А на следующий день я беседовал с солдатами, прапорщиками и офицерами, еще не «остывшими» после всего пережитого. Они просто, точно и бесхитростно рассказывали о своем первом настоящем боевом крещении. Поэтому я больше верю им. Конечно, они знали только то, что касалось лично их и их подразделений. Это сейчас, спустя 34 года, добросовестные и не очень «летописцы» оперируют ссылками на самые высокие инстанции, на многочисленные публикации и прочее. Но я не ставлю перед собой задачу – в «мировом масштабе» рассказать о тех событиях. Цель публикации – показать мужество и отвагу отдельного солдата, отдельного сержанта, отдельного прапорщика, отдельного офицера… Каждый из них был на своем месте. И каждый внес свой личный вклад в достижение успеха своего подразделения, своего полка, своей дивизии.

Я периодически общаюсь со своими сослуживцами. Среди них – два родных брата – генерал-майор запаса Станислав Лаговский и полковник запаса Павел Лаговский. За участие в боевой операции по захвату генерального штаба афганской армии 27 декабря 1979 года и другие заслуги оба эти офицера были удостоены ордена Красного Знамени. В то время Павел, младший из братьев, был лейтенантом, а Станислав – старшим лейтенантом.




– Павел, – спрашиваю на днях у полковника запаса Лаговского, – вот просматривал публикации о захвате генерального штаба, пишут по-разному. Кстати, и тебя упоминают с братом.

– Александр, пойми, я ведь тогда был молодым лейтенантом. Что я видел? Сказали – «делай это», я и делал. Поэтому что-то видел сам, но что-то и не успел заметить, обстановка там ведь была очень напряженная… Да и с годами что-то забывается.

– Павел, вот один автор пишет и даже не знает, что в то время командир нашей дивизии был генерал-майором. А он его называет полковником.

– Он не знает главного. Нельзя оскорблять память умершего героя. Генерал-майор Иван Федорович Рябченко скончался 19 сентября 1997 года – 16 лет назад! Он похоронен на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга. «Летописец», видно, создавал свое «творение» не так давно, коль говорит о том, что наш командир «спустя три десятилетия и эпизод такой не вспомнит – отшибло что-то у него в памяти»… А наш комдив не дожил и до 18-й годовщины со дня ввода войск в Афганистан… Кстати, за выполнение этой операции он был награжден орденом Ленина. Увы, Иван Федорович Рябченко уже ничего и никогда не вспомнит… Добросовестный автор, претендующий на «истину в последней инстанции», хотя бы «пробил» в Интернете фамилию, так ведь указано и точное звание – генерал-майор, и годы жизни. А так вот оскорбить покойного по своему невежеству – труда большого не стоит…

– Я, Павел, заметил еще одну особенность. Этот автор лично не беседовал с упомянутыми в тексте офицерами. Например, рассказ в то время гвардии старшего лейтенанта Александра Козюкова я записал всего лет 10 назад. Так вот, читая аргументы автора, нахожу знакомые «мотивы» – для профессионала это не трудно. Значит, собирал человек «с миру по нитке»… Это, конечно, не возбраняется, зачастую даже приветствуется, но не всегда такое вот «личное осмысление» имеет право на жизнь… В нескольких местах своего произведения он использовал мои факты, которые я намерен потом привести ниже, правда, малость их иронично раскрасил. Спустя тридцать лет он лучше всех знает, что и как. Лучше, чем сами участники «переворота», чьи документальные свидетельства я записывал на следующий день после операции…

– Хорошо, расскажу тебе, как я тогда видел эти события. Если что подзабыл, скрывать от тебя не буду. Я же, повторяю, был тогда всего лишь молодым лейтенантом… Какие-то мелочи могу не в той последовательности рассказать, но главное помню прекрасно. А это «главное» – оно в душе и в сердце на всю жизнь… Главное в том, что мы свою задачу выполнили. Ну, представь, из мирного времени – и сразу в такую переделку…

НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

– Ты же помнишь, – начинает свой рассказ Павел Лаговский, – в июле 1979 года я окончил Ленинградское высшее военно-топографическое командное училище. По распределению попал в ВДВ. Службу начинал в одной из частей в Витебске. А в ноябре меня перевели в штаб. На должность начальника топографической службы.

– А я с тобой познакомился в начале декабря, – вспоминаю с улыбкой. – Мы толкались на аэродроме в ожидании взлета. Было очень холодно. Мороз, ветер гонит поземку по аэродрому, вот все и прятались в тепло. Кажется, это было числа 14 декабря. Я зашел в какое-то барачное задние на аэродроме Северный в Витебске и стал свидетелем твоего разговора с кем-то из молодых офицеров. Мне тогда очень не понравилась твоя фраза: «А я бы поступил в любое военное училище только лишь потому, что оно находится в Ленинграде». С этими словами ты спрыгнул с верхнего яруса кровати, и тут я не мог не оценить твое крепкое телосложение, твою спортивную фигуру.

– Кто это такой «борзый» лейтенант? – спросил я у находившихся поблизости офицеров.

– Да Пашка Лаговский. Брат нашего начфиза дивизии. Новый топограф в штабе. Тоже мастер спорта, каратист…

– Да… – изумленно протянул я. – Старшего знаю, в одном доме живем, ну, а этот, видно, как говорят – «молодой да ранний»…

– Не знал я тогда, Паша, что через две недели вам с братом предстоит такое, что никому не позавидуешь…

– Да-да, помню тот случай, – улыбается Павел. – А ты тогда сказал, что поехал бы поступать в училище и на Сахалин, и на Камчатку, лишь бы там была военная журналистика…

– В тот день вы улетели в Балхаш, а нас оставили в Витебске.

– Именно так и было. Не буду рассказывать, как потом в Балхаше проводились с нами показные занятия, как сидели в ожидании. Короче, в Кабуле мы приземлились с командиром дивизии 25 декабря.

– Павел, прости, что перебиваю. Вот прочитай воспоминания летчика, который участвовал в переброске нашей дивизии, и фрагмент рассказа нашего начальника связи дивизии, увы, ныне уже покойного. Давай вспомним, как летели, как приземлялись в Кабуле. Вот, что пишет заместитель командира 339-го втап по летной подготовке подполковник Александр Иванов:

«25 декабря в 22 часа поступила команда на взлет. Перелет в Кабул и Баграм полк осуществлял по воздушным трассам на 5-минутном интервале. За нами следовали экипажи 334-го и 110-го полков. До Кабула время полета чуть больше трех часов. Ночь, внизу десятибалльная облачность и горы. Полет над горной местностью требовал высокой точности самолетовождения. Приступая к снижению, экипаж должен быть стопроцентно уверен в своем местонахождении. В противном случае дальнейший полет становился опасным из-за возможности столкновения с горными вершинами. Посадку произвел в сложных метеоусловиях. После выгрузки десанта все экипажи вылетали на аэродромы, определенные для дозаправки, и далее следовали домой. В Витебск я прилетел 26 декабря. Наш полк поставленную задачу выполнил без потерь. К сожалению, так было не у всех…»

А вот рассказ гвардии подполковника Евгения Иосифовича Горового – начальника связи нашей 103-й гвардейской ВДД:

«Команда на вылет в Кабул поступила 25 декабря. Последовательность посадки самолетов ВТА на аэродромы Афганистана была определена в соответствии с замыслом ввода в страну частей и подразделений ВДВ, а время взлета – удалением ИРД от заданного аэродрома посадки.

Первой в Кабул взлетела пара самолетов Ил-76 командира 339-го втап подполковника Ивана Капаева и его заместителя Ардалиона Павлова. На самолете подполковника Капаева находились заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант В. Костылев и группа офицеров штаба 103-й гвардейской ВДД во главе с командиром дивизии генерал-майором Иваном Рябченко, в составе которой были начальник оперативного отдела полковник Рауф Байкеев, начальник особого отдела подполковник Анатолий Буйнов, начальник политотдела полковник Станислав Тимошенко, заместитель командира по технике и вооружению полковник Владимир Харченко, начальник медицинской службы подполковник Вячеслав Хамаганов и другие офицеры.

Помимо людей на борту находились средства связи дивизии. Во второй самолет были загружены две командно-штабные машины. Однако выполнить поставленную задачу в заданное время группе не удалось. При подлете к Кабулу командир корабля проинформировал нас о том, что в связи с ухудшением метеоусловий в Кабуле (высота нижнего края облачности ниже 100 метров, видимость менее 1000 метров, на посадочном курсе заряды снега) руководитель группы полетов дал команду паре следовать на аэродром вылета.

По прилете в Балхаш наша группа попыталась пересесть на самолеты, замыкающие боевой порядок, однако по разным причинам вылететь нам не удалось. Повторный перелет осуществили на том же самолете подполковника Капаева. Сели в Кабуле в 3 часа ночи. Вышли из самолета: ветер, снег, низкие черные давящие облака. Лишь на севере алеет зарево. Доложил о своем прибытии заместителю начальника связи ВДВ полковнику Федотову. Проинформировав о сложившейся обстановке, он пояснил, что это догорает разбившийся в горах Ил-76…»

– Кстати, Павел, в этом самолете летел мой товарищ – гвардии старший лейтенант Михаил Пугачев… Что-то стал и я забывать – забывать детали, но не главное. Помнится, у Миши в семье какая-то была необычная ситуация. Кажется, у него умерла первая жена, оставив ребенка. Миша женился второй раз. И в семье ждали второго ребенка. Не знаю, могу и перепутать, кажется, его супруга «удочерила» или «усыновила» дитя от первого брака. И вот – трагедия… Второй ребенок родился без отца…

Да что говорить о таких ситуациях – гвардии старший лейтенант Александр Александрович Вовк – старший инструктор политического отдела по культурно – массовой работе, наш лучший друг с твоим братом Станиславом. Мой сосед по подъезду, вместе все праздники отмечали семьями, дружили, как родные… Он ведь погиб позже – в день мятежа в Кабуле – утром 22 февраля 1980 года. А Саша только что вернулся из Витебска, привез нам посылки… Вернулся радостным, добрым, светлым – забирал из роддома в Витебске второго сынишку – Русланчика. Кстати, среди жен наших офицеров, поехавших за новорожденным, была и моя супруга. «Все у вас в семьях хорошо, дети в порядке, вот жены посылки передали», – радовал нас прилетевший из Витебска Саша. А через пять дней он погиб – был расстрелян по пути из крепости Балахисар на аэродром в упор из пулемета. У стадиона, рядом с мечетью. Старший сынишка Саши, тоже Александр Александрович Вовк, потом, спустя годы, поступил в Киевское суворовское военное училище, окончил его и стал офицером… Приезжали ко мне они… И в Москву, и во Львов… Ездил я со своей семьей и на могилу Саши в Кременчуг… На Краснознаменское кладбище… Был я тогда уже капитаном. Пришли на кладбище. И сынишка Руслан, который никогда не видел своего отца, так закричал «Папа!», что у меня просто сердце остановилось. А потом старший ребенок, Саша, чуть позже спросил у меня:

– Дядя, а вы женатый?

– Да, Сашок, – отвечаю. Вот моя жена, тетя Лида, вот дочка Оля.

– Что – уже спросил? – обернулась Вера Вовк.

– Что спросил?

– Женатый ты или нет…

– Да, – говорю, – спросил, а в чем дело?

Вера пропустила вперед детей, отстала со мной на несколько шагов и стала тихо рассказывать:

– Как-то на свадьбе Саше понравился цыган. Он так пел, танцевал, ребенок в него просто влюбился. Да и самому цыгану очень понравился Сашок. Знаешь, детские восхищенные глазенки…

– Мама, я буду с ним вместе, пусть он живет с нами, мама, я буду спать с ним, – сказал малыш. – Пусть он будет моим папой…

И Вера нашла только один аргумент:

– Саша, но ведь дядя женатый, у него семья…

И после этого Сашок у всех понравившихся ему мужчин всегда спрашивал: «Дядя, а вы женатый?» Ребенок искал себе папу…

– Знаешь, Паша, если честно признаться, за тридцать четыре года, прошедшие со дня начала афганской «эпопеи», я не прочитал ни одной книги и ни одной статьи, рассказывающих о событиях той поры. Конечно, просматривал многие публикации, листал различные издания, по долгу своей журналистской профессии обрабатывал материалы. Но при этом мне всегда казалось, что делаю это не я, а кто-то другой. Скажу проще – мой двойник. Именно он, а не я преподавал потом четыре года журналистику в Львовском ВВПУ курсантам Хаятулле, Рахулле, Азизу, майору Дур Мухаммаду, подполковнику Мухаммаду Захиру и другим афганским военнослужащим.

– Почему, спросишь, не я, а мой двойник? Отвечу. Мое второе «я» до сих пор осталось там. Потому что именно через призму той войны вот уже 34 года воспринимаю все происходящее. Я ненавижу Афганистан, погубивший моих лучших друзей, отнявший у меня два года молодости, принесший много страданий моим родным и близким, чуть не убивший моего тогда еще не родившегося сына.

Мой «благополучный» двойник, не воевавший в ДРА, как и все, когда-то даже сожалел по убитому талибами Ахмад-шаху Масуду, который последние годы считал Россию больше своим другом, чем врагом. Я с пониманием и даже симпатией относился к своим афганским курсантам и слушателям в период преподавательской работы в военном вузе. Как и все в стране, мой двойник также считал талибов врагами…

Но в то же время нет-нет, да и заговорит во мне совершенно другой голос. «А чего ты расстраиваешься-то, – жестко одергивает второй «двойник», – разве не этот Масуд убивал твоих друзей? А кто расстрелял во время мятежа в Кабуле старшего лейтенанта Сашу Вовка?

Кто сразил под Джелалабадом двадцать девятого февраля восьмидесятого гвардии прапорщика Толю Маврина? И у него, между прочим, тоже были дети. Две девочки-погодки. Младшая родилась как раз перед рейдом. Толе командир пообещал, что отпустит его после возвращения из операции слетать бортом Ил-76 на несколько дней в Витебск. Маврин отстреливался в окружении из пулемета до последнего. Это же, Паша, было именно в той операции, в завершении которой тебе потом довелось участвовать… Помнишь Толю Маврина?.. Секретарь комитета ВЛКСМ 3-го парашютно-десантного батальона 317-го ПДП? Такой добрый, даже, можно сказать, – мягкий. А каким оказался в своем последнем бою… Осколком ему отсекло пальцы на руке, потом – ранение в плечо. Превозмогая боль, прапорщик продолжал вести огонь. И лишь попавшая в затылок пуля заставила замолчать пулемет. Впрочем, у Маврина уже и не оставалось патронов.

Так кто стрелял в них? Может быть, те же Хаятулла или Дур Мухаммад, с которыми потом во Львове довелось работать не один год?..

А талибы? Их ведь тогда и в помине не было. А эти, нынешние, «правильные» моджахеды, были. И называли мы их тогда «душманами, духами…»

– Так что, Паша, говорить можно долго… Входили мы в Афган не одни, мы с этими событиями связали свое прошлое, настоящее и будущее… Не так просто все это было, как теперь рассуждают всякие «летописцы»… Афган ударил по нашим судьбам, по нашим семьям… Ударил так, что мало не покажется…

– Да, Саша, такое не забывается. Летели ведь в полную неизвестность.

– Павел, я иногда задумываюсь: а что было бы, если бы вдруг афганцы проявили большую настороженность, боеготовность и боеспособность? Не могло ли случиться так, что от нашей дивизии не осталось бы ничего? Во всяком случае – от какой-то ее части. Ведь приземлялись эшелонами. И если бы начали нас громить на аэродромах посадки в Кабуле и Баграме, то других наверняка завернули бы в Союз. Могло быть такое? Чисто гипотетически?

– Все могло быть, сам знаешь…

– Вот именно, мы уже успели получить в Афганистане боевое крещение, у нас уже – первые погибшие, а в Витебске нашим женам по-прежнему говорили: «За них не волнуйтесь. Они на учениях. Там тепло, фрукты, в общем, рай…» А к тому времени и в самом деле кто-то уже «попал в рай» – вот и повезли «грузы-200». А ведь при такой большой стране все можно было бы и скрыть. Туда гроб – сюда гроб… «Широка, страна моя родная»…

– Да, Саша, еще раз повторю, тогда мы не думали об этом. Молодыми были, бесшабашными. Это теперь начинаешь думать – а вдруг что-то пошло бы не так? Вернусь к своему рассказу. Почему меня взяли к командиру дивизии в качестве личной охраны? – Все просто. Должность моя начальника топографической службы на время войны упразднялась, и я становился порученцем начальника штаба. Так что при командире дивизии я оказался не только благодаря своим спортивным заслугам, но и в связи со сложившимися обстоятельствами… Теперь, конечно, домысливают многое… А тогда все было просто…

– Ладно, вспомню тот памятный всем нам день – 27 декабря 1979 года. Штаба дивизии как такового еще не было в обычном понимании этого слова. Стояли на аэродроме в Кабуле две большие палатки. В одной шла вся штабная работа, в другой – находились мы, офицеры. Набилось нас туда… Яблоку упасть было негде. Ждем команды. Все напряжены: что-то будет, а что и когда – неизвестно. Чужая страна, чужое пасмурное небо, чужие заснеженные вершины гор, в одну из которых, как мы уже вспомнили, накануне врезался один из наших Ил-76-ых… У нас в Белоруссии уже морозы под тридцать и сугробы снега, а здесь все словно застыло в сером ноябре…

«ОТВЕТИТЕ СОБСТВЕННЫМИ ГОЛОВАМИ…»

Нас вызывают после обеда – меня и брата Станислава – к командиру дивизии гвардии генерал-майору Ивану Федоровичу Рябченко. Он дает распоряжение взять оружие и приготовиться к выезду. Документы сдать, тельняшки снять, десантные куртки – тоже. Мы быстренько переоделись, сдали документы. Оставшись в одних десантных комбинезонах без знаков различия, подумали и о том, как утеплиться изнутри. Поддел легкий свитер. Из оружия взяли автоматы, по три запасных магазина в подсумках, пистолеты, штык-ножи. Запаслись гранатами. Я взял две «эргэдэшки» и две «эфки». Прихватил с собой еще и свой тренировочный нож. Ну, ты потом видел его у меня. Я часто тренировался в метании его на точность…

Садимся в УАЗ – комдив, его водитель Владимир Краснов и я с братом Станиславом. Уже собирались было отъезжать, как к двери машины подходит начальник особого отдела дивизии подполковник Буйнов. Отозвав нас с братом в сторону, он говорит:

– Если что-то с генералом Рябченко случится, живыми лучше в штаб не возвращайтесь. Вы меня поняли?!. Ответите собственными головами…

– Поняли… – отвечаем с братом.

Сели в машину, поехали. А у меня не идут из головы слова начальника особого отдела дивизии. Как это – с комдивом что-то может случиться? Как это – «не возвращайтесь живыми»? Вроде прилетели помогать дружественной стране. У них тут революция, правда, басмачи мешают строить социализм… Поможем… Но как что-то может случиться, если нас сами сюда пригласили афганцы? Ведь перед выездом нам сказали, что поедем в генеральный штаб ДРА решать вопрос о размещении нашей дивизии…

Ехали недолго. В условленном месте к нам подсел в машину незнакомый офицер. В мои 22 года он показался мне тогда довольно-таки пожилым. Из какой структуры офицер – было понятно сразу.

И тут в машине началось самое главное. Были распределены роли и каждому поставлена конкретная задача. И теперь-то я понял, что и на самом деле случиться может что угодно с каждым. И не только с командиром дивизии. Но и со всеми нами. Так что живыми в штаб дивизии мы и впрямь можем и не вернуться. Знаете, молодому лейтенанту, меньше чем полгода назад окончившему военное училище, непросто смириться с тем, что «живым он может не вернуться»… Ладно, сижу, осмысливаю все. Поглядываю на старшего брата. Станислав спокоен, уверен в себе. Ну, и мне становится легче.

– Ты, Павел, будешь начальником разведки дивизии, – распределяет роли комдив, – Станислав – начальник политического отдела, а вы – к подсевшему в машину офицеру – назоветесь начальником штаба. Ну, а я, как известно, командир…

Задача: не допустить, чтобы начальник генерального штаба армии Афганистана Якуб привел войска в полную боевую готовность.

Мне было приказано смотреть за охранниками и при первой же необходимости не дать им открыть стрельбу. При этом действовать решительно. Если нельзя нейтрализовать, значит – уничтожить.

«Уничтожить» – это привычно звучит на занятиях по тактике. На учениях. «Уничтожить условного противника». А тут он далеко не условный… И кто вообще теперь наш друг, а кто противник? Ведь летели вроде бы защищать Амина, а теперь… Одним словом, было над чем задуматься. Но в том, что я постараюсь все сделать, как надо, я не сомневался. В душе появилось тревожно-взволнованное чувство ожидания. Десантникам оно хорошо знакомо перед прыжками с парашютом. Вроде бы не раз совершал их, а перед каждый новым все равно волнуешься. Но то прыжки с парашютом, а тут – настоящий бой. Тем более – в полном отрыве от своих. Нас всего четверо, а сколько там их?.. Явно не один на один придется воевать…

Когда подъезжали к генеральному штабу, «НШ» нас предупредил, что оружие придется сдать охране. Возможно, нас еще и обыщут.

– Поэтому спрячьте пистолеты подальше и гранаты, чтобы было чем воевать…

Услышав это предупреждение, я за спиной поглубже засунул гранаты под свитер, пистолет запихнул пониже за пояс спереди… Нож не стал прятать.

Въехали на территорию генштаба. Водителя Краснова оставили с машиной. Предупредили, чтобы действовал по ситуации и ждал нас. Помнишь его, тоже еще тогда пацан–пацаном был. Только что срочную отслужил. Проинструктировали Краснова: чтобы не маячил на глазах у охраны, пусть где-то спрячется. Но так, чтобы и самому быть незаметным, и все видеть – и машину, и нас, когда мы покинем здание.

Вошли в генеральный штаб. «НШ» был прав – оружие у нас отобрали. А ножи оставили, и подсумки с патронами – тоже. Потом повели на второй этаж в кабинет начальника генерального штаба Афганистана Якуба. Тут я и увидел его охрану. Крепкие ребята, пуштуны. Здоровые такие… Одним словом, гвардия… Они находились у входа в кабинет Якуба. Вот за ними я и должен был наблюдать, с ними и пришлось потом вступить в схватку…

Кабинет у Якуба был довольно-таки большой. Рядом с его креслом – сейфы, радиостанции, позади – дверь в какое-то другое помещение. Сам знаешь, у каждого большого начальника есть такой уютный кабинетик, где можно отдохнуть, подкрепиться, расслабиться… В помещении стояли столы буквой «Т». Как обычно – впереди сидел начальник – Якуб. Людей там было немало. Встретил нас помощник начальника генерального штаба. Нас провели в кабинет, представили. Генерал Рябченко, «НШ» и мой брат Станислав уселись за стол поблизости от начальника генерального штаба. А я пристроился в противоположном конце, на самом краю – у окна. Во-первых, я прекрасно видел охранников, во-вторых, в любое момент мог выскочить из-за стола и быстро до них добраться. Все было, как обычно: «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!» Потом нас начали представлять Якубу. Многие афганцы, ты сам знаешь, учились в Советском Союзе, так что язык они знали.

Якуб сказал, что Амин задерживается. Дескать, что-то ему не здоровится.

Нельзя было не заметить, как пристально наблюдали за нами все сидящие в кабинете.

– Что-то у вас уж очень молодые и крепкие начальники и заместители? – заметил генералу Рябченко Якуб.

– Молодые – не молодые, но все они знают свои обязанности и выполняют каждый свою задачу, – спокойно ответил Иван Федорович.

– А почему начальник разведки так далеко сел? – не сдавался Якуб.

И на этот вопрос ответил генерал Рябченко.

Я сижу, все изучаю и помню о том, что должен прогреметь взрыв, а потом все начнется. До этого сигнала еще времени немало.

Началось совещание. В ходе его кто-то по радио докладывает Якубу, что русские выходят из района аэродрома Кабул…

Ты знаешь, я уже стал несколько подзабывать всю последовательность переговоров, состоявшихся в генеральном штабе ДРА между нашими и афганцами. Повторяю, моя задача была следить за охраной. Поэтому я и выполнял ее. Но, в общем, все было примерно так, как я рассказываю.

Итак, Якубу докладывают, что русские выходят из района аэропорта.

– А куда выходят? – спрашивает он.

– Да ведь у нас определено одно из мест расположения – крепость Балахисар, – отвечают или Рябченко, или «НШ», – не помню, кто говорил.

Судя по всему, «НШ» хорошо знал язык. А наш комдив вставлял только реплики.

– Какая крепость? При чем тут Балахисар?

– Да наши не двигаются, наши вообще пока на месте, – поправляется «НШ». – Это, наверное, ваши меняют место дислокации

– Да-да, – вспоминает кто-то из афганцев, – это выходят подразделения на усиление резиденции Амина…

– Мы же приехали уточнить места дислокации наших частей, – говорит «НШ», давайте уточнять эти вопросы.

Разложили карты, что-то решают. Опять следует вызов по радиостанции…

– Да выключите вы ее, – говорит, кажется, «НШ», – мешает вести разговор…

– Выключите, – дает команду Якуб.

Этого наши как раз и ждали. Надо было обязательно отключить связь, чтобы Якуб не успел дать команду своим войскам по радио.

Я все осматриваюсь потихоньку вокруг, оцениваю ситуацию. Вижу, что комдива от меня отделяют человек десять, сидящих за длинным столом. Ему я помочь не успею. Но Станислав рядом с генералом. А уж на родного брата положиться можно… Моя главная задача – охрана.

Да, забыл сказать, когда заходили в генштаб, «НШ» предупредил, что в приемной Якуба будут потом наши ребята, смотрите, дескать, не перестреляйте друг друга. И приказал загнать патроны в каналы стволов пистолетов. Так мы и сделали. Вот я и сижу, все это осмысливаю, не сводя в то же время глаз с охранников. «Будут наши», «не перестрелять», а как узнать, кто из них будут «нашими», а кто – нет? Честно говоря, от таких мыслей – мороз по коже…

На столе у Якуба разложили карты, разговаривают, что-то решают. Вдруг, слышу, переходят на высокие тона…

Короче, говорили за столом недолго. Я даже удивился, когда услышал взрыв. Он ведь прозвучал раньше назначенного времени. Так началась операция «Шторм-333». Много о ней рассказывается в различных источниках. Но мне больше нравится, как написал в своем романе «Операцию «Шторм» начать раньше…» наш с тобой друг – военный журналист и писатель полковник-десантник Николай Иванов…

Как происходили захват и нейтрализация – рассказывать не буду. Сугубо мирные, «штатские» люди порой задают воевавшим один и тот же глупый вопрос: «А скольких ты убил на войне?» Конечно, снайпер – тот ведет свой личный боевой счет. Он может сказать. Но и то приблизительно – на войне всякое бывает – цель скрылась за бруствером, а что с ней, ведь не проверишь… Артиллерист или танкист – скажет, примерно, сколько подбил танков, бронетранспортеров, САУ, машин. Но это не значит, что он уничтожил и полностью их экипажи… Поэтому, кто воевал по-настоящему, тот никогда не ответит на вопрос – убивал он или нет, сколько и как. Он выполнял свою задачу. И выполнил.

Одним словом, с поставленной задачей мы справились, были захвачены в плен начальник генерального штаба армии Афганистана Якуб и человек десять членов правительства ДРА. Судьбу Якуба там же решили сами афганцы – представители новой революционной власти. Но это, особо подчеркиваю, было их внутреннее дело.

Когда задача нами была выполнена, комдиву доложили, что кто-то прибудет со связью. Не помню, каким образом это произошло. По радио передали, по какой-то радиостанции… Нас-то из дивизии было здесь всего трое… Во всяком случае, какая-то связь была установлена. И тут докладывают, что к генштабу подходят боевые машины десанта.

– Какие номера? – спрашивает комдив.

Ему отвечают.

– Значит, 350-й полк…

Первым к нам добрался старший лейтенант Александр Куиш из 7-й парашютно-десантной роты «полтинника». С ним были два солдата с большой радиостанцией.

Комдив вышел на связь с заместителем командующего Воздушно-десантными войсками. Лицо его сразу потемнело. Догадаться было нетрудно – старший начальник грозил всеми карами и не стеснялся в выборе выражений. Мне, тогда молодому лейтенанту, было понятно одно – что-то пошло не так, коль командира дивизии столь резко отчитывают. После неприятного разговора в эфире Иван Федорович подзывает меня с братом и тихо говорит только для нас двоих:

– Меня вызывают… Вы остаетесь здесь и все зачищаете. До завтрашнего дня здесь ничего не трогать… Все оставить, как оно есть сейчас… За вами потом приедут… Находитесь здесь, и до утра не высовывайтесь…

Видно было, что наш генерал очень взволнован. Я таким не видел его никогда… Какой-то потухший был. А ведь он всегда отличался огромной выдержкой…

– Командуй здесь… Я поеду с генералом, – говорит мне Станислав. – Смотрите, будьте осторожнее, кто знает, сколько этих еще осталось…

И они убыли.

Командир дивизии и мой брат Станислав спустились на первый этаж и увидели в одном из помещений наших советников. Там был огромный макет, ну, как в тактических классах, помнишь – с обозначением рельефа местности, различных объектов, населённых пунктов – только не отдельного какого-то района, а всей территории Афганистана.

Советники не участвовали в тех событиях, которые развернулись в кабинете Якуба. И комдив высказал им упрёк, дескать, что же вы не помогли нам, когда началась стрельба.

– Да у нас нет оружия, – стали оправдываться советники.

– А где оно?

– Заперто вот в этих шкафах.

Тут мой брат Станислав подошёл к одному из сейфов, оттянул на себя верхний край его створок, протиснул туда свои пальцы и резким усилием распахнул его. Голыми руками справился. И так потом поочерёдно со всеми шкафами… У советников глаза от удивления округлились. Потом ходили легенды по Кабулу, что Лаговский-старший голыми руками крушил стальные шкафы.

Видишь, какая неожиданно деталь вспомнилась…

Одним словом, комдив и брат уехали. А мы со старшим лейтенантом Александром Куишем и его подчиненными приступили к зачистке. Уже в ходе нее услышали по радио, что время «Ч» наступило, и идет штурм дворца Амина. Потом пришло сообщение о том, что там все закончилось. Вроде бы Амина забросали гранатами…

И БЫЛ ВЕЧЕР, И БЫЛО УТРО…

Комдив уехал, а мы провели окончательную зачистку. Выбивали двери, бросали гранаты, а потом уже смотрели, остался ли кто живой… Вскоре все было закончено. До утра бодрствовали с ребятами из 350-го парашютно-десантного полка. А на следующий день часам к десяти приехал начальник оперативного отделения дивизии полковник Байкеев.

– Поедем во дворец Амина, – сказал он.

Узнал я, что и наш водитель Володя Краснов тоже остался жив.

К резиденции Амина мы подъехали на БРДМ в сопровождении двух БМД. Вот там я и увидел впервые командира «мусульманского» батальона. Стал расспрашивать у ребят, что и как. Сказали, что Амина вроде бы убили гранатой…

Потом поехали в штаб дивизии на Кабульский аэродром. В обед нам сказали, что опять куда-то поедем. И предупредили, чтобы привели себя в порядок, чтобы был нормальный внешний вид. Мы с братом переоделись, взяли оружие и нас повезли в резиденцию к Маршалу Советского Союза Соколову. Это уж потом мы узнали, что на нашего комдива чуть ли не надевали наручники… Именно у маршала и были поставлены все точки над i.

Нас представили:

– Вот два родных брата… Вчера отличились в генштабе…

Маршал Соколов, невысокий сухонький старичок, одетый в зеленую форму советника, подошел к нам, пожал руки, поблагодарил.

– Служим Советскому Союзу! – рявкнули мы одновременно от радости в два голоса.

Затем нас отпустили в приемную, а в кабинете у маршала послышались возбужденные голоса. Видно было, что уже не нашего комдива отчитывают, а кого-то другого… Заседание у Маршала Советского Союза Сергея Леонидовича Соколова длилось часа два. А мы с братом все ожидали в приемной. А потом вышел генерал-майор Рябченко и приказал ехать в крепость Балахисар к подполковнику Литовчику, командиру 357-го парашютно-десантного полка. Ты же знаешь, там раньше стояли афганские десантники – 26-й парашютно-десантный полк. Какая грязь там была в казармах! Какая вонь… Наши потом еще долгое время все чистили и намывали. Но специфический запах оставался еще очень долго… Мне вообще кажется, что он так до конца и не выветрился…

Так вот и прошли у нас эти сутки с 27 на 28 декабря 1979 года…

– Павел, ты сам упомянул о романе «Операцию «Шторм» начать раньше…» нашего с тобой друга полковника-десантника Николая Иванова. Там он интересно рассказывает о ситуации, в которой оказался командир дивизии. Зная характер Николая, я уверен, что факты для своего романа он брал лично и у Ивана Федоровича Рябченко. Поэтому интересно прочитать, что пишет полковник Иванов о тех событиях. А рассказывает он следующее:

«27 декабря 1979 года. Москва – Кабул.

Когда Сухорукову доложили о стрельбе в Кабуле, тот потребовал немедленной связи с Рябченко.

Трубку взял Костылев, посланный от штаба ВДВ в помощь Рябченко.

– А где командир?

– Товарищ командующий, командир дивизии отсутствует.

– Как отсутствует? Я лично запрещал ему отлучаться из расположения дивизии. А тем более – сегодня. Ни под каким предлогом. Он у вас отпрашивался?

– Нет.

– Какая обстановка в городе?

– В некоторых местах идет перестрелка. Наши группы, по первым докладам, действуют успешно.

– Как только Рябченко появится, немедленно звоните мне. Бросить дивизию! – Сухоруков сам кинул телефонную трубку на рычажки. При последней встрече Устинов словно специально подчеркнул, что на десантников у него надежда особая, а тут командир черт-те где.

Сухоруков скосил глаза на «кремлевку» и вдруг поймал себя на мысли, что боится звонка от Устинова или Огаркова. А если и им вдруг понадобится лично Рябченко?.. Позор! Оставить дивизию, никого не предупредив. Если не будет оправдания, он лично попросит министра снять Рябченко с должности. Хотя какое может быть оправдание?

Необходимое послесловие.

А оправдание все-таки было. Два человека – Гуськов и, в общих чертах, начштаба знали, куда и зачем уехал за два часа до времени «Ч» генерал-майор Рябченко, прихватив с собой двух офицеров-каратистов братьев Лаговских. И Огарков с Устиновым тоже не могли позвонить Сухорукову насчет Рябченко, потому что именно они отдали приказ комдиву десантной: в момент начала операции нейтрализовать начальника Генштаба полковника Якуба, не дать ему возможности поднять войска»…

– Не буду повторять всю цепь событий, произошедших в генеральном штабе. Тебе о них известно все. И не из чьих-то слов… Николай Иванов вкратце рассказывает и о них. А вот, что он говорит об отъезде комдива. После того, как тот связался с заместителем командующего ВДВ:

«…В городе разгоралась стрельба, и Рябченко, в последний раз посмотрев на лежащего в крови Якуба, поспешил на аэродром, в дивизию.

В штабной палатке, не стесняясь застывшего на посту у Знамени часового, на него набросился Костылев:

– Может, вы объясните, где находились все это время, когда ваши десантники шли под пули?

Рябченко отрешенно пожал плечами:

– Ездил в город.

– Ах, в город… Ну, тогда звоните командующему и сами объяснитесь. Он давно ждет вашего звонка.

По сравнению с только что виденным и пережитым гнев начальства казался такой мелочью, что Рябченко с усмешкой поднял трубку ЗАС:

– Где вы были, товарищ генерал? – послышался раздраженный голос Сухорукова. – Почему вас не было в дивизии?

– Я был в городе, товарищ командующий.

– А разве я вам разрешал покидать расположение дивизии?

– Никак нет.

– Тогда я отстраняю вас от командования. Завтра же с первым самолетом прибыть в Москву.

– С превеликим удовольствием, – уже в гудящую трубку ответил комдив.

Все было пусто и безразлично – в Москву так в Москву, разжалуют так разжалуют. Но видеть, а тем более участвовать в таком, о чем раньше можно было только прочесть в книгах, да и то не про нас…

Хлопнул полог палатки, качнулась от ветра мигающая лампочка.

– Что, командир, не весел? – с порога спросил Гуськов.

(Примечание – генерал-лейтенант Гуськов – заместитель командующего ВДВ по воздушно-десантной подготовке).

– Да так, думаю. С командующим вот поговорил, завтра вылетаю в Москву за новой должностью.

– Та-а-ак, – оглянувшись на Костылева, оценивающе протянул Гуськов. – Брось хандрить, тебе еще командовать людьми…»

В КАЧЕСТВЕ ПОСЛЕСЛОВИЯ

О войне в Афганистане мы, ее участники, говорить можем много. И не потому, что это нам доставляет какое-то особое удовольствие. Наоборот… Каждый раз вспоминаешь, и каждый раз рвешь душу и сердце. Но вспоминать приходится. Особенно, когда кто-то стремится принизить заслуги героев той войны. Проходит время. Уходят ветераны. Я мысленно представляю себе строй, в котором стоят мои бывшие сослуживцы и начальники в штабе 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. И в этом строю, если перефразировать слова известного поэта, «промежуток немалый». И с каждым годом их, этих «промежутков», все больше и больше. Мы не забываем ушедших. На каждой встрече поднимаем в память о них третий тост… Мы всегда готовы встать на защиту чести и достоинства и мертвых, и живых. Такой вот он – главный и непреложный закон нашего десантного братства.