Композитор Иосиф Гайдн был очень веселым человеком. Такой же веселой и жизнерадостной была его музыка. Почти в каждой симфонии – а написал он больше ста – есть что-то неожиданное, интересное, смешное. То он изобразит в симфонии неуклюжего медведя, то кудахтанье курицы – симфонии эти так потом и называют: "Медведь", "Курица", то накупит разных детских игрушек – свистулек, трещоток, рожков и включит их в партитуру своей "Детской" симфонии. Одну его симфонию называют "Часы", другую – "Сюрприз" за то, что там, в середине медленной, тихой и спокойной музыки раздается вдруг очень громкий удар, а затем снова неторопливо, как ни в чем не бывало, продолжается спокойная, даже какая-то важная музыка. Все эти выдумки, все эти "сюрпризы" объяснялись не только веселым характером композитора. Тут были и другие, гораздо более важные причины. Гайдн начал писать музыку, когда произведения в форме симфонии только-только начали появляться. Вот почему этот замечательный немецкий композитор столько выдумывал, когда писал свою музыку, – он пробовал, искал, создавал новый вид музыкального произведения. Нам теперь почти невозможно представить себе, что "отец симфонии", "великий Гайдн", как его называли уже при жизни, был всего-навсего придворным капельмейстером австро-венгерского князя Николо Эстергази. Трудно поверить, что композитору, которого знала вся Европа, концертов которого ждали в Париже и Лондоне, как праздника, этому самому композитору каждый раз приходилось спрашивать "у господина" разрешения на выезд из поместья Эстергази для устройства своих концертов. Князь любил музыку, но не настолько, чтобы отказаться от такого "выгодного" слуги. В контракте капельмейстера Гайдна были оговорены его многочисленные обязанности. В ведении Гайдна находилась домашняя капелла Эстергази – хор, солисты и оркестр. За все неполадки, за все ссоры и отступления от правил поведения слуг-музыкантов отвечал Гайдн. Он же отвечал и за качество исполнения музыки, так как был дирижером. Он должен был сочинять любую музыку по требованию князя, не имея никаких прав на собственные сочинения – они тоже принадлежали князю, как и сам Гайдн. И даже одеваться он не мог по своему желанию и вкусу. Форма одежды – от чулок до парика – была установлена князем.

Тридцать лет прожил Гайдн у Эстергази и все тридцать лет оставался "крепостным слугой". Так называл себя он сам, таким считал его и князь Николо Эстергази. И все-таки композитор Гайдн был веселым человеком! Одна его симфония – "Прощальная" – кончается музыкой, которую можно назвать скорее грустной, чем веселой. Но именно об этой симфонии вспоминается, когда хочешь рассказать о Гайдне – жизнерадостном и добром человеке. Музыкантам князя Эстергази долго не давали отпуска и не платили денег. Их "папаша Гайдн" не мог добиться этого никакими мольбами и просьбами. Загрустили оркестранты, а потом стали роптать. Уж на что умел Гайдн ладить со своими музыкантами, а тут и его перестали слушаться – работать, репетировать стало трудно. А князь требовал исполнения новой симфонии на предстоящем празднике И Гайдн написал новую симфонию. Что это за музыка, князь не знал, а может быть, и не очень интересовался – в этом-то он вполне доверял своему капельмейстеру. Но только оркестранты вдруг проявили необыкновенное рвение к репетициям. Наступил день праздника. Князь заранее сообщил гостям о новой симфонии, и теперь они с нетерпением ждали начала концерта

Зажжены свечи на пюпитрах, раскрыты ноты, приготовлены инструменты... Вышел плотный, коренастый "папаша Гайдн" в парадной форме и свеженапудренном парике. Симфония зазвучала... Все с наслаждением слушают музыку – одна часть, другая... третья... наконец, четвертая, финал. Но тут оказалось, что у новой симфонии есть еще одна часть – пятая и притом медленная, грустная. Это было против правил: в симфонии полагалось писать четыре части, и последняя, четвертая, должна быть самой живой, самой быстрой. Но музыка прекрасная, оркестр играет очень хорошо, и гости снова откинулись на спинки кресел. Слушают. ...Грустит и как будто немного жалуется музыка. Вдруг... Что такое? Князь гневно хмурит брови. Один из валторнистов отыграл какие-то такты своей партии; закрыл ноты, затем аккуратно сложил свой инструмент, потушил свечу на пюпитре... и ушел! Гайдн этого не замечает, продолжает дирижировать.

Льется чудесная музыка, вступает флейта. Флейтист сыграл свою партию, так же, как валторнист, закрыл ноты, потушил свечу и тоже ушел. А музыка все продолжается. Никто в оркестре не обращает внимания на то, что уже второй валторнист, а за ним гобоист, не торопясь, спокойно покидают сцену. Одна за другой гаснут свечи на пюпитрах, друг за другом уходят музыканты... Что же Гайдн? Неужели не слышит? Неужели не видит? Видеть Гайдну, правда, довольно трудно, так как в то время, о котором идет речь, дирижер сидел лицом к публике, спиной к оркестру. Ну, а слышал-то он, конечно, прекрасно. Вот на сцене уже почти совсем темно – остались только два скрипача. Две маленькие свечки освещают их серьезные, склоненные к смычкам лица. Вот какую удивительную "музыкальную забастовку" придумал Гайдн! Конечно, это был протест, но такой остроумный и изящный, что князь, наверное, позабыл возмутиться. И Гайдн победил. Написанная по такому, казалось бы, случайному поводу "Прощальная" симфония живет до сих пор. До сих пор оркестранты, один за другим, покидают сцену, и оркестр звучит все тише, все слабее: все так же замирают одинокие скрипки, и в сердце закрадывается грусть. Да, он, конечно, был очень веселым человеком, "великий Гайдн", и такой же была его музыка. И то, что придумал композитор, чтобы помочь своему оркестру, можно назвать шуткой, музыкальным намеком. Но сама музыка не шутит. Она грустит. Не всегда было весело капельмейстеру Гайдну.