауна в Блумфонтейн, потом в Дурбан. Освободить Пестрецова и вернуть на родину тела погибших советских граждан удалось только в ноябре 1982 года. Бывший посол СССР в Анголе Вадим Логинов рассказывал: «Сразу после сообщения о пленении Пестрецова я неоднократно просил руководителя СВАПО (организация, боровшаяся за освобождение Намибии. — Авт.) Сэма Нуйому захватить какого-нибудь важного южноафриканского офицера, чтобы обменять его впоследствии на советского прапорщика».
Наши военные советники, работавшие в Анголе по линии ГРУ и КГБ, позже свидетельствовали, что такие операции командованием СВАПО при их активном участии планировались и проводились. Для спасения Пестрецова и вызволения тел погибших была пущена в ход мощная государственная машина. Подключили и Международный Красный крест. Однако долгое время захватить достойную для обмена фигуру не удавалось. И только когда на территории Анголы в ходе спецоперации была уничтожена группа южноафриканских диверсантов, власти ЮАР согласились обменять четверых убитых коммандос на Пестрецова и тела погибших. Останки советских офицеров и их жен все это время хранились в забальзамированном состоянии в одном из моргов Йоханнесбурга.
27 ноября 1982 года тела погибших доставили в Москву, а затем по местам жительства семей. Хоронить подполковника Иосифа Важника решили в Минске, так как там в то время училась дочь и жила его мама.
— Все вопросы по похоронам взяли на себя сослуживцы Иосифа из Барановичей. Я им за это безмерно благодарна. В марте 1983 года в Минск переехала и я, — не сдерживая слез, признает¬ся Евгения Григорьевна. — Училась жить заново. Правда, не всегда это получалось…
Вместе с мужем Евгения Важник похоронила свою любовь и больше никого не впускала в сердце.

Прошло тридцать пять лет с того страшного дня, а ей порой кажется, что родной человек где-то рядом, витает незримым ангелом-хранителем. Невозможно жизнь повернуть вспять и изменить прошлое… И это так несправедливо. «И где мне взять такие силы, чтоб о судьбе твоей без слез сказать…» — обращается она к нему, приходя на свидание у кладбищенской ограды. А еще по ночам рассказывает ему о своих радостях и горестях, вспоминает прожитые вместе дни и знает: он, ее Иосиф, все слышит… Выросли дети и внуки, радует прабабушку любимая правнучка. Ради этого и стоит жить. Несмотря ни на что и вопреки всему.
Подполковник Елена Затирка, «Ваяр», фото автора и из архива Евгении Важник